Oneverdan — История. Глава 3.

Ночью я встаю, брожу там, где захочу. В этом есть своя прелесть, я редко вижу беззаботных, улыбающихся жителей дня. В них есть какая-то выжженная солнцем пустота, которую они выдают за надежду. А я не понимаю, как можно видеть надежду там, где её нет.

Через две улицы будет дом, большой, многоэтажный, его не так давно построили. Там чертовски дорогой квадратный метр, но это и понятно, ведь, судя по рекламкам, это «дом будущего». Если хочешь купить будущее сейчас, плати, это аксиома.

Женщина, к которой я иду, может позволить себе добрую сотню квадратов в этом здании. Четыре комнаты под небом, на предпоследнем этаже, оттуда раскрывается отличный вид на город. И все равно, даже оттуда, невозможно разглядеть все его границы. Я, например, не смог. Может, он слишком широк для моего мировосприятия ?

Она, конечно, милашка, если можно назвать милашкой нимфоманку, до кончиков нейронов помешанную на сексе. Когда-то она была феминисткой, она сама рассказывала, и добавляла, «но ты бы знал, Влад, как это скучно». Она часто повторяла это слово, скучно, скучно, иногда томно, с привычным закатыванием серых, цвета пасмурного неба, глаз, иногда иронично, словно насмехаясь над своими ощущениями, и почти всегда грустно, будто она что-то потеряла, и не может найти, и знает, что уже никогда не найдет, и понуро опускает руки.

Марианна. Странное имя, два слагаемых, в ней должно быть что-то от Марии и от Анны, но в ней есть только от Марианны, гордой обладательницы своего имени, и ни от кого другого.

В здании тихо. Неслышно работают лифты, сразу видно, будущее наступило здесь, зеркальными стенами лифта, вылизанными до того, что я могу увидеть каждую морщинку на своем молодом лице. Слишком хорошие зеркала, они вроде и не кривые, но все равно показывают то, на что я не хочу смотреть.

Двери лифта открываются, и свет внутри гаснет. Двадцать девятый этаж, длинный пустой коридор и комната с трехзначным номером. Плохо видно, и я отсчитываю шаги, я помню, тринадцать шагов вперед и сразу налево. Упираюсь в звонок. Нажимаю. Прислушиваюсь, привычных трелей нет, но это, скорее всего, из-за отличной звукоизоляции.

Два щелчка, а не три — она никогда не закрывает дверь до конца.

В прихожей так же темно, как и снаружи, только пахнет чем-то нежным. Это духи Марианны, я не смог разложить их на компоненты, понять, что это. Запах очень знакомый, когда мы в первый раз увиделись, меня накрыло жестокое дежа вю. Лилия, апельсин, анис, и что-то в этом есть еще, может, если бы Марианна сказала, что эта за духи, я бы понял, но она всегда парирует. Зачем тебе это, если нравится, наслаждайся молча, а если нет, открой пошире окно, говорит она.

Мы стоит в темноте, в прихожей, я чувствую её, прямо перед собой, она чуть ниже меня, её глаза упираются мне в лицо, и ищут мои глаза. Такое уже было при свете — она берет мою руку, и ведет в спальню. У неё все комнаты это спальни, спит она где захочет, до куда дойдет, на подгибающихся от секс-марафона с пятью партнерами, ногах. Она любит своих мужчин, кого-то чуть сильнее, кого-то — с холодным достоинством такой минусовой температуры, что смогла бы поспорить с тем морозом, что царит на улице.

С кем бы я её ассоциировал ? Царевна-кошка, причем кошка — в постели, бешеная, забывшая про мораль любви, и уважение партнера, и прочую чушь, что пишут в учебниках по сексуальному воспитанию. Она знает про секс больше, чем все те авторы, но книгу писать не будет, потому что получится очередная камасутра, только городская, для людей, которые ценят самое чувственное, и порой, неприятное, в любви.

Мы двигаемся в самую дальнюю спальню. Нужно пройти три остальные, и увидеть смятые простыни, некоторые, с засохшими белыми пятнами, следами ночной борьбы с заломом рук, укусами, такими ненаигранными в слепом возбуждении, что потом несколько недель шрам не сходит, и по нему можно делать анализ зубов. Я и так знаю, с зубками у Марианны все в порядке.

Она садится на кровать, я устраиваюсь рядом в кресле, она предлагает выпить. Я не отказываюсь, она опустошает бутылку, что всегда у неё под рукой, в два низких стакана. За льдом надо идти на кухню, говорит она, и пьет виски так. Полная энергии в постели, она слишком ленива в быту. Мне кажется, она не чувствует радости от своего существования, что спать, что просыпаться, что ходить, что лежать. Она говорит, что проживает моменты между совокуплениями, и так будет до тех пор, пока она не заинтересуется чем-то другим, может, чистой любовью ? Заинтересуется настолько, что позабудет про свою нынешнюю страсть и отдастся новой.

Я кручу стакан в руках. Ты пришел вовремя, я киваю, да, ты же знаешь, я живу почти по расписанию. Знаю, отвечает она, и подливает себе еще, и разбавляет колой. Даже не смотрит, сколько льет, и снова опрокидывает в себя.

Ты слишком много пьешь. Она вздыхает, это твоя коронная фраза, она стоит в твоем расписании сразу после приветствия ?

Я миллион раз говорил ей это. Начал с нашего знакомства. Только я не помню, как мы познакомились.

Она говорит, что когда-то была моделью. Я могу в это поверить, особенно сейчас, когда она ложится на кровать, в одном лишь незапахнутом халатике.

Стройная, ей уже не двадцать и не двадцать пять, видно по характеру, да она и сама не скрывает, что уже не молода. Тело она поддерживает, как может. Фитнес, пилатес ? Секс, секс, секс, калории сгорают в печке её ненасытности. Я бы дал ей тридцати до сорока.

Сколько тебе лет ? Я бы дал тебе тридцать. Или тридцать пять. Она смотрит на меня, переворачивается ко мне лицом, халатик распахивается еще сильнее, и вместе с серыми, подведенными голубоватой тушью, глазами, на меня смотрят большие, коричневатые соски и выбритый до кожной синевы лобок.

Она голая, я всегда знал, как она выглядит голой. Даже когда она была в одежде, те редкие минуты тоски, когда она пыталась спрятать свое Я под шмотками, она для меня все равно была голой. И не в возбуждении дело, и не в юношеских грезах, когда мечтаешь купить такие очки, что разденут для тебя любую девчонку, просто Марианна была по-настоящему собой только ню, остальное — просто вариации. По-крайней мере так она говорила.

Марианна думает, что ответить. Мне двадцать три, говорит она, и вслушивается, будто произносит странную молитву, я уже давно убрала паспорт подальше, оставила всех тех, кто знал мой возраст, позади, на обочине жизни. Так что здесь, она обводит руками квартиру, мне двадцать три.

Хороший возраст, говорю я, и она улыбается, да, отличный, я бы согласилась прожить эту жизнь еще раз, только бы почувствовать снова этот момент, когда тебе — двадцать три.

У каждого человека в жизни есть тот отрезок времени, в котором ему было тепло и уютно. Беззаботно, когда жизнь еще не перестала казаться бессмысленной — ты не понимал её, как и сейчас, но тогда это казалось очень милым. Маленькая тайна, в которой нужно разобраться, а потом понимаешь, что никакой тайны нет, ты просто идешь по жизни вперед, поезд из пункта А в пункт Б, без остановок, берешь попутчиков на ходу, и двигаешься.

Ты хорошо помнишь свою жизнь ? Она кивает. Кое-что слишком хорошо. Расскажешь как-нибудь ? Не сегодня, говорит она, нет настроения барахтаться в прошлом. А я вот ничего не помню. Ты уже говорил, парирует она, я ничем не могу помочь. Может быть…она останавливает меня, моя жизнь это моя история, не думай проводить параллели и искать сходство.

Молчание. Она переводит взгляд с меня на пояс от халатика. Такой же серый, как сам халат, как её глаза. Играет им, словно будит в себе котенка, и пытается выманить его наружу. Такого милого, что хочется взять на руки, потрогать, почесать за ухом. Вот только с каждым разом движения её становятся все плавнее и плавнее, пока руки не падают на одеяло. Котенок не хочет просыпаться. И вместе с ним её юношеская игривость, и задор, и способность радоваться мелочам. Пропал блеск в глазах, и вряд ли когда-нибудь вернется, только если она нанесет на радужку блеск для губ. Они будут блестеть как в молодости, в двадцать три, и болеть нещадно, но она выплачется, и все пройдет. Кроме воспоминания, что ей никогда не будет двадцать три.

У меня было много парней. Да, я знаю. Глупо, конечно, но они все были отличными… членами. Марианна разводит руками, это так, она все так же обнажена, и мне кажется, что эти члены и были стержнем, который поддерживал её. Она все еще красива, все еще интересна, пусть не вся она, только тело, но в тридцать пять иметь столько любовников, и интересовать каждого — для этого нужно стараться.

Недавно я повстречала парня. Он был другим, он интересовался мной, не только моей грудью и моей киской, ты обманываешься, хотел было сказать я, и промолчал. Ему интересно со мной, когда я в одежде.

Мечтательное объяснение, притянутое за уши. Оно работало всегда, заставляло женщин восхищаться своими возлюбленными, делать из них идеалов, способных только на платоническую любовь. И, концовка, пусть и не всегда трагическая, суть одно — разочарование.

Как вы встретились ? В интернете, оказывается, он слышал о таком ненасытном создании, как я, она улыбается, будто сама себе делает комплемент, нашел и предложил встретиться. Я согласилась, как я могла отказать симпатичному, а главное, милому другу. Она делает акцент на это слово, я прекрасно понимаю его значение, сам однажды чуть не стал таким преходящим «другом».

Она делает паузу. Он пришел, и знаешь, что меня в нем привлекло ? Я пожимаю плечами. Он не старался сразу же затащить меня в койку. И еще, она вытягивает указательный палец, это важно, он не пытался спасти меня. Мою грешную, она вздыхает, и снова улыбается с иронией, мою потерянную душу.

Все та же самоуверенность, она тонет, нельзя быть отшельницей-нимфоманкой с тягой к алкоголю, и быть на плаву, и упорно отталкивает от себя спасательные круги. Странно, что меня, каждый день напоминающего ей, что она много пьет, она терпит до сих пор.

И что дальше ? Она потягивается, как кошка, напоенная валерьянкой, ей хорошо и немного клонит в сон, а что могло быть дальше ? Конечно, был секс, только спокойный и мягкий, без бандажа и извращений. Честное слово, будто первый раз, улыбается она, теплая миссионерская поза, и он, своими неторопливыми фрикциями пытающийся доставить мне удовольствие.

Скучный был секс, резюмирую я. Наверное, но по-крайней мере он старался, улыбается она, все делал, как по учебнику. Сперва медленно, потом быстрее, потом снова медленно. Он водил языком по часовой стрелке вокруг соска, и, честное слово, мне показалось, он решил, что моя грудь — это часы, которые требуют завода.

Тебе не понравилось ? Она кивает, но ничего, говорит она, я научу его всему, он будет гуру, когда я закончу с ним. Ты думаешь, ты нашла игрушку, да ? Нет, скорее питомца, который сможет меня удовлетворить.

Может быть, я предполагаю и надеюсь, что этот парень окажется хорошим человеком, сможет удержать её рядом с собой, и показать, что за стенами этой квартиры, за стеклом бокала с виски еще осталась жизнь. Пусть не такая размеренная, но все равно интересная, со своими плюсами и минусами.

Она достает из-под кровати бутылку. Непочатую, в пол-литра, скоро она кончится, судя по взгляду, который Марианна бросает на неё. Я не хочу смотреть на её деградацию, мне жаль, но я ничего не могу сделать, и я ухожу. Прощаюсь, целую её в щеку, она говорит, раз мужчина целует в щеку и у него не дрожат губы, значит, ты ему глубоко безразлична. Это не так, просто я не хочу дотрагиваться до её губ. Они слишком горячи и страстны для меня.

Я ухожу. Мна пролежит ещё минут двадцать в компании бутылки, будет пить, часть разольет, и её тело будет пахнуть крепким алкоголем, и только потом, когда поймет, что больше не может отгонять сон, она закроет дверь, и ляжет спать. Скорее всего, будет так. Я знаю. Я стал для неё слишком старым знакомым. Невольный хранитель её маленьких секретов.

На улице не потеплело ни на градус. Не знаю, сколько сейчас, но плевок явно замерзнет, и разобьется о студеный асфальт.

Дом. Там, где тепло, где тебя ждет женщина, твоя, и ты веришь до последней минуты, что только твоя, и ничья больше.