Леиле — Белая

Свадьба невесте запомнилась одним тягуче-долгим и утомительным сном. Вот странность: наблюдая, как в замужество шли девки из села, Беляна всегда подмечала тонкости обряда, настроения гостей, молодых и родичей. Теперь же, после положенных трех дней святувания, она помнила лишь самый конец и самое начало: последний свой девичий рассвет.

Проснулась Беляна затемно. Сестры сладко посапывали на сундуках, Росана по обыкновению ворочалась и вздыхала во сне.

Не в силах оставаться на месте от волненья, Беляна поднялась и, как была, в одной сорочке, спустилась в светлицу. Там и просидела, в неверном предутреннем свете разглядывая своё бледное большеглазое отражение в тонком, удивительно гладком и ясном зеркальце — одном из дорогих яровых даров.

После помолилась и, опомнившись, что уже утро и в восходные окошки смело заглядывает яркое осеннее солнышко, бросилась в покои за одежей.

Сестры уже проснулись.

Росана хмурилась и супилась. Пол-луны перед женитьбой она донимала родичей россказнями про оборотней. Прошлой седьмицы вестка заработала взбучку от матушки, и сейчас молчала, веря угрозе на всю свадьбу оказаться запертой в сараюшке на чердаке. Страх перед темным чердаком боролся в ней со страхом за сестрицу. А боязнь матушкиного гнева подпитывалась девичьим любопытством.

Потому свадебную утреню Роська отмолчала, хотя ходила всю свадьбу сердитая и наотрез отказалась умастить, по обычаю, невестушкину косу сластями.

Далее Беляне помнили урывки. Богатый купеческий поезд — удивительно немноголюдный: жениха сопровождал лишь дядька-сват, дальноземный епископ да холопы.

Холопы, впрочем, сошли бы за дружину, ежели не были приучены выполнять всю служницкую работу.

Батюшка Петр, вотчинский епископ, прозванный сельскими за дурной нрав и солёный язык Божьим Пнём, ворчал пуще Роськи, и вкрай неохотно пустил к образам свадьбу.

Далее Беляну венчали, помазывали, благословляли, водили с одного края села в другой, и она слушалась, сама мало что понимая. Яр всё время был где-то близко, но беляна едва подняла на него глаза, когда в церкви жених снимал с её головы венок и повязывал плат. Впрочем, молодой и сам мало интересовался невестой, больше заботясь, чтобы кони к исходу третьего дня были готовы, а люди собраны и трезвы.

После было второе утро, богатое и пышное застолье.

Беляна опасалась его не менее, чем обрядов, но гости были скромны и молодую не занимали.

Третьего дня снова дала себя помнить Росана, встревожено бродившая по двору меж сонных гостей, и ища следы волкулачьих злодеяний. Матушке было уже не до неё, но нагоняй вестка все же получила. От Божемила, и была им заперта на весь день в светлице — с вышиванием, миской молока да краюхой каравая.

Третьего дня рубили косу. И лишь, увидав, как по озеру уплывает её девичество, над которым всё еще кружили пчелы да мухи, Беляна поняла, что стала женою.

Тогда и посмотрела наконец на молодого. А Яр был также спокоен, и первым пошел ко двору, равнодушно оглядевшись на беснующихся гостей (мужики приплясывали и оглашали тишину над предвечерним прудом пожеланными припевками, тётки рыдали в голос, бабки причитали, не одобряя решения родичей — отдать девку за вдового).

А Беляна уж готова была броситься в пруд сама и уплыть вслед за венком. Она вдруг поняла, что уже совсем скоро, как спрячется за лесом солнышко, её предстоит быть раздетой до сорочки и быть уведенной молодым мужем в сенник.

Что такое супружеская повинность Беляна знала и тётушкины да матушкины наставления помнила.

Но что делать и как себя с мужем вести не представляла, с каждым часом дрожа и бледнея всё пуще. По сию пору жених лишь однажды её поцеловал — впервые севши за свадебный стол. Да и как поцеловал — клюнул лениво холодными губами в Белянино разгоряченное лицо, дабы отделаться от назойливых требований гостей.

А что же будет теперь?

Беляна едва не захныкала, представив, как Яр спокойно и холодно будет касаться её плеч и бёдер. Как сосредоточенно и в то же время отстраненно он займется — нет, не приятными и вожделенным супружескими ласками, а — важным и ответственным занятием — зачатьем первенца.

Взор Беляны затуманился слезами — испуга перед неведомым и жалости к себе.

Но ни родичи, ни жених не торопились вести девицу на законную порочу. Все снова расселись за столами и веселились, ожидая последних закатных лучей.

Над самый вечер Яр со своим дядькой удалились куда-то за двор, куда тот же потянулись Яровы служники.

В Беляниной головушке вспыхнула отчаянная мысль, что про священный долг позабыли, но жених быстро вернулся, и гости, впоследни подняв чаши за супружество, повели молодых до сенника.

Больше всего на свете Беляне сейчас мечталось сгинуть или каким иным простым способом избежать первой ночи.

Но Яр уже скинул кафтан на радость развесёлым мужикам, а матушка стянула со столбом застывшей Беляны сарафан и юбку, оставив невесту в одной лишь рубахе, и подтолкнула к дверям сенника.

С надеждой девушка обернулась на гостей, но те веселились, не замечая её страха. Спокойны были лишь родители — они умиленно улыбались, стоя совсем рядышком, жених — Яр ожидал, придерживая дверцы, да Стоян, старый Яров дядька, что стоял осторонь и глядел прямо на Беляну — чуть насмешливо, с интересом и словно бы чего-то ожидая.

“Жертву! — вдруг вспыхнуло в Беляниной головушке. — Жертву ведут волку, хозяину лесному пред богами старинными! Неужто права была Роська?!”

И больше подумать ничего не успела, потому как следующего мига дверца за спиной её хлопнула, и радостный, дикий и неуёмный гогот гостей отдалился, словно в туман ушел.

Раздался скрип и Беляна охнула. Но Яр, всё ещё в человечьем обличии лишь обошел девицу кругом и бросил на ясли кафтан. После оглянулся на молодую жену:

— Посиди покуда, — он хлопнул ладонью по полоке, и кивнул на двери, за которыми доносился гам. — Покуда не утихнут.

Беляна прошла к стене, стараясь держаться подальше от мужа, и присела. Тот опустился рядом и руки девушки исподволь вцепились в подол рубахи. Заметив это, Яр усмехнулся.

Некоторое время молодые просидели молча, после чего шум на дворе поутих. Беляна знала, что гости отошли от сенника и поднимают сейчас чаши за то, чтоб Господь дал молодым сына.

Яр поднялся. Беляна сжалась вся в испуге — но он лишь прошел за ясли и, вынеся оттуда свёрток, кинул его на полок подле Беляны. Велел:

— Давай рубаху. — Сам же отошел к узкому оконцу и принялся глядеть за него.

Девица, едва сдерживая рвущиеся наружу мольбы и рыдания, покорно стала раздеваться.

Когда Яр наконец обернулся, Беляна уже стояла среди сенника в неверном лунном свете совершенно нагая и совершенно белая, с мольбой глядя на мужа. Короткие, неровно остриженные волосы, с которых она сняла плат, выдавали её озноб, мелко подрагивая.

Яр сдержал смех, хотя в глазах его заплясали огоньки (Беляна задрожала и побледнела пуще прежнего), и, подойдя вплотную, накинул на её плечи свой кафтан.

После подобрал с полоки рубаху, расстелил на сене и достал из-за пояса большой нож и белый плат. Беляна, не двигаясь с места, огромными от испуга глазами наблюдала, как Яр расправляет её рубаху, подымает подол, закатывает свой рукав…

— Ох! — Беляна не смогла удержаться от вздоха-всхлипа, когда Яр резанул себя по руке — чуть ниже плеча. Снаружи затихли и прислушались.

На Яровом лице вновь появилась усмешка. Он подержал локоть над девичьей сорочкой, ожидая, пока стекут капли крови, кажущейся черной в темноте сенника. На белом полотне расплылись пятна. Лён скоро и жадно впитывал влагу.

Яр тем временем обернул руку платом и опустил рукав. Встряхнул рубаху, давая крови подсохнуть, и вновь разложил её на сене.

Затем подошел к Беляне. Та уже перестала дрожать, хотя всё ещё ёжилась и стояла на месте, как вросшая, кутаясь в мужнину одежу. Силой разжав её руки, молодой кафтан снял и отошел к полоке.

Там развернул узелок — Беляна побледнела и стала неотличима цветом от своей рубахи — только глаза темнели, как капли крови. Но Яр достал из свёртка лишь другую сорочку, простую, и со вздохом стал Беляну одевать. Та стояла столбом, словно несмышленая весталка, которую впервые наряжают во взрослую одежу, ёжась от холодка и подставляя руки, когда Яр расправлял рукава. После он облачил девицу во вторую рубаху, дорожную, юбку, дивный сарафан, и по-женски расшитый кафтан. Последним он повязал на стриженную головку цветастый тёплый плат, и, проведя ладонями по Беляниным плечам, улыбнулся.

— Присядь на дорожку, — посоветовал Яр. — Скоро поедем.

Девушка подняла на него удивлённые глаза:

— А как же…

Молодец тихо рассмеялся:

— Успеется ещё. Впереди дорога дальняя. Тебе нужно животом маяться?

Всё ещё посмеиваясь, он опустился на полок.

— Обычай — одно, а супружество — другое. Церква нас повенчала, стало быть могу жену в дом забирать. А рубаху родичам твоим покажем, чтоб потешились.

Беляна, сама не зная чего, залилась краской.

— А можно… — робко начала она, но Яр словно мысль услышал:

— Некогда гостить. Чрез седмицу снега пойдут. А дорога дальняя. — Повторился он. И добавил встревожено: — Хоть бы до первой метели поспеть.

Гости были недовольны. По их мнению, молодые управились и вышли больно быстро.

Но Яровы мужики уже грузили скарб в телеги и коляски.

Запятнанная рубаха еще ходила по рукам, когда матушка кинулась обнимать Беляну и впервые, как помнила девица, расплакалась.

После все очень скоро прощались и собирались.

Бабка Радуга, сельская вещунья, причитала и ругалась на жениха. Не хотелось ей отпускать девку с молодым мужем, а уж отпускать в ночь — вовсе не хотелось.

Беляна плакала тоже.

Страх перед Яром её поутих, но ехать неведомо куда, в диковинные земли, где в богаче идут снега и нужно носить шерстяной плат, что повязал её муж, Беляне было боязно.

А с родичами прощаться грустно.

А Роська и проводить не вышла…