Oneverdan — Fata ex machina. Глава 6

— Тут лежала трава ! — орет Толик и роется в матрасах. Обшаривает свои карманы и начинает ходить вокруг, в тусклом свете лампочки стараясь высмотреть пропавший пакет.

— Где моя трава ?!

Я убираю руку, так, чтобы не разбудить Настю, поворачиваюсь к Толику и смотрю, как он нервно перебирает мое имущество.

— В этой коробке нет твоей травы.

— Хорошо,— говорит он,— тогда где она ?!

— Я не знаю.

Приходится подняться и принять участие в поисках. На шум заходит Санчело, и Толик встречает его фразой.

— Это ты спиздил мою траву ?!

Санчело отмахивается.

— Ты херов нарк, сам обдолбался, а потом на меня валишь ?!

Следом за ним заходит Кет, мусоля в руках косяк. Толик подозрительно смотрит на него.

— Кет, а не ты ли хапнул всю мою траву ?

— Ты смеешься, дружище ?

Кет как всегда обаятелен. На словах он твой лучший друг.

— У меня своей три корабля. А курю я сейчас мало, так что на меня не смотри. Мне твоя дурь даром не нужна.

— Тогда Где Моя Трава ?! — исходит на визг Толик.

— Да эта шлюха все забрала,— говорит Санчело, подходит, и носком ботинка тыкает Настю в бок. — Сто пудов она. Жендос подтвердит, она уже пыталась одного парнягу нагреть, так тот оставил её свою татуировку.

Санчело хватает её за руку и показывает ожог на запястье.

— Видите ?!

— Она все время спала.— говорю я. И в подтверждение моих слов, поднимается Настя и трет грязным кулаком сонные глаза.

— Если ты думаешь, шлюха, что у нас можно спокойно пиздить, ты ошибаешься !— говорит Санчело и отвешивает девчонке хорошую пощечину. Она падает, а я подхватываю её.

— Хватит !

Санчело фыркает, берет Кета за плечо, и они уходят. Слышу обрывки их фраз, приглушенные металлом стен. Они снова что-то придумывают, и, кажется, это что-то грозит нам проблемами. Толик все еще рыщет вокруг. Пытается то ли обнюхать, то ли прочувствовать свою траву. Будто их связывает что-то большее, чем просто его зависимость.

Настя поворачивается ко мне.

— Что случилось ?

— У Толика пропал пакет с травой.

— Ты ведь не думаешь на меня ?

— Нет,— качаю я головой и глажу этого насквозь больного ребенка, болезнь которой проела её до самых костей. Настя уходит. Машет мне на прощание ручкой, чуть толще хорошего маркера. Она совсем худая, надо будет принести ей чего-нибудь поесть.

Я чувствую прохладу. Стены все еще теплые, они до сих пор не растеряли тот солнечный запас, которым одарило их светило. На улице ночь, и можно не смотреть на часы. Я чувствую, когда начинается ночь. Выхожу на улицу и вдыхаю воздух полной грудью. Так я приветствую летнюю ночь. Беру косяк у Кета, тот угощает, одаряя меня голливудской улыбкой точно подогнанных друг к другу зубов и половиной корабля травы.

— Не жалко ?

— Нет,— отвечает он и ухмыляется,— думаю, мы с вами, парни, еще рассчитаемся.

Я не уточняю, что он имеет в виду, выхожу на дорогу и иду скраю. Сминаю траву ботинками и смотрю на асфальт. Эта змея должна привести меня к Лизе. Я хочу побыть в её объятиях, может, даже трахнуть её. Я соскучился по тому, как она извивается.

Нужно что-то купить ей. В магазинчике я беру пол блока сигарет, весь их парламент. Она любит парламент, особенно супер легкий. Говорит, будто у него особенный вкус, не такой горьковатый, как у легкого, и он не такой безвкусный, как парламент one.

Все эти мысли от рекламы. Почему одни чипсы лучше, а другие хуже ? Почему ей стоит отказаться от одного шоколада в пользу другого ? Грызть горький, но полезный, и выбросить в помойку её любимый альпенгольд с начинкой клубники со сливками ?

Кажется, хорошая идея. Я принесу ей клубнику со сливками. Куплю у какой-нибудь бабульки, что приторговывает на рынке, целое ведро самых крупных спелых ягод, тщательно отсортирую, и преподнесу вместе с банкой сгущенки. И она будет это есть, если про нашу сгущенку еще не наговорили с экранов чего-то нехорошего.

Ловлю такси, и через десять минут уже иду по направлению к нужному дому. У подъезда толпится народ, человек сто, они что-то обсуждают, орут и пьют водку из пластмассовых стаканчиков, изредка «закусывая» сигаретами. Я проталкиваюсь сквозь толпу. Люди толкают меня, я толкаю их. Мы создаем энергию. Мы двигаемся. А потом, в этом столпотворении, на меня наталкивается девчонка. С русыми кудряшками.

— Не ходи туда,— шепчет она. Я пытаюсь поймать её руку, схватить за локоть, остановить, но она исчезает. А вместо её тонкого запястья в моем кулаке оказываются пальцы толстой бабенки лет тридцати с хвостом на затылке.

— Ты че, мудак, делаешь ?! — визгливо кричит она, вырывает руку, и я оказываюсь словно в вакууме. Добрая сотня пар глаз устремляется на меня. Они ждут, чего же я сделаю.

Я извиняюсь. Не хочу спорить с ними, не хочу стать избитым нахалом, которого «поставил на место» пропитый друг этой бабенки. Прохожу мимо. Вслед мне кричат.

— Это тот дурак, что нагрел Макса ?

— Ну, идиот, куда он прется ? Совсем мозги героином сжег !

Спасибо, я слышал и не такое. Они не понимают, как это человек, барыжащий наркотой, может и не быть конченым наркоманом, а нюхать, или дуть только, чтобы изменить свое настроение.

Я поднимаюсь по лестнице. Противное, вязкое чувство, как будто я попал куда-то, откуда не смогу выбраться. И чем ближе к нужной двери, тем сильнее оно становится.

Толкаю дверь, она открывается без скрипа, хотя обычно петли издают звуки раненного кабана, попавшего в капкан. На диване я вижу Лизу, она лежит абсолютно голая, прижатая мускулистым телом какого-то парня. Она не вырывается, а мычит, а он трахает её, жестко и резко, отчего та вздрагивает всем телом, будто внутрь неё засовывают раскаленный штырь.

Я иду на кухню. Ищу что-то большое и тяжелое и натыкаюсь на нож для разделки мяса.

Сейчас я возьму его, подойду к парню. Скажу,— какого хера ты делаешь ?! Он встанет, но сперва не увидит нож у меня за спиной. Ударит меня. Он все поймет только, когда я рубану его, воткну лезвие прямо в живот и выпущу кишки. А потом буду смотреть, как он пытается уползти, и слушать, как визжит Лиза, тыча пальцем на кровавый след на полу.

Потом мы попытаемся избавиться от трупа. Дождемся глухой ночи и потащим тело, завернутое в мешок, на какой-нибудь пустырь. У неё в руках будет лопата — так нас и поймают с трупом и посадят за убийством. В тюрьме меня найдет Макс, его ребята, и они передадут от него привет пером. Я убираю нож обратно, в стойку, где он будет мелодично звенеть лезвием, изредка сталкиваясь с другими ножами.

Я уже совершил ошибку, что вошел, что не послушался Алису. И поэтому я беру в руку молоток для мяса — от него остаются вмятины, если хорошо приложить по голове. Иду в спальню, и смотрю на акт, не любви, но жестокости.

— Ты знаешь, что у неё СПИД ?

Парень падает с Лизы, она спрыгивает с дивана и бежит ко мне. Прячется за моей спиной и кричит,-

— Я же пыталась тебе объяснить.

— Чего ты гонишь, мудак !

Парень поднимается, разминает шею и хрустит пальцами. Выглядит эта показуха внушительно.

— У тебя есть время. Скажи, что только что заразился ВИЧ. Может быть, врачи что-нибудь придумают.

Парень все еще злобно смотрит на меня и поглядывает на дверь. Срывается, бьет меня в плечо и выбегает на улицу. В окне видно, как он спотыкается, падает, поднимается и дальше бежит. Торопится так, как никогда раньше не торопился.

Лизины руки проскальзывают сквозь мое объятие. Она прижимается, гладит плечо, целует ушибленное место и шепчет на ухо,-

— Спасибо тебе, ты самый лучший.

— Что случилось ?

— Этот ублюдок приперся сюда час назад и сказал, что Макс хочет вернуть часть долга.

— Так ? — я показываю на кровать.

Лиза кивает.

— Ублюдок ! Он повалил тебя, начал насиловать…

— Вообще-то,— останавливает Лиза,— я думала, мы договорились. Минет, и он уходит. А он не согласился. Он попытался трахнуть меня прямо на полу, а я отбивалась. Говорила, что у меня СПИД. Ты понимаешь, если Макс узнает, что я заразила одного из его парней СПИДом, он меня убьет.

— Я предлагала, сходи в ларек, купи гандонов,— продолжает она,— А парень не слушал, сперма дала ему в голову, придурок.

Лиза идет на кухню и курит в форточку. Она когда-то курила только так, говорила, что не хочет, чтобы в её квартире был дым. Он плохо влияет на кожу и на самочувствие.

Она говорит, перемежая слова затяжками, вроде и оправдывается, и доказывает свою правоту. Она согласилась отдать долг за меня всем, что у неё есть, своим телом. Я не могу её ни в чем винить, кроме того, что она дура. Но, может, напоследок она решила сделать мне что-то хорошее. Может, я не так ей и безразличен.

Лиза накидывает на себя первое попавшееся платье, летнее, светло-голубое, с бледно-желтыми распускающимися цветами и идет на кухню.

— Будешь есть ?

— Конечно.

Она гремит сковородками. Прикидывается, я и так знаю, что готовить она не умеет. На ужин нас ждет полная сковорода картошки фри из пакета, которые продают по полтиннику с копейками. Мы жуем бесвкусные желтые картофельные палочки, отдающие вонючим подсолнечным маслом.

Сидя в тишине, я вдруг понимаю, что не слышу привычного гудения долбоскопа. Нет рекламы, нет засоряющих голову негативом новостей, нет ток-шоу, в которых только и делают, что говорят, говорят ни о чем. А еще нет бесконечных сериалов. Сегодня в квартире тишина.

— Так что ты собираешься делать с долгом ? — спрашивает Лиза. В её глазах больше нет отстраненности, она будто бы снова начинает жить. Ради кого ? Неужели ради меня ?

— Наверное, уеду куда-нибудь. Я не знаю.

— Будешь прятаться ?

— Есть альтернатива ? — спрашиваю я, и мой голос словно напрашивается на вызов,— Где, по-твоему, я достану три килограмма героина ?

Она бросает вилку в сковороду, хватает меня за руку, опрометчиво и резко, словно боится раздумать.

— А если я снова начну работать ?

Она встает и стягивает с себя платье, для того, чтобы показать мне длинные ноги с ухоженными ногтями. Крепкий плоский живот, полные груди. Я до сих пор помню, как они отзываются на прикосновение, словно могут чувствовать слепую страсть. Её красивое лицо в придачу. Она хороша, я всегда это знал, немного дикой, но все равно чувственной красотой.

— Помыть голову. Побрить подмышки, ноги и лобок. Привести в порядок ногти и убрать круги под глазами. И я снова буду красавицей.

Она смотрит на меня и ждет поддержки. А я не хочу, чтобы она шла обратно на панель. В этом буду виноват, а еще я буду виноват в том, что, какой-нибудь пьяный мудак, забыв про гандоны, трахнет её, узнает, что он теперь тоже приглашен в мир СПИДа и изобьет её. Может, просто переломает кости, а может убьет.

— А потом продадим квартиры. Давай !

Она подсаживается ко мне. Обнимает, и, прижавшись щекой к щеке, шепчет,-

— У нас будут деньги. И мы уедем, туда, где никто никогда нас не найдет. В тропики. Построим шалаш, и деревянный стол, и деревянные стулья. Будем гулять по теплому песку и смотреть на море.

— И все ?

— Да. И ничего больше мы делать не будем. Только это, обещаю. Я буду готовить, а ты — любоваться мною, освещенной тропическим солнцем.

— Красиво,— говорю я.

— Да, — шепчет она и трется нежной кожей о мою небритую щеку,— это будет рай для нас двоих.

— Ничего не получится. — говорю я и пытаюсь отстраниться. А она не отпускает, и шепчет еще жарче,— я знаю.

А потом, после объятий, она берет со стола «корабль».

— Этот ублюдок оставил,— объясняет Лиза.

Я забиваю два косяка и мы идем на балкон. Окунаемся в прохладу, в легкий летний ветерок.

— Пахнет бризом,— вдруг говорит Лиза и садится на нагретый бетон.

Она все еще в своих фантазиях, я не перебиваю её. Она наслаждается. Сидит с глупой улыбкой, и глубоко дышит, словно правда чувствует бриз, прилетевший через тысячи километров специально для неё.

— Когда-то в детстве я думала, а вот бы можно было не умирать. Представляешь, сколько всего можно было бы сделать.

— Не умирать. Было бы здорово.

— А теперь я думаю, а вот было бы здорово, если бы СПИДа не существовало. Если бы однажды утром больные проснулись, и поняли, что выздоровели.

— Как по-волшебству ? — улыбаюсь я.

Она кивает, и тянет в себя марихуановый дым.

— Не надо мне твоего героина. Понятно ?! Не приноси.

— Попытаешься жить снова ? — спрашиваю я.

— Угу.

Лиза выкидывает косяк, и смотрит, как я курю. Не смеется, не расслабляется, наоборот, она вся как на иголках, хотя сама она не двигаются. Живут только её глаза.

— Хотя, зачем ? Скажи…

Она замирает на полуслове. Садится на коленки прямо передо мной и складывает руки на груди, так по-детски непосредственно. Я беру её за руку.

— Скажи… нет, обещай. Поклянись всем, что тебе дорого. Поклянись, что не оставишь меня умирать одну. Что останешься рядом и будешь успокаивать меня, когда станет совсем плохо. И еще. Обещай, что будешь плакать на похоронах.

Если я скажу «нет» она разревется. Я смотрю в её абсолютно сухие глаза. Нет, она просто замкнется в себе. Это был крик души, и если ответить на него тишиной, этот крик еще долго будет гулять внутри меня. Наверное, этот крик станет продолжением совести.

— Я постараюсь.

Вот и все. Огонь в её глазах тухнет, она поднимается, неуклюже, словно тело не слушается, и идет на кухню.

Я должен был припасть к её ногам, расцеловать и клятвенно уверить, что мы — это навсегда. И даже умрем мы вместе. И никогда по-другому не будет. Именно так все бывает в сериалах.

Я бы и рад, да только не хочу. Я порылся в глубине себя, и все, что я там нашел, было «я постараюсь».

Когда я возвращаюсь с балкона, Лиза уже лежит в кровати. Я устраиваюсь рядом, и ласково дотрагиваясь языком до её ушной раковины, спрашиваю,-

— Ты не заснешь, пока я схожу за презервативом ?

— Меня уже трахнули сегодня,— говорит она ночнику. Не оборачивается ко мне. — На один день хватит.

И мы засыпаем. Жаль, что у меня ничего не получилось.