Oneverdan — Fata ex machina. Глава 8

— Люблю кофе в том ларьке,— говорит он и показывает, куда он только что бегал.

Маленькая металлическая будка с разлинованным вручную листом картона — слева названия блюд, с ошибками через слог, а справа криво написанные цены.

— Самый лучший кофе за шесть пятьдесят, что я когда-либо пил.

Из отдела по борьбе с наркотиками, прямо через парадную дверь, выходят двое ментов. Один, покрепче, тащит сразу пять немаркированных коробок, а другой, взвалив на плечо картонную коробку из-под телевизора с надписью «Phillips», идет к Козлу и запихивает её в багажник.

— Ты говорил, будет девять коробок. — говорит Тош.

— А что, по-твоему, в этой большой картонке из-под Филлипса, чипсы ? Там, друг на дружке, лежат четыре пакетов с героином.

Из парадных дверей выходит третий мент, садится на водительское сиденье, и Козел трогается. Мы следует за ним.

Конечно, тонированный опель конца девяностых — не самое лучшее прикрытие, но все лучше, чем бежать за Уазом. Тош пропускает вперед Инфинити, нас почти не видно за этой серебристой громадиной. Теперь, спрятавшись, мы не вызываем подозрения.

Мы едем по Комсомольской до конца, Инфинити сворачивает на Старицкую, а мы двигаемся по Юбилейной. На втором перекрестке Козел сворачивает на Литейную, тут просто жуткий трафик, и мы на несколько секунд теряем Уаз в потоке машин. Он появляется неожиданно, словно выпрыгивает на нас из колонны бюджетных авто. Мы все дальше и дальше уезжаем от центра. Сперва я еще видел несколько наших высоток, забитых офисами и торговыми помещениями, а теперь они растворились в обыденном девятиэтажном пейзаже любого провинциального городка.

Мы едем по глухой улочке. Чувствуется, что сейчас что-то будет.

Мне начинает казаться, что все самое интересное происходит на окраинах. Убийства, грабежи, разбои, изнасилования, нападения. Все эти гнилые цветы распускаются только здесь, на благодатной почве. Кажется, про эти районы чиновники забыли и теперь дают им медленно вариться в собственном соку.

У пятиэтажки с заколоченными дверьми и окнами Уаз останавливается. Самый крупный мент вытаскивает свое тело из машины, именно вытаскивает, неохотно, наверное, бурча что-то под нос. Тош тормозит у одноэтажной халупы напротив, будто бы мы приехали к людям, что живут здесь.

Мент озирается по сторонам, долю секунды задерживает взгляд на нашей машине, и мы хором пригибаемся. Кет проливает на себя кофе, и, сжав зубы, старается не обматерить весь свет. Мимо нас проезжает девятка. Мы выглядываем и видим, как она паркуется рядом с ментовским Козлом. Из неё вылезают два человека.

— Это те армяшки,— шепчет Кет.— Какого черта тут происходит ?

— Это бартер,— говорит Тош и язвительно замечает,— похоже, твои армяшки, которые кроме гор ничего не видели, оказались прошареннее одного ментовского сынка.

— Заткнись,— огрызается Кет, ставит стаканчик с кофе на приборную панель и дает мне знак рукой. Мы вылезаем из машины, и, пригнувшись, двигаемся к Козлу.

Мент еще раз осматривается. Глухой район. Старикам, доживающим свой срок в одноэтажных избенках, нет никакого дела ни до ментов, ни до наркотиков, а кроме стариков здесь никто не живет. Отличное место для обмена.

Мент вытаскивает из Уаза коробки, один армяшка распарывает их, берет пакеты и кидает на заднее сиденье девятки. Другой что-то незаметно кладет в карман менту. Голосов я не слышу, но, кажется, они о чем-то говорят.

— Мы обломались, да ? — спрашиваю я и стараюсь скрыть разочарование.

— Рано нам еще обламываться,— шепчет Кет, и мы подползаем к заросшему кустарником участку. Прячемся за деревьями.

— Смотри тему. Пока что они расслабились. Менты получили бабки, армяне — свои наркотики. Если я сейчас выстрелю, будет два выгодных для нас развития событий. Во-первых, они подумают, что одни пытаются прикончить других и перестреляют друг друга.

Я качаю головой.

— Скорее всего, так не будет.

— Почему ? Ты понимаешь, что они сейчас ждут подвоха. Их расслабленность деланная, и те их них, кто соберется первым и достанет пушку, будет жить. Вторые умрут от пули первых.

— Но, ладно,— отмахивается он,— это не срабатывает. Второй план — я стреляю, они видят подозрительную машину, и всей гурьбой бегут туда. Тош дает по газам и смывается, они бегут за машиной, а мы тем временем обкрадываем «девятку». Хитрый план ?

План надуманный, слишком много вариативности. Они могут в ответ просто начать палить вокруг, и не факт, что мы не окажемся случайными жертвами.

Кет прицеливается, я хватаю его за руку, и пуля, вместо Козла, летит куда-то вверх, прямым рейсом в небо. Армяне как по команде вытаскивают пушки, мент тоже достает пистолет. Они начинают озираться. Вылезают два других мента, один из них тычет пальцем в опель, и они втроем бегут к машине.

Опель несколько секунд стоит, а потом резко дергается. Я вижу, как стаканчик с кипятком падает с панели, Тош выпускает руль из рук, и начинает орать, так, что слышно через полуопущенное стекло.

Кет оплошал. Армяне стоят у девятки и озираются. Ждут нападения отовсюду, и, с пистолетами наголо, готовятся это самое нападение отразить.

Опель съезжает в канаву. Кет хватает меня за руку.

— Если Тош нас сейчас сдаст, нам пипец. Побежали.

Мы снова пригибаемся к траве и двигаемся к забору. Кет ведет меня, он знает это место. В заборе трех досок не хватает, мы проползаем в дыру и оказываемся в заросшем огороде. Бежим к следующему забору, и так снова и снова, пока не оказываемся у маленького лесочка. Проносимся мимо насаждений и вслушиваемся, не раздастся ли где-нибудь неподалеку вой ментовских сирен.

Наконец мы оказываемся на трассе. Мимо проносятся бесчисленные легковушки и огромные фредлайнеры. Кет без остановки трясет большим пальцем, но никто не останавливается.

— Придется вызывать такси,— говорит он, пытается отдышаться, и набирает номер.

— Зашибись, — шепчет он,— Тоша забрали. Мне даже позвонить некому. Да, теперь придется пересаживаться на такси.

Машина в шашечку не заставляет себя ждать. Мы едем на пролетарку, домой. Кет всю дорогу обеспокоенно смотрит в зеркало заднего вида. Ждет погони, наверное. А мне в голову приходит странная мысль.

— Послушайте.— говорю я водителю.— остановите у телефонной будки, мне нужно сделать звонок.

Мы спорим, он говорит, что не знает ни одной, последнюю демонтировали еще в две тысячи пятом. И тогда Кет выдает сакраментальное,—

— Друг, просто останови у ближайшего торгового центра.

Водитель тормозит у четырехэтажного комплекса «Яхонты», я вбегаю внутрь и на первом этаже наталкиваюсь на красную стеклянную коробку с телефоном внутри. Я такие видел в фильмах про Англию, типично английские таксофоны.

Жетонов у меня нет, да и не нужно. Я набираю 02, и, сбиваясь, говорю, что на Юбилейной, в самом конце, только что была перестрелка, нападение на Уазик. Сперва мне не верят, но когда я говорю, что видел, как бандиты пытались вытащить из Козла какие-то немаркированные коробки, голос диспетчера меняется. Он благодарит за содействие и кладет трубку, а я бегу обратно в такси. Кет подозрительно смотрит на меня, ждет объяснений, но я молчу. И только оказавшись у ангара, без посторонних, я объясняю.

— Это же продажные менты. Подумай, Тош стал свидетелем. Что мешает отвезти его куда-нибудь в лес и выпустить полную обойму ? Или того проще, пристрелить прямо там, сказав, что он напал на них и сопротивлялся при аресте ?

Кет задумчиво кивает,-

— Наверное, ты прав. А тебя точно никто не запомнил ?

Я смеюсь.

— Ты не видел этих людей. Они глаз-то на меня подняли. Видно, слишком заняты были.

Кет немного успокаивается и мы возвращаемся в ангар. Он берет свою подружку в оборот и идет мыться, а я захожу в раздевалку и вижу, как Санчело мирно беседует с Настей. Я сперва не могу поверить, что она улыбается и жмется к парню, избившему её и примотавшему к столбу скотчем. И только увидев под правой ноздрей белую пыль, похожую на пудру, я все понимаю. Санчело купил её моим кокаином, и я теперь буду на голодном пайке. Даже хуже, я буду как умирающий от жажды в пустыне.

Я прогоняю Настю и спрашиваю Санчело.

— На хрена ?

Тот строит удивленное лицо.

— Ты отдал ей весь мой кокаин. И я еще раз спрашиваю, на хрена ?!

— Во-первых, это кокс Толика,— парирует он и достает из под матраса три аккуратно запечатанных полиэтиленовых конверта, в которых обычно продаются болванки.

— Здесь три грамма,— показывает он,— тут пять, а тут почти под завязку. Так что расслабься, нарик, ты еще успеешь обдолбаться. А эта девчонка, она нам нужна. И это мой, и только мой хитрый план. Так что если я спасу наши шкуры, не забудьте потом меня поблагодарить.

Я уже стал участником одного такого плана. Из-за меня, может быть, убьют парня, пусть я плохо его знал, но это не повод так его подставлять. По идее, мне бы надо рулить отсюда, но я сажусь напротив Санчело и спрашиваю.

— И что ?

— Смотри, — начинает он,— я дал этой шлюшке грамм кокаина. Часть она снюхала сразу, а остальное ссыпала в полиэтиленовый пакетик. Так что теперь она наша должница. Я ей сразу сказал — получишь наркотики и сделаешь для нас все, что угодно. Она, наверное, решила, что я хочу её трахнуть, поэтому начала раздеваться. Ну, я её успокоил, типа, все потом.

— И дальше что ?

— Я поболтал с ней, и выведал, что семьи у неё нет, родственников нет, сейчас она нигде не живет и дает всем подряд за дозу. Ты понимаешь, чем это пахнет ? — улыбается Санчело. Из него прям прет энтузиазм, который я не разделяю.

— Венерическими болезнями ?

— Дурак ты чертов ! Ты понимаешь, что теперь она наша ?! Стоит дать ей еще одну дозу, и все, она принадлежит нам на веки веков. И тут мы можем делать, что хотим. Например, продать её в секс-рабство.

— Ты её хорошо разглядел ? Кто её такую возьмет, с букетом болезней в трусах и анорексией ? И зависимостью.

Санчело упорно спорит, качает головой.

— Приодеть, полечить. Господи, да главное — толкнуть. А дальше уже не наша морока. Люди захотят, продадут ей на органы. Или еще что-нибудь придумают. Пойми, сейчас у нас одно дело — достать денег.

— Я посмотрю, как ты будешь давать в газету объявление «продам шлюху в секс-рабство. — улыбаюсь я. Его идея слишком нереальна. Работорговцы — да в нашем городе это не больше чем легенда, чтобы как-то оправдать редкие исчезновения людей.

— Не лыбься. Есть еще план Б. И вот он точно реальный. — Санчело подсаживается ко мне, и говорит полушепотом. Я начинаю привыкать, что хитрые планы выдают в такой вот интимной атмосфере, потому что эти планы хрупки, как хрусталь, и готовы разбиться при широкой аудитории.

— Можно отдать её Максу.

— Как будто у него и так нет кого-то, кто отсосал бы ему за дозу.

Я сам видел милых девчонок, которые приходили к нему за кокаином, и он запирал их у себя в спальне, а меня выпроваживал. Я догадываюсь, чем расплачивались с ним такие девчонки.

— Ты не был его настоящим друганом. А я знал его, центрового на районе, когда еще в школе учился. Он ведь на семь лет старше меня, а уже имеет свой нарко-бизнес. Стоп,— говорит он, и пытается вспомнить, куда он вел,— ах да. Так вот, ты не был его настоящим друганом, а я был. И видел его гараж, он завешан садо-мазо постерами. А подвал он полностью зацементировал, стены, потолок сделал, и оборудовал там садистскую комнату игр.

Я начинаю понимать, к чему он клонит, и мне это не нравится.

— Отдаем ему девчонку, а он делает с ней свое садо-мазо. А нам прощает килограмм гера и дает отсрочку ! Как оно ?

Санчело сияет, как лакированный ботинок, так, что аж слепит глаза.

— Нет,— говорю я и направляюсь к двери.

— Да ладно тебе, все будет шикарно,— кричит мне вслед Санчело,— если он что с ней и сделает, мы-то чисты. А его упекут, и мы автоматом освобождается от остальной части долга.

— Если тебе по-барабану, что твой Макс будет её пытать, и, может, случайно, прикончит, то мне нет. Ей и так досталось.

Звучит резко, как надо. Я уже по другую сторону двери слышу, как Санчело, рискуя сорвать горло, орет, —

— Дурак. Всех конченных наркоманок не спасти. Она все равно сдохнет, так почему бы ей не помочь нам ?

«Все равно сдохнет». «Помочь нам.» Эти слова напоминают мне о Лизе, о том, как она шептала, что хочет выручить меня, снова начать торговать телом. Мне было неприятно. И, да, мне неприятно до сих пор. А может, Санчело прав ? Ну их, этих подыхающих шлюх, сдохнут — хорошо, не сдохнут — так вообще чудо.

Нет, — затыкаю этим мыслям рот,— я не хочу, чтобы с Лизой что-то случилось. И с этой жалкой Настей, на которую и смотреть-то противно. Не хочу, чтобы они умерли из-за меня.

Вечное ощущение вины. Хватит !

За столом сидит Жендос. Правой рукой помешивает варево из пакета, куриный суп с лапшой на четыре порции, а левой держит сигу, забитую марихуаной. Я сажусь рядом и смотрю на него. Его рука движется без остановки, круговыми движениями, а он даже не смотрит в кастрюлю. Его взгляд сосредоточен на стене.

— Жарковато что-то,— говорю я.

Он монотонно кивает головой. Словно в замедленной киносъемке, его голова ныряет подбородком вниз, а затем носом вверх.

— Слушай, а у этой Насти есть родители ?

Жендос переводит взгляд на меня и отстраненно пожимает плечами. Рука все так же помешивает суп.

— Она что-то упоминала об отце. Ладно, не важно. А где Толик ?

— Санчело сказал,— растягивает слова Жендос,— что у них там не нашлось прививки от столбняка, и он оставил Толика. Вечером ему сделают укол, и он приедет сюда сам.

Больше говорить вроде и не о чем. Я возвращаюсь в раздевалку, и укладываюсь спать. Засыпаю не сразу, сон не идет из — за духоты, приходится принимать азалептин. Пересчитываю таблетки — четыре штуки. И перед тем как закрыть глаза, я даю себе установку забрать у Лизы остатки.