Название знакомое. Что-то про дровосека, трусливого льва и изумрудный город. Неопределенно качаю головой. Кажется, это было очень давно.

Мой друг улыбается. 1939 год, США, Метро-Голдвин-Майер. Называть актеров ?, спрашивает он.

Я уже давно перестал удивляться тому, что мой друг знает все на свете. Что такое полоний ? Он отвечает, даже не задумываясь — химический элемент 6-ой группы с атомным номером 84 в периодической системе. А еще это персонаж Гамлета.

Конечно. Я киваю головой, хотя не помню, чтобы читал Шекспира, и о периодике Менделеева знаю понаслышке.

Я оглядываю друга. Он сидит рядом, облокотившись о грязную стенку кагата, пропахшую очистками от картофеля, и тухлыми яйцами, и кошачьим дерьмом, который, чем слить в унитаз, сворачивают в пакет и кидают в мусорку. Забавно. Я принюхивался к его куртке не один раз, к дешевой, синтепоновой, порванной у правого плеча, с выдранной с мясом застежкой, и куртка всегда пахла только снегом. Ну не приставал к ней запах из помоек.

Друг смотрит на меня и щурится. Снежинки падают ему на лицо, он стряхивает их голой ладонью и поспешно прячет руку обратно в карман. Как думаешь, сколько сейчас на термометре ? спрашиваю я. Где-то, минус четырнадцать, отвечает друг, и старается укутаться в куртку. Растягивает ворот свитера, закрывает им нос и рот, медленно дышит, стряхиваю заледеневшую испарину.

Сейчас, борясь с холодом, он кажется каким-то угловатым, неуклюжим, и не разочаровываешься в нем, не думаешь плюнуть, назвать его ничтожеством. Наоборот, иногда хочется его просто пожалеть.

Ты будешь спать на улице ? Мой друг кивает и шарит за кагатом, в поисках двух теплых пледов, дырявых, но все равно очень полезных, и вместе с ними достает целый ворох бесплатных пакетов из супермаркета.

Только не говори, что это все, что ты смог стащить из «Седьмого континента». Я смеюсь, друг тоже улыбается. Нет, говорит он, смотри. Берет один пакет, и начинает заталкивать в него остальные. Получается подушка, неудобная, но все равно лучше, чем ничего. Правда, отличная подушка? спрашивает друг.

Конечно. Я хлопаю его по плечу, и съеживаюсь от очередного порыва ветра. Так мы и сидим, ждем, когда ледяной ветер стихнет, и станет легче, не теплее, но хоть не будет так пробирать до костей. А он все бесится в переулке, отталкивается от кирпичных стен, как мячик для пинг-понга, и прыгает на нас. Он воет, но, кроме нас никто его не слышит. И ему надоедает, и он бросается дальше, в поисках благодарных зрителей, которых можно запорошить снегом, заставить поскользнуться на льду, или просто — сорвать шапку и бросить на асфальт.

Знаешь, ты выбрал не самое лучшее место для ночевки. Я смотрю на друга, и вижу, как незащищенный участок лица бледнеет. Не знаю, как он переживет эту ночь. А его, похоже, это мало заботит.

Что-то не так? спрашивает он. Может, тебе переночевать в метро ? Я отвечаю вопросом на вопрос, а он вздыхает, и пытается натянуть ворот свитера, оранжевого, крупной вязи, такой легко найти в секонд-хенде, еще выше, до самых глаз. Не получится. Сейчас пол-второго ночи, а метро в час закрывается. Неужели ты не знал ?

На этот раз вздыхаю я. Какая разница, знал, не знал. Почему ты раньше не пошел в метро ? Или думал, что на улице резко потеплеет ?!

Он съеживается под моим натиском и дрожит. Пытается накрыться разодранным пледом, но через дыры его все равно продувает, и он поправляет плед, пытаясь укрыть хотя бы ноги в старых, затертых, когда-то светло-синих, а теперь цвета грязи, джинсах.

Через пару часов его ноги начнет жечь, затем они будут чесаться. Результатом станет обморожение первой степени, и это еще в лучшем случае. Ему надо как-то пережить эту холодную ночь.

Будешь ? Я достаю из кармана сникерс. Слегка помятый, я оставлял его себе на ужин, но, похоже, не судьба. Я не разламываю его, он и так слишком маленький, да и смысл делить 55 грамм. Это будет по сто с лишним калорий на каждого. Будешь ? Я протягиваю другу шоколадку, он давится, сжевывает её за несколько секунд, давно не видел, чтобы так жадно ели, и говорит спасибо. Что-то у меня последнее время туго с рационом, говорит он. Я вижу. Шарю по карманам, но кроме крошек от чипсов мне нечего ему предложить. И я снова размышляю, где же ему переночевать.

Как у него с деньгами ? Может, он найдет на самый скромный номер в гостинице ? Я шарю в карманах, и вытаскиваю на свет тусклого фонаря, по яркости напоминающего ночник, немного мелочи. Десяток пятирублевых монет, целая россыпь двухрублевых, и горсть по рублю. Всего на сотню с копейками. Жаль, что в нашем мире еще не придумали дешевых гостиниц для бедных, и чтобы номер стоил эту самую сотню.

Друг, как у тебя сегодня улов ? Я показываю на жестяную банку, когда-то там были консервы, не знаю, нашел ли он её, или нет, но теперь он ставит её в переходах метро, садится рядом, и делает вид, что спит. Он не кричит, не умоляет, не поет и не рассказывает свои тяжелые будни. Ему стыдно, я почти уверен, он слишком горд и слишком боится общественного мнения. Именно поэтому, когда садится в переходе, всегда закрывает лицо капюшоном, и мерно дышит, чтобы не подумали, что он умер. И то, он очень редко занимается попрошайничеством. Только, когда совсем туго.

Друг, как у тебя сегодня улов ? Он берет жестяную банку, ссыпает содержимое на снег, и, копаясь застывшими пальцами, достает дневной заработок. Еще меньше, чем у меня. Пара пятерок, дюжина двушек и целая горсть рублевых и пятидесятикопеечных монет. Семьдесят рублей, может, чуть больше.

Столько хватит ? Я пожимаю плечами и подставляю ладонь. Он ссыпает мне монеты, я пересчитываю их. Почти две сотни. На гостиницу не хватит. А мотаться по городу, по морозу, чтобы встретить человека, который сможет помочь, не вариант. Смотрю на друга. Ему холодно, да что уж говорить, даже я замерз, хотя у меня и куртка теплее, и джинсы с подкладкой, и туфли на меху.

Идея. Ты любишь кофе ? Друг уже клюет носом, нельзя оставлять его здесь спать, его же занесет снегом. Кто знает, может он и не проснется.

Ты любишь кофе ? Друг сонно пожимает плечами. Я толкаю его, он не держится, запутывается в двух пледах и падает в снег. Пошли, говорю я, поднимаю, он отряхивается и не смотрит на меня. Я придумал, продолжаю я, смахиваю с разодранного плеча куртки снег, и подталкиваю друга к выходу из переулка.

Только просидев в кирпичной клетке несколько часов добровольного заточения, понимаешь, насколько же широки улицы в нашем городе. Здесь свободно, не пахнет очистками, как в этих крохотных переулках, где почти всегда ставят чертовы кагаты. Где же еще ? Ведь нельзя держать их на виду. Это убьет весь шарм заснеженных, урбанистических пейзажей.

Мы идем вперед, два часа ночи, машин почти нет, и все, что нас освещает, это фонари. И луна, но она далеко, и её свет совсем-совсем эфемерный. Не веришь в неё, она кажется странной галлюцинацией. В полутьме мы ищем кофейню. Она была где-то здесь, совсем недавно, пару недель назад я пил здесь латте. Надо отдать им должное, их латте арт — это нечто.

При мне бариста из обычного эспрессо с молоком, простой зубочисткой сделал розочку из пены. Я тоже попробовал, но добился только равномерных молочно-белых кругов на светло-коричневой поверхности кофе.

Пройдя до конца улицы, мы наткнулись на кофейню. Стеклянные двери покрылись инеем, а вывеска оказалась полностью заметена, и только по неоновому миганию из-под толщи снега я понимаю, что это — то место.

Внутри тепло, так, что я чувствую, как у меня оттаивает лицо. Смахнув несколько снежинок с бровей, носа и щек, я прохожу к стойке, мимо уютных, круглых столов, на каждом из которых стоит картинка с дымящейся чашкой кофе.

У вас есть латте ? Бариста удивленно смотрит на меня. Я спросил что-то глупое ?

Это кофейня, поясняет он. Да, мы не Старбакс , мы и не претендуем, он разводит руками по залу, но в чем-то мы и не хуже. Мы не гонимся за количеством, мы гонимся за качеством.

Да, киваю я, и продолжаю фразу про себя, конечно, так говорят все, кому это самое пресловутое количество не по карману. Ну, я беру в руки меню, раз у вас есть практически все, что нужно, дайте два латте. Перевожу взгляд на дрожащего друга, которому сейчас, чтобы согреться, нужно чего-нибудь перекусить. И еще два пирожных, не важно каких, и побыстрее.

Бариста неторопливо готовит эспрессо. Подогревает молоко, взбивает, так, что пена получается густой и однотонной. Выглядит она массивно, могу спорить, никель она выдержит. Бариста переливает молоко в эспрессо, осторожно помешивает, и протягивает две чашки. Ставит рядом блюдечко с пирожными, я расплачиваюсь.

Мы идем к столику в самом конце, за ширмой. Я слышу, как у меня в кармане гремит мелочь. Чуть больше полтинника монетами. Неплохо. Лучше, чем в гостинице, а еще можно и перекусить.

Самое лучшее место, говорю я и сажусь на софу. Преимущество этого места — здесь, вместо обычных пластиковых стульев, от которых спина к концу чаепития становится дубовой и не гнется, стоят невысокие удобные диванчики. Столы не слишком близко, можно закинуть ногу на ногу, не боясь сбить их.

Неплохо устроились, говорю я. Мой друг кивает и улыбается. Ему тепло, поэтому и улыбка у него теплая. Я наконец-то могу не беспокоиться. С ним все будет хорошо, по-крайней мере, до завтра.

Я отвлекаюсь от созерцания друга, жадно поглощающего кофе. Стоило бы волноваться за его горло, мне лично латте показалось горячим, а он пьет его, как какую-нибудь колу. Смотрю на часы. Пол-третьего. Секундная стрелка перескочила рубеж, и теперь два тридцать один. Мне пора собираться. Я достаю из кармана остаток денег, пересчитываю и подхожу к баристе.

Чашку латте. Он кивает, отворачивается, я ссыпаю мелочь на стойку, и подзываю его еще раз. Маленькая просьба. Он вопросительно смотрит на меня. Не дай Бог ты спросишь, придурок, растворимый ли у нас кофе, говорят его глаза.

Видите моего друга, показываю я, принесете ему чашку,а то он очень устал, сделайте покрепче, чтобы не заснул. Бариста равнодушно пожимает плечами. Я задумчиво провожу пальцем по подбородку — делаю вид, что думаю. Не хорошо будет, если он здесь заснет. Может, дать ему таблетку ноотропила ? А у вас есть ? Бариста удивленно смотрит на меня.

Хорошо, я развожу руками, деланно вздыхаю, ну а какие-нибудь сильные энергетики у вас есть ?

Откуда ? говорит бариста, у нас ведь кофейня, а не аптека и не магазин. Тогда вы можете изредка подходить к моему другу и будить его ? Ну, чтобы не получилось, что он тут заснет, спрашиваю я.

Бариста думает. Наконец он отмахивается и говорит, пусть спит.

Я подхожу к ширме, даже не заглядываю, я и так слышу тихое, мерное посапывание. Другу сейчас хорошо, и может быть, снится дом. То место, куда ты можешь придти в любое время, никто тебя не выгонит. Там поставят столько кофе, сколько выпьешь, просто так, потому что любят тебя.

Становится грустно. А где же мой дом ? Я не знаю ответа. И иду на улицу, чтобы снег и ветер освежили мою голову. Просто, чтобы постоять под ночным небом, настолько далеким и затянутым серыми тучами, именно сегодня, что звезд практически не видно, и даже попытайся я различить большую медведицу, увидел бы только смазанную картину. Поэтому я не смотрю на небо, но знаю, оно где-то там, над моей головой. Становится хорошо, хоть и немного неуютно. И я снова думаю о доме. Где ты, home sweet home ?