— Димон, жрать.

Я встал, толкнул девчонку, она что-то промычала и перевернулась на другой бок. И я пошел на кухню.

На столе уже стоит миниатюрная газовая горелка, рядом располагается баллон. Жендос достает кастрюлю, и потрошит в неё несколько пакетов быстрых макарон, кладет на стол два армейских сух-пая. Хлебцы, тушенка, какая-то каша с кислым запахом. Рыбные консервы уже стоят открытыми.

Санчело с Толиком все нет. Вместо них появляются парень и девчонка, которых я видел ночью. На этот раз в одежде, он явно наспех накинул защитные штаны и худи, она — толстовку и потертые джинсы.

— Жендос, дружища, обед должен был начаться полчаса назад ! — говорит парень, и усаживается за стол. Девчонка подсаживается к нему на колени, одной рукой обхватывает его за шею, другой берет пластмассовую вилку с отломанным зубчиком, и начинает вылавливать кусочки селедки, капая маслом на деревянную крышку стола.

— Честное слово, если бы не припрятанная хапка, мы бы с голоду померли,— продолжает парень, ловко снимая губами кусочек сельди. — а так покурили, и хорошо. И есть почти не хочется.

— Вообще-то Жендосу пришлось самому переться черт знает куда за жрачкой,— отвечает Жендос, ставя кастрюлю на горелку,— если кому что не нравится, может идти к себе без обеда.

Я придвигаю к себе банку с тушенкой, ищу срок годности, и не нахожу. Уголок банки смят, краска отодрана, так что есть я буду на свой страх и риск.

— Есть открывашка ? — спрашиваю я. — или нож ? Ну не пластмассовой же вилкой я буду открывать банку.

Жендос пожимает плечами, не отрываясь от приготовления б/п, и говорит,-

— Возьми лучше рыбных консервов, у них там колечко, дернул, открыл.

Девчонка достает из кармана пилочку для ногтей.

— Мой Кет может открыть ею что-угодно,— говорит девчонка. Парень кивает,-

— Я бы помог тебе, дружища, но, видишь, руки заняты,— и он еще крепче прижимает к себе девчонку.

— Если поеду сегодня в город, привезу нож,— обещаю я, прикладываю пилку к краю банки, обматываю руку грязным полотенцем, на котором Жендос разложил хлебцы, и резко бью.

Пилка входит в банку на одну фалангу, я достаю её, и делаю еще одну дырку, рядом. И так двенадцать раз. Открываю, и начинаю есть. Концентрируюсь на еде, чтобы не думать о том, как болит рука.

Парень смотрит на меня.

— Кстати, меня зовут Кет,— говорит он.— это потому что я одно время кетом барыжил.

— Я понял. Димон.

Парень не отводит взгляд.

— Слушай, а это не ты с парнями кинул Макса на три кило гера ?

Чувствую, скоро о нас сложат городскую легенду.

— Не, все нормально,— разводит руками Кет,— это не мое дело. Просто видел ребят Макса пару дней назад, они говорили, что какие-то три укурыша нагрели их на три килограмма.

— Три кило ! — вздыхает девчонка.

— Это ж чертовски много,— продолжает Кет,— три кило, разбодяжить пополам с аспирином, это шесть кило. И продать шесть сотен за грамм. Три с половиной лимона выходит.

Тут он делает круглые глаза и смотрит на свою девчонку.

— Прикидываешь, три с половиной лимона ! Столько денег,— говорит она.

— Зачем столько. Десятую часть можно было бы оставить, не бодяжить, а чисто для себя.

— Мы ничего не крали. — отвечаю я.— Я не знаю, куда у него пропало столько хмурого, но это точно не мы.

— Да, ладно, ладно.— похоже, Кету не нравится мой тон, или он понял, что полез туда, куда не следует, так что он поднимает руки в умиротворяющем жесте,— все нормально. Мы тебя не знаем, Максу ничего не скажем. Правда, коша ?

Девчонка кивает, обвивает его шею и целует.

Обед заканчивается, Жендос оставляет немного макарон в кастрюле, для Санчело, Толика и наркоманки, что сейчас спит на моем матрасе.

Солнце, похоже, начинает палить во всю. Стены нагреваются, выжигая свежий воздух, и мы все идем на улицу. Садимся на траву перед ангаром, Жендос рвет газету, и раздает нам листы. Мы закрываемся ими от солнца, лежим и курим.

Я забиваю себе косячок. Девчонка хватает Кета за руку, они берут ведра и идут к колонке. Приносят ледяной воды, раздеваются и начинают обтирать друг друга. Я смотрю на этот неловкий стриптиз, и мне как-то пофигу, что сейчас будет. Курнет ли он чего и трахнет её прямо здесь, или нет. Мне по барабану.

Жендос подсаживается ко мне, и говорит,-

— Слушай, если что, это не я им рассказал про вас. Я молчу.

— Я понимаю, —отмахиваюсь я.

— Так что к Жендосу без претензий. Идет ?

— Да, да ! — говорю я и отворачиваюсь. Жендос уходит, и присоединяется к Кету и его девчонке, я слышу, как она визжит, чувствую кожей брызги.

В конце концов мне надоедает лежать под утренним солнцем, и пока оно еще не превратило наш ангар в дымящуюся плавильню, я иду внутрь. Позднее утро, почти десять, так что до двенадцати я посижу у себя, а потом что-нибудь придумаю.

Наркоманка все еще лежит на моем матрасе. Правда, теперь лицом вверх, тихо дышит, подложив ладонь под голову. Занятно, рукав свитера задирается, и я вижу сигаретные ожоги чуть ниже запястий. На левой руке один, и свежий, на правой два, и уже почти не видны.

Похоже её тело это карта всяких отклонения. Надо будет из интереса раздеть её и рассмотреть.

Чувствую, как начал действовать косячок. Ржать как идиот я точно не буду, меня так вшторивать перестало еще полтора года назад. Так что теперь я курю только чтобы расслабиться.

Можно посмотреть на пачки. Я достаю коробку, вставляю в уши наушник, проматываю альбомы до Nitemare, люблю я этих япошек, и раскладываю пачки перед собой.

Данхилл, Парламент, Винстон всех мастей, синий, золотой, белый, Салем, Континент, Лаки Страйк, и еще до хрена пачек, некоторые почти разорванные, некоторые как будто только-только сошли с прилавка. С каждой у меня есть своя история.

Вот пачка Данхилла, красная, длинная, и табак, судя по названия, с самых верхушек табачных кустов. То есть обещают, что он, как минимум, не был смешан с пылью и трухой, и забит в гильзы.

В тот день, когда я купил её, меня запалили менты. Не знаю, как они догадались, просто подошли ко мне, когда я сидел на скамейке и спокойно курил. Сказали, что, типа, у меня с собой травка, и что они меня обыщут и если найдут хоть один грамм, отправят в обезьянник.

Я выбросил недокуренную сигарету, они достали её из мусорного бачка, и убедились, что это табак. Потом я вынул еще одну сигарету, закурил, и, приоткрыв пачку, предложил им. Они отмахнулись, обыскали меня, как смогли, и ничего не нашли.

У меня было с собой два косяка. В Данхилле ! Прямо в пачке. Моя наглость меня и спасла. Начни я прятать от них пачку, все, они бы догадались, а так, я открыл пачку, предложил им, а они даже не заглянули туда.

Я рассматриваю пачку, разглаживаю вмятины от моих пальцев. Просыпается девчонка, краем глаза вижу, как она садится на матрасе, трет глаза и пытается убрать волосы с лица.

Прячу плеер в карман и говорю,-

— Привет.

Она смотрит на меня каким-то совершенно несфокусированным взглядом. Потом её зрачки останавливаются на мне, и она, хриплым от искусственного сна голосом, отвечает,-

— Привет.

— Ну как, отпустило ?

Она кивает, отчего волосы всей копной опадают с макушки на лицо.

— Вроде так не долбит. Хотя, голову все еще ломает.

Она расчесывают пятерней непослушные волосы, снимает резинку с запястья и собирает волосы в пучок. Ложится рядом, и смотрит, как я перекладываю пачки с места на место, как в шахматной партии.

— Есть курить ? — спрашивает она.

Я протягиваю ей пачку, она достает сигарету, и смотрит на меня, просит зажигалку. Прикуриваю ей, и она с наслаждением затягивается.

— Как тебя зовут хоть ?

— Настя,— отвечает та.

— И что, ни клички, просто Настя ?

— Угу.

Она скуривает одну, и берется за другую.

— Может, тебе поесть ?

Она кривится от одного упоминания.

— Я не могу много есть. Меня тошнит от еды.

— И ты что, совсем не ешь ?

Она задумчиво качает головой.

— Позавчера я съела кусок хлеба с колбасой, и меня не вырвало. Я иногда ем,— подытоживает она. — Просто редко.

У неё не кокаиновая, у неё анорексичная худоба. Наверное, когда-то подростком пыталась худеть, не ела, потом начала нюхать и колоться, одно наложилось на другое, и теперь она не может есть.

— Как хочешь.

— А вот травки я бы покурила.

Она показывает на пакет анаши на Толикином матрасе.

— Пару хапок, чисто для настроения.

Она снова смотрит на меня щенячьим взглядом. Ладно, я сам бы не отказался. Высыпаю табак из сигареты, спичкой заталкиваю туда травку, и протягиваю ей. Делаю то же для себя, и говорю,-

— Пойдем на улицу.

— Нет.

Её «нет» твердо, как гранитный памятник на могиле. Она берет мою зажигалку, прикуривает, и говорит,-

— Я здесь покурю.

— Через пару часов здесь будет душно и жарко.

— Переживу, — она непреклонна.

— Тогда отдай.

Я тяну руку, это просто шутка, а она вцепляется в мои пальцы ногтями, так жестоко, что сдирает клочки кожи, и у меня идет кровь.

— Да ты с ума сошла !

Я хватаю её за шею, валю на матрас.

— Ну же, трахни её. — забавная мысль. Сейчас я мог бы заломить ей руки, перевернуть на живот, чтобы не смотреть в лицо, прижать коленями ноги, стянуть колготки и трахнуть. Чтобы она мне сказала ? Пошла в ментовку ? Господи, да я скорее поверю, что она воткнет мне пластмассовую вилку в руку, чем обратится к ментам.

Хотя нет, она согласится забыть обо всем, за дозу героина. Черт, да откуда мне его взять ? Я в жизни-то его пару раз видел, и никогда не ширялся. Толик да, было дело, еще до того, как он влился в нашу компанию.

Я прижимаю её лицо к матрасу. Она пытается укусить меня, я зажимаю ей рот, вырываю косяк и кидаю на пол.

— Слушай меня. Никогда в жизни, запомни, никогда в своей насквозь прогероиненной жизни не вздумай больше так сделать. Понятно ?!

Приходится разок приложить её головой о пол, чтобы поняла. Глаза испуганные, она снова включает щенячий взгляд, я разжимаю руки, и отсаживаюсь.

Настя хватает косяк, с пола, кое-как обдувает, и затягивается.

— Извини,— говорит она, и дотрагивается до того места, чуть ниже виска, куда я давил. Морщится.— Синяк будет.

Я прикуриваю свой косяк, и мы сидим молча.

…

Наверное, я загрузился, потому что заметил, что пришел Санчело только, когда он пнул меня в ногу и заорал.

— Это пиздец !

Я смотрю на него, вижу красноватые пятна на лице, на руках, еще пока маленькие — это синяки, они скоро вырастут и станут большими и фиолетовыми.

Санчело бухается рядом со мной, даже не обращает внимания на Настю, а та отодвигается от нас, и прижимается к горячей стенке ангара.

— Макс сказал своим парням найти меня ! — визжит Санчело. Странно слушать, как такой большой, почти метр девяносто, сильный парень, в моменты стресса срывается и визжит как девчонка. И весь трясется, как Настя в моменты ломки.

— Эти мудаки встретили меня и отметелили ! Сказали, если не принесу к вечеру три килограмма, они нас найдут и замочат !

— Еще раз и медленно,— говорю я. Пытаюсь собраться с мыслями. Может, пора встревожиться ? Смотрю на тлеющий в руке косяк. Нет, сперва докурю, а потом начну волноваться.

— Где Толик ?

— Блядь, ты же ничего не знаешь. Пока мы сидели и курили марихуану, этому дураку пришла в голову отличная мысль. «Я знаю, где нам разжиться гидропоникой ». Он сорвался, вызвал такси, хотя я говорил, не пались, давай пройдем пол-километра, а потом вызовешь.

— Что дальше ?

— По дороге этот укурыш объяснил мне, что пойдет один, что так нужно, что там его знают, а я могу вызвать подозрение. В общем, приехали мы на Октябрьскую. Тот еще район, хоть и почти центр. Он сказал, постой здесь полчасика, а я пока дела улажу. В общем, я засел в то кафе, ну, там недалеко парикмахерская и автосалон. И тут меня выцепили парни Макса.

— Сильно били ?

Санчело стягивают рубашку через голову, чтобы показать все синяки. И считаю их, и где-то на втором десятке сбиваюсь.

— Я обещал, что щас привезу, только поэтому они меня и отпустили. Но сказали, что следят за мной.

Он сделал киношный жест «два пальца к глазам, и на человека».

— И ты оставил Толика ? А если он на них напорится ? Обдолбанный ! Дадут ему раз под ребра, он все и выложит.

— Думаешь, его замочат ?

Я пожимаю плечами, и медленно опускаюсь на матрас. Не чувствую духоты, или страха, или тревоги. Я не знаю, замочат его или нет, и, пока во мне гуляет наркота, мне плевать.

— Ты что, тоже обдолбился ? Я же забрал у тебя крэк. Какого черта ?!

Санчело тычет пальцем в Настю.

— И это что за шлюха ? Тебе что, Жендос не говорил с ней не связываться ?! Да её тут каждый проезжий за пару тяпок трахал. Может, и ты хочешь букет себе на хер ?!

— Заткнись, мудак,— говорит Настя, и облизывает губы. Потрескавшиеся, я только сейчас замечаю, сколько же маленьких трещинок на её тонких губах.

— Заткнись, сука ! — орет Санчело, и дает ей пощечину. Её голова дергается, косяк падает на пол, она поднимает его, отряхивает, и снова засовывает в рот.

— В общем, мне плевать, кого ты тут трахаешь. Но сейчас мы будем думать об одном — что делать ?!!

— Настя, ты знаешь, где можно достать три килограмма героина ?

Эта фраза кажется смешной, и я сдерживаю вырывающийся хохот. Так забавно смотреть на издергавшегося Санчело.

— Я бы отсосала тому, кто мне расскажет. — она смотрит на дергающийся огонек, затягивается еще раз, обжигает пальцы и выбрасывает косяк.

— Так, ладно, дождемся Толика, и будем решать. Как думаешь, сколько будет стоить три килограмма чистяка ?

— Кет, знаешь такого, он подсчитал, и вышло на три миллиона пятьсот.

Санчело бьет матрас.

— Где мы достанем такие деньги ?! Я в жизни столько не видел ! Что нам теперь делать ?

— Может, купить оптом ? Думаю, в миллион мы уложимся.

— И где мы его достанем ?!

— Давай украдем, — отвечаю я,— ограбим банк, сбербанк, например. Мне там все равно деньги надо будет снять. Придем, положим пистолеты на стойку, и скажем кассирше, детка, или ты даешь нам миллион непомеченными купюрами, или мы тебе пустим пулю в лоб. А еще можно попросить миллион десятками, и трясти пистолетом, пока она будет отсчитывать. Могу спорить, она обделается на первой сотне кусков.

— Хватит придуриваться ?! А если взять кредит ? Нам нужно будет всего по триста тысяч на брата ! Вы с Толиком заложите хаты, а я как-нибудь вывернусь. Что, идея ?

Глаза Санчело горят, он как наркоман, которому обещали дозу. Он сам себе придумывает выход из положения.

— Сейчас кризис,— отвечаю я, — да посмотри на нас, кто даст таким укуркам, как мы, деньги в долг ? Думаешь, государство ? Оно такое тупое ? Да оно хитрее нас, наденет нас да еще и провернет. Без хат останемся и без денег, и еще должны будем.

— Бля-а-адь !

Санчело бесится, бьет кулаком по голове, пытается выбить хоть одну дельную идею.

— Да что ты паришься ! Мы уже решили, я с Толиком ныкаемся несколько месяцев, а ты катишь к родителям во Владивосток, пьешь там за нас и радуешься жизни. А потом, через поглодика возвращаемся к нормальной жизни.

Санчело натужно смеется. Разводит кончики губ, улыбается, хотя я вижу, что-то не так.

— Парни просили передать. Если я сбегу, то они приедут во Владивосток, мой адрес они знают. Если ты заляжешь на дно, сожгут твою хату и порешат твою девчонку. А если Толик удерет, спалят его хату, а потом поедут к деду в деревню и пристрелят. Как тебе такая перспектива ?

То ли действие травы закончилось, то ли адреналин разогнал кровь и освободил её от наркотика, но я чувствую страх. Я не хочу терять квартиру, не хочу оказаться на улице, не хочу, чтобы Лиза умерла в муках. Я не хочу каждый день просыпаться в надежде, что этот день я переживу.

Я поднимаюсь, как на пружинах.

— Ладно, что будем делать ?

— А я о чем спрашиваю уже, блядь, десять минут как ?!!

Девчонка слушает нас, прижавшись к стенке. Дурман окутывает её, зрачки расширяются, она улыбается. Ей, наверное, жутко смешны наши потуги выжить. Тупая сука, еще вчера сдохла бы от ломки, если б не я.

— Может, у тебя есть какие идеи ?

Я обращаюсь к Насте, а та качает головой, и улыбается.

— Тогда двигай отсюда.

Санчело выталкивает её из раздевалки, мы садимся друг напротив друга и ждем идей.

— Может, Жендоса позвать ? Он давно толкает наркоту, может, чего и знает ?

Я пожимаю плечами.

— Давай сперва дождемся Толика. А потом будем решать.

Чувствую, ждать придется долго. Забиваю косяк, предлагаю Санчело, тот отмахивается, и говорит,-

— Я сегодня сделал две затяжки только за компанию. Ты же знаешь, я не наркот !

Конечно, думаю я, и делаю затяжку. Сейчас нужно подержать дым, а потом выпустить, и посмотреть, как он ляжет на воздух. Санчело уходит, а я остаюсь, забиваю уши музыкой, и закрываю глаза.

Чтобы курить, не обязательно видеть, как ты куришь, или что ты куришь. Подноси ко рту и делай тягу.

В темноте я пытаюсь разглядеть Алису, сегодня её контуры опускаются ниже, к аккуратным ногам, плотно обтянутым джинсой. Я могу разглядеть даже контуры шнурков на кроссовках, но нет наполнения, цвета и объема. Это как карандашный набросок, только линии, и ничего больше.

Когда-то я мог представить её абсолютно голой, с тем же заботливым выражением лица. Иногда я мастурбировал на неё, хотя это не была чистая похоть, я хотел её лишь минуты, а мечтал о ней месяцами.

Надо ж было влюбиться в плод собственных неудовлетворенных подростковых фантазий. Бред, конечно, но такова была для меня платоническая любовь. Я не мог потрогать Алису, я и не говорю о сексе, и все равно меня тянуло к ней.