Настя докурила сигарету и запила её кофе. Она сделала его густым и крепким, добавила две ложки сахару на четыре, собственно, кофе, и залила поверх сгущенным молоком. Сухих сливок не было, она обшарила все, и нашла лишь пустой пакетик в ящике шкафа. И поэтому решила пить кофе со сгущенкой.

Настя пошла проверить брата вместе с кружкой. От неё подымался приятный парок, запах кофе быстро распространился по всей спальне и влез в сон Андрея. Тот повел носом, заворочался, но не проснулся.

Андрей мирно сопел в подушку. Настя наклонилась над ним, послушала, как спокойно он дышит, и в какой-то степени, на секунду или две, ей тоже стало спокойно. Умиротворение разлилось по её членам, она села в кресло рядышком и закрыла глаза. Никакого страха темноты она не испытывала, когда закрывала глаза. Наоборот, ей даже нравилось погружаться в то единение с самой собой, когда она никого не видела, и ей казалось, что никто не видит её.

В глубоком спокойствии Настя допила кофе, кружку унесла в кухню и вернулась в спальню. Она присела на корточки рядом с Андреем, так, чтобы видеть его лицо, чтобы чувствовать на коже конденсат его дыхания.

Подсознательно ей бы хотелось остаться с ним, лечь спать и ни о чем не думать. Обнять его, или обхватить за палец, как она когда-то прочитала у Кундеры. Само по себе это не внесло бы в их отношения сексуальный, или какой-нибудь иной эротический подтекст. Этот жест с её стороны стал бы своеобразным символом доверия. Главное, чтобы Андрей смог правильно расценить и понять жест.

Они никогда не говорили друг с другом о доверии. Можно сказать, они доверяли друг другу по умолчанию, потому что были родственниками, потому что жили вместе, вместе вставали и ложились спать в одну кровать. Настя иногда ловила себя на мысли, что такой общности, такого единения духа у неё не было никогда, ни с преходящими парнями, ни , тем более, с бывшим мужем.

Остаться — и просто жить, как получиться. Настя отринула от себя эту сладкую мысль и пошла на балкон, подышать свежим воздухом, собраться с собой.

Ночной город Настя видела и так, она помнила его с тех времен, когда бесстрашно, хотя, скорее, беззаботно, бороздила его просторы кроссовками или, в случае, если шла в ночной клуб, шпильками высоких сапог. С тех времен он совсем не изменился — те же высотные здания, подсвеченные фонарями, неоновыми вывесками и фарами бесконечного потока машин. То тут, то там сверкали подсыхающие лужи, сверкали в тусклом лунном свете. Хотя, луна сама в них тонула.

Здание театра, ночного клуба — они терялись среди типовых многоэтажек, и Настя, как ни выгибала шею, как ни вставала на цыпочки, все равно не могла их разглядеть. А когда-то жить без них не могла. В театре проходил КВН, и она смеялась с юной беззаботностью и заразительностью, а в ночном клубе она получала порцию адреналина, выпивкой и «грязными» танцами.

Эти милые радости больше не интересовали Настю, она вскользь прошлась взглядом и остановилась на другой стороне улицы, где у круглосуточного магазина стоял автомобиль, девятка. Простота стиля и минимум функции, зато — дешево и сердито. На капоте с пивом в руке сидел парень. Она издалека не видела его лица, но по одежде, по защитным штанам и легкой расстегнутой ветровке поняла — это он, тот самый. Он был один. Пил в одиночестве или кого-то ждал ? Настя не стала решать эту головоломку, она вбежала в гостиную, натянула джинсы в облипку, неприметную худи брата и легкие кроссовки. Она сняла их с полки для обуви, на которую ставила лишь те вещи, которыми редко пользовалась и надела на босые ноги.

— Молоток, не забыть молоток,— напомнила Настя, и, уже одетая, бросилась искать его. Он нашелся быстро — лежал под подушкой на диване в гостиной. Настя спрятала его в безразмерный карман и почувствовала, как сильно он оттягивает кофту. Она вышла из квартиры бесшумно, на цыпочках, прикрыла дверь, но не закрыла до конца, чтобы щелчком не разбудить брата. И бросилась вниз по ступеням, бесшумно и скрытно.

У самой двери Настя остановилась. Но не для того, чтобы повернуть назад. Она накинула на голову широкий, свободный капюшон, закрывший лицо до самого носа, и вышла на улицу.

Она бежала под фонарями, сперва по газону рядом с домом, хлюпая по грязи и слякоти, по сырой земле, потом — по мокрому с позавчерашнего дождя асфальту. Мимо неё проходили парочки, с влюбленными глазами и скрещенными руками. Девушки шли чуть медленнее, поэтому парни тоже сбавляли шаг.

Настя походила на спортсменку, или просто помешанную на здоровом образе жизни. Она даже чуть не столкнулась с мужчиной средних лет, который, в трениках и футболке, нарезал круги вокруг домов. Он приветливо махнул ей и улыбнулся, а она только сильнее натянула капюшон на лицо.

Простые люди, Настя делала вид, что не замечает их. Она плохо представляла, кто они такие. Они — те, чьи самые большие страхи были смешными и нелепыми — увольнение, импотенция или фригидность, болезнь или временная нетрудоспособность. В глубине души Настя мечтала стать как они — жить простой понятной жизнью, она хотела, но не могла. Депрессии и истерики, плохие сны и моральные травмы — все это выделяло её на общем фоне, и делало её изгоем в своих же глазах. Её уже не радовала перспектива быть не такой, как все.

Парень все так же сидел на капоте и пил пиво. Рядом с машиной валялись несколько пустых бутылок, а значит, он был слегка нетрезв. Увидев подбегающую девчонку, он сперва не узнал её, а потом, когда она остановилась и чуть приподняла капюшон, он усмехнулся,-

— Ты, блядь ! Чего тебе еще надо ?! Опять хочешь во что-то влезть ?

Настя без слов свернула в переулок между домами. В глухой тупичок, в котором пахло мочой, куда хозяева периодически водили своих собак в туалет. Еще там была миниатюрная свалка, из разбитого телевизора, использованных презервативов, расколоченных вдребезги VHS кассет и мотка колючей проволоки. Эта картина, которой какой-нибудь циник охарактеризовал бы дух города, всколыхнула Настины воспоминания.

Вот Сергей падает. Она висит на нем сзади, он только успел отвернуться и она уже оказалась на нем. А в руке у неё моток колючей проволоки, такой, что впивается в пальцы, острыми шипами раздирает кожу в клочья, оставляет царапины и глубокие порезы. Но это ничего,— думает она, — все нормально. Боль помогает, от этой муки Настя чувствует, что у неё снова бьется сердце, и от этого чувства хочется петь. Но петь она не будет, она точно это знает. Лучше она обмотает шею Сергея.

Сергей сопротивляется. Он пытается стряхнуть девчонку, а та кусается. И обматывает шею Сергея проволокой. Ему больно, сперва просто больно, задыхаться он начнет потом.

Сергей падает на колени, лицом вперед. Он просовывает пальцы под проволоку, чтобы ослабить натяжение, и лишь размазывает по подбородку следы крови. Настя все стягивает и стягивает проволоку, ей больно, так, что хочется кричать. Но она молчит, стиснув зубы. В тот день она поняла, что боль — явление проходящее, что страдая, можно наслаждаться моментом, настолько он будет прекрасен в воспоминаниях. И, да, долгое время для Насти этот кадр, как она, со сжатыми зубами держит проволоку, а под ней хрипит её бывший муж-насильник, был своеобразной отдушиной. Когда она думала о себе как о жертве, она прокручивала кадры в голове и спорила сама с собой. Спрашивала — жертва ли я ?

Чертов кусок колючей проволоки. Настя отвлеклась от него лишь, когда услышала шаги в переулке.

Парень ступал неуклюже и громко, засунув руки в карманы и допивал пиво. Он бросил бутылку об асфальт, и та разлетелась на мелкие осколки. Настя смотрела на массивное тело, под хруст стекла приближающееся к ней. Она еще раз проверила, на месте ли молоток, и, обхватив ручку, сделала шаг вперед.

— Сучка, что ж ты опять от меня хочешь ? По ебалу ?

Парень навис над Настей, большой каменной стеной, этакий альфа-самец, морально давящий бедную жертву. Вот только жертва собиралась кусаться.

Настя взмахнула молотком и подалась вперед, чтобы ударить, один, и ровно один, раз. Но парень в этот момент отшатнулся, и головка молотка врезалась в стену, вызвав на Настю целый дождь кирпичной крошки. Её покрыло с ног до головы, она отступила, и тут уже парень, разозленный, и больше удивленный, бросился на неё.

Молоток он вырвал сразу, отбросил его в помойку и с силой припечатал Настю головой в стену. Та ударилась подбородком, голова закружилась, она сделала еще два шага назад, и упала, спиной на детали от телевизора, на треснутый кинескоп, на микросхемы и провода.

Парень встал над ней, посмотрел, как она корчится и потянулся к её волосам. Он хотел намотать их на руку, как пасту — на вилку, и хорошенько оттаскать девчонку, научить её, что бросаться на людей с молотком — это наживать себе неприятности. Так поступают только психи — хотел сказать он, но потом решил не тратить слова.

Настя почувствовала его руку на своем лице, его холодные, пахнущие пивом пальцы. Этот запах — кислого пива, перебил все остальные, даже бергамот и миндаль, и Настю начало тошнить. Она собралась, и уже на локтях, раздирая худи о мокрый асфальт, поползла к помойке. Там был молоток, а еще — кусок колючей проволоки.

— Ну что, тварь ?!

Парень наклонился к Насте и гаркнул прямо в ухо. Прижал локтем к асфальту, и влепил хорошую пощечину. Настоящую, такую, что у Насти свело зубы и зазвенело в ушах.

И все же, он сделал ошибку. Он слишком приблизился к Насте, та уже нащупала моток проволоки, метра на три, и тащила его на себя. Она даже обрадовалась, когда первый попавшийся шип распорол её кожу на ладони и заставил кровь течь.

Парень наклонился к Насте, неизвестно сейчас, хотел ли он плюнуть, или укусить за губу, или поцеловать, важно другое — девчонка перехватила проволоку двумя руками и накинула парню на шею.

— Ну, все, конец тебе, ублюдок ! — подумала Настя.

Парень сперва не сообразил, что происходит — в конце концов, алкоголь давал о себе знать. А когда проволока точно легла ему на шею, он округлил глаза и попытался освободиться. Он мог бы вырубить Настю и спастись, но он начал тягать проволоку то вверх, то вниз, пока не почувствовал, как кровь тонкой струей затекает ему за воротник. И тут он действительно испугался.

Настя дернула проволоку на себя, и парень полетел вниз, лицом в помойку. Девчонка забралась ему на спину, устроилась на пояснице и стала методично, с маниакальным упорством обматывать его шею проволокой, как шарфом. Руки её покрылись кровоточащими ранами, болели неимоверно, но почему-то вместо страха и холода Настя чувствовала спокойствие и тепло. Как человек, который постоянно делает одну и ту же процедуру — она не волновалась, она уже знала, чем все закончится. И что самое странное — это её не пугало, наоборот, заставляло почувствовать… что-то. Она пока не могла сказать, что именно.

Парень сопротивлялся, он даже попытался встать, но Настя прижала его голову ладонью, а другой рукой затягивала самодельную скрученную петлю. Вскоре парень начал хрипеть.

Когда он уже перестал бороться и обмяк, Настя, напоследок, схватилась за проволоку двумя руками и потащила на себя. Она ломала ему шею. Характерного хруста она так и не дождалась, зато вся измазалась в теплой густой крови, толчками вытекающей из шеи. Подождав несколько минут, девушка отпустила проволоку.

Парень обмяк. Он умер, и лежал, повернув голову на бок.

Настя встала, и вытерла руки о ветровку парня. Грязью затерла кровавое пятно на рукаве худи, смотала проволоку и засунула в карман. Молоток она тоже забрала, чтобы не оставлять улик. Прошарила вслепую, не осталось ли где случайно оброненного волоса или сгустка слюны. Она слышала про тест ДНК, но никогда с ним не сталкивалась, и он казался ей чем-то простым и гениальным. Для неё он был способом раскрыть любое преступление. А вот про отпечатки пальцев она кое-что знала.

Чтобы оставить четкие и хорошо видимые отпечатки, нужно продержать руки всей ладонью не менее минуты. И убрать руку нужно очень аккуратно, чтобы не смазать. Так что с отпечатками она даже не заморачивалась. Она оставила своего обидчика в переулке, натянула капюшон до самого подбородка и пошла домой.

Говорят, что после убийства, хладнокровного и жестокого, у убийцы в голове бушуют страсти. Весь тот огонь, все чувства, которым убийца не дал выхода потом пропитывает его насквозь, и он все это переживает после — своеобразное дежа вю. С Настей было по-другому. Она шла, спокойная и расслабленная, по улице, и ничто не кипело в ней, не готовилось вырваться истерикой или иным проявлением чувств.

Оказавшись рядом с кагатом, Настя выкинула туда проволоку, нащупала молоток, и на секунду задумалась — а стоит ли отправлять его в помойку. Не задумается ли братишка об исчезновении молотка для отбивания мяса ? Ведь он у них единственный.

Эта дилемма — оставить молоток или нет — показалась Насте смешной. Она даже тихо рассмеялась, хотя смех получился вымученным. Оставить можно щенка, думала она, или ребенка, но так мучиться из-за куска железа ? Все-таки, она спрятала его обратно в карман и отправилась домой.

Настя поднялась по лестнице, зашла в квартиру, быстро разделась, и, стараясь вести себя бесшумно, забралась в кровать, под руку к своему брату. Когда-то ей нравилась метафора «под крылышко», от этих слов отдавало лаской и нежностью. А сейчас она даже не задумалась об этом, положила ладонь Андрея себе на спину, перевернулась на другой бок, отчего рука брата слетела обратно на простыню, и закрыла глаза.