Леиле — Белая

За окошками бушевала метель. Мужики поставили новые наличники, пока Яр был в отъезде, потому мороз и ветер не проникали в покои. Но метель выла и стенала, то и дело бросаясь в стену и с силой давя на ставни.

У печной стены на сундуках сидела птица и, покачиваясь в полудрёме, смотрела на законопаченные окна.

Яр только появился в покоях и стоял сейчас посреди клети в размышлениях.

— Она хороша — вдруг послышался тихий говор. Яр обернулся. Соколица смотрела прямо ему в глаза. Смотрела долго, тянула взором его силы, пользуясь своей над ним властью. Но отпустила. Пошевелила головкой, словно поморщилась, подняла крыло и зарылась клювом в гущу белого пуха, очищая его, разглаживая пёрышки.

— Оставь её, боярин. Она родит тебе крепкого сына и белых дочек.

— Не родит. — Яр сказал, как отрубил. Прошел клетью, опустился на сундук. Птица осторонилась и вновь подняла взгляд.

— Не губи белочку, боярин. Она добрая белочка. Добрая и весёлая. Да и бела, ой, как бела… Чего тебе неймется? Чего не хватает? Чай, не царь — Богам указывать да споры с Марой спорить. Оставь белочку!

Но Яр лишь тряхнул головою. Темная прядь, выбившись из-под очелья, упала на глаза — закрыла на миг Красный Угол, где уже не кружил, лишь парил низенько белый локон. Он давно потускнел и обвис, да и клетка казалась подряхлевшей: тронь — рассыплется в труху

Яр знал, что только одно может вернуть диковиной вещице жизнь. И птица знала.

Она раздосадованно встряхнулась и перелетела к волшебному шару.

У белочки оставалось совсем мало времени.

Третьего дня Яр отправил в лес двух лучших своих охотников, наказав изловить дюжину белок — помоложе, поздоровее да попушистее.

***

После шестого полудня дороги Беляна попала в новый дом.

Солнце как село накануне, так и не показывалось более, а с небес валили снежные хлопья.

Беляна пробежала двором — скорее до крыльца, в тепло, вовсе не глядя по сторонам. И, едва добравшись в покои, погрузилась в глубокий сон.

А уж наутро осмотрелась. Хоромина была чудная: широкая, высокая, вся скарбом заставленная. Более всего поразилась Беляна зеркалу — громадному — такому, что видела себя девица всю целиком — от ног и до макушки. Долго перед ним простояла, удивляясь и пугаясь ясному отражению — словно бы не отражение то, а сестричка-одноличка супротив стоит.

Стояла, покуда не пришла в покои чернявка. Беляна узнала молодую русокосую девку, что вела её вчера хоромами. Сейчас служница помогла хозяйке одеться в новую, теплую одежу, накормила — отчего-то в покоях, у дальних ставен был маленький обедний стол, — да сказала, что чрез свечу времени отведет новую хозяйку в баню. Белянушка давно скучала по горячей водичке, и потому провела оставшееся время в радостном ожидании. А, когда пришли за ней и вывели во двор, задохнулась от восторга: её новый дом, не иначе, был дворцом! Высокий, каменный, с толстыми резными ставенками и под красной крышей, над которой дымили четыре печные трубы. На дворе было чисто-чисто: снег сгребён в ровные кучи по углам и закоулкам, скот и птица суетились вдалеке в крепких загонах, а не шатались всем двором, как то всегда было у родичей. Ворота были накрепко закрыты, а в башенке подле ёжился от холода молодой холоп в овечьей безрукаве.

Добротную баньку в подклете уже протопили, мыла Беляну долго веселая чернявка. После одела, как царевну да повела в покои.

Остаток дня молодка провела за рукоделием. Есть ей приносили в срок и прямо в покои. Никто никуда не звал, ничего не велел, и Беляна более не знала, что делать.

А к вечеру ей снова стало не по себе. Беляна понимала, что всё же придется отдать Яру супружескую повинность, и, вероятнее за всё, придет муж сегодня в ночь…

Но Яр не пришел. Ни на вторую ночь, ни на третью.

Почти две луны Беляна изнывала от безделья. Ей прислуживали, яко царской женушке, две чернявки — едва переступившие по дюжине лет. Обе светлоглазые да весёлые. Поначалу девки хозяйки сторонились, но после сдружились, и оставляли её лишь по делам. Света и Радка сказывали Беляне истории про жизнь вотчинскую, про молодцев деревенских, с которыми бегали играть по праздникам, про дворовых мужиков да про дивную северную природу. Беляна же отвечала, вспоминая своё детство, сестёр и подруг, да тётушкины сказки. Когда же беседа заходила про Яра да про свадьбу, веселый девичий говорок увядал, как лист осенний — и девки, и Беляна говорить про боярина боялись.

На двор, да и вообще из покоев, девица выходила реденько, да и не хотелось. Кушала Беляна тоже в покоях — вкусно и сытно, работала по-белому, и лишь когда самой охота. Ночами она слышала, как в терем бьется метель, а утрами виделось в окошки, как холопы разгребают сугробы. Думала Беляна, что то такой север суровый, но чернявки рассказали, что такая зима ранняя да ярая, как нынешняя, бывает раз за век. И Радка прознала от деревенской вещуньи, что это Бог всех по домам загоняет, чтоб зимою, на Рождество, самому явиться на землю, да чтоб никто и не увидел.

Беляна девке не поверила, но на всякий случай забоялась.

Только одно её заставило забыть про глупые суеверья да встревожиться по-настоящему.

Прошла уж луна с той ночи, что впервые провела Беляна под красной крышею, и за всё то время она лишь пару раз видела Яра — и то через оконце, когда он покидал двор.

И одной ночи привиделся ей сон..

Виделось девице, как распахивается среди ночи окошко, и влетают в него, заместо белых снежинок, неисчислимые стаи черных да рогатых нетопырей. И все на Белянушку — и давай её кусать, да кровицу слизывать. Беляна от них к дверям, а та нараспашку, и входят в неё трое — кошка белая огромная, с лисицу росточком, с лапами сильными, волчьими, а на ушах её — кисточки, как у белки. За нею — птица, тоже белая, как коршун хищная, только маленькая — с ворону росточком. И стоят кошка с птицей в дверях, и смотрят на Беляну глазами человечьими, печальными. А третьею белка заскакивает, такая пушистая и в шубке светлой, серебристой. Белянушка к ней руку — а белка зубы-иголки скалит, глядит зло и скакнуть собирается. Беляна от неё пятится, к постели отступает, на перину садится, а там что-то — как зашевелится!

Вскочила девица, вскликнула, обернулась, — и лежит на перинах Яр — в рубахе одной серой, и глядит по-волчьи, руку к ней протягивает. А Беляна как в камень обратилась — стоит, пошевелиться не может, вздохнуть не может. А сзади не шею ей белка бросается, вцепляется зубами острыми и рвать начинает!

Проснулась тогда Беляна вся в испарине, увидала, как свалилась она во сне с постели и чуть не к стене откатилась. А в стене над нею — окошка запертое, и вьюга за нею воет. И кажется, будто в вое том — шорох и писк мышей летучих.

Едва не расплакалась Белянушка. А тут ещё дверь скрипнула.

Кое-как добралась по темноте до перин, завернулась в шубу волчью и затихла до утра, боясь даже носик из тёплой норки показать.

Испугалась тогда Беляна ни на шутку. Но кому про сон вещий рассказать — не знала. Чернявкам — постыдилась, а более и не видалась ни с кем. Но стал с той поры сон её мучить. Приходили трое — чуть не каждую ночь. Когда и без нетопырей, а когда и без Яра. Но непременно все втроём — двое смотрят, а белка всё погрызть пытается.

Седьмой седьмицы утихли метели.

Оставили и тревожные сны. И было уж повеселела Беляна, как разбудил её однажды ночью тихий скрежет за ставенками...

продолжение следует