Что же, уничтожить машину — дело нехитрое, для него не надо и столько народа. Но… Здесь вовсе не произошло уничтожения. Детальки самолета, переписанные и пронумерованные, уже сегодня лягут на столы китайских инженеров, которые примутся скрупулезно переносить их на гладь чертежей. Они сделают обратно тому, что совершили творцы этого самолета, ведь вместо мечты и идеи у них — готовый самолет, чья-то чужая мечта.

После за дело возьмутся китайские чертежники, сварщики, токари, сборщики и прочие мастера своих дел. Нелегко собрать копию машины для того, кто не ведал движений мысли ее создателя, не может и теперь их изведать, как не способен прожить жизнь, единую с ее творцом…

Но если копировать с предельной точностью, аккуратностью, что-то путное может все-таки выйти. Пусть много хуже, чем было, но все же действующее, летающее. Недостатки же можно покрыть количеством, работящего народа ведь много, трудиться все отлично умеют, причем — даже на такой работе, от которой у людей других народов случается даже сумасшествие.

Так ВОСТОК в лице своего самопровозглашенного флагмана — Китая вбирает в себя ТЕХНИКУ. Равнодушно, без любви, копирует чужое, ставит на поток, и, наперекор закону диалектики, обращает качество в количество. Нет сомнений, что ТЕХНИКА Востоку — чужда, ее присутствие для него — лишь тяжкая необходимость.

Жизнь Востока — это стремление к ПОСТОЯНСТВУ, настойчивая борьба с возмущениями, которые приносят воды жизни. Так живет и Индуистская цивилизация, и Исламская, и Японско-Тихоокеанская, и еще не реализованная Африканская. Но Китайская традиция на Востоке более всех стремится к постоянству, ибо Мировое Постоянство, Дао, означает в ней самого Бога. Достижение Дао означает бессмертие, к которому стремятся даосские монахи.

Техника же несет для постоянства неизбежную угрозу. Ведь в саму ее основу заложено — движение. Понятно, что всякое принципиальное техническое новшество делает на какое-то время будущее мира непредсказуемым, многовариантным, что никак не может быть примирено с любимым для Востока ПОСТОЯНСТВОМ. Потому история индустриального Китая — это история борьбы ТРАДИЦИИ и ТЕХНИКИ. Наружу эта вражда выплескивается потоками ядовитой жижи, выпускаемой в реки, дымными струями угольных электростанций, обращающих синие китайские небеса в пепельно-серые. И авариями, сменяющими одна — другую. Соответствует такому отношению к технике и качество китайских товаров, давно ставшее притчей во языцех.

Другие страны Востока отличаются от Китая лишь тем, что даже не пытаются взяться за ускоренную индустриализацию, предпочитая преимущественно покупать иностранные товары в готовом виде, отдавая за них дары своих земель (в лучшем случае — нефть, в худшем — сельхозпродукцию).

Техника никогда не будет Востоком понята. Тем более — возлюблена. Она для него навсегда останется тяжкой, досадной и опасной НЕОБХОДИМОСТЬЮ. Запомним это.

Но что происходит тем временем там, откуда летит пронзающая сердце Востока стрела техники?! То есть — на Западе?!

В больших стеклянных будках офисов сотни людей в белых воротничках не отрываясь следят за компьютерными мониторами, направляя струи финансовых потоков в те стороны, где произойдет их скорейшее умножение. В этом ныне и состоит весь смысл жизни Запада. На нем давным-давно позабыли и Макса Вебера, связавшего исток этого движения с протестантской этикой, и Кальвина, эту этику заложившего. По мнению человека современного Запада, начала у его движения не было, конца — не будет, оно самоценно и самоцельно. Остановка в любом случае означает смерть, потому смутные догадки о необходимости какой-нибудь цели у западных людей вызывают лишь ужас. Особенно человек того мира пугается при встрече со смутными напоминаниями о том, что всякое движение имеет конец хотя бы потому, что рано или поздно двигаться станет просто некуда.

Забывший обо всем, кроме своего движения, Запад закономерно воспринимает любой народ, как пространство для дальнейшего движения. Точнее, для продвижения своего активного элемента — капитала. Востоку такая роль чужда, но ныне он вынужден подстраиваться под нее, идти на значительные жертвы, и раздумывать о реванше.

Если Востоку техника чужда изначально, то Запад, будучи ее создателем, ныне о смысле техники забыл. Теперь она для него — лишь инструмент для применения и размножения капитала, и, насколько возможно, он стремится обойтись без нее, перемещая технику на Восток и оставляя в своих руках лишь механизмы управления финансовыми потоками. Бессмысленно ожидать от Запада открытие каких-либо чудесных технологий, ведь кто постоянно не работает с техникой, тот не сможет ее и совершенствовать. Потому эпоха прорывных научных открытий ушла в прошлое, и нет надежд на ее возвращение, а истощение любого из имеющихся ресурсов будет означать кризис, который может стать фатальным для мировой экономики.

Запад и Восток тотально не понимают друг друга и даже не стремятся понять. Впрочем, в постпротестантских координатах Запада понять Восток в принципе невозможно, поэтому в отношениях с остальным миром у Запада осталось всего два языка. Язык финансов и язык оружия, до боли знакомые методы «пряника» и «кнута». Запад с Востоком связывает лишь один мост — техника, но она, увы, остается непонятой с обеих сторон, и, в конце концов, превращается в приз, которым, в конце концов, завладеет лишь одна из сторон. Такая ситуация может обернуться глобальной войной Востока против Запада за владение техносферой. И победителем в ней, скорее всего, выйдет именно Восток, которому Запад ничего не сможет противопоставить, кроме потоков обесцененных денег.

Впрочем, получив в свое распоряжение западную технику, Восток вряд ли окажется вечным победителем. Едва при помощи техники Восток примется улучшать условия жизни своих людей, ресурсы мира растают, как июльский снег. Людей у Востока много, их число неуклонно растет, и даже при скромном (в сравнении с Западом) уровне потребления, на всех их не хватит. А создавать принципиально новые, ресурсосберегающие технологии Восток не способен по причине изначальной чуждости техники для него.

Не способен творить технических прорывов и Запад, и при сохранении сегодняшнего положения вещей на долгую перспективу, результат будет аналогичен. Только вместо роста людской численности здесь будет работать рост потребления, который представляет собой необходимое условие движения капитала, этой крови Западной цивилизации. Неминуемо наступит время, когда потребление достигнет уровня, несовместимого с тем жизненным пространством, которое способна дать сама Земля.

Вселенское «дырявое корыто» — изуродованные ржавчиной механизмы, пепельно-серое небо, ядовитые потоки вместо рек. И кровавая война тех, кто останется в живых за остатки ресурсов, которая вычистит их окончательно. Последним из атрибутов былого технического могущества станет автомат Калашникова, который, конечно же, будет висеть на шеях самых последних людей, которым воевать, увы, станет уже не за что…

Что же, такие сценарии рисовали и прежде, антиутопистов, как и утопистов, всегда было очень много. Но прежде у мира все же был шанс избежать подобного сценария, ибо среди всех его народов был-таки народ-умник, который мог бы что-нибудь придумать.

Этим народом был русский народ. Этот народ веками подчинял свое бытие идее Богоискательства. Ему отнюдь не было чуждо движение, но его движение было осмысленным, осознающим свою цель, которая для русских была не на Земле, но на Небе. Этим мы всегда отличались и от западных людей бессмысленного движения, и от восточных людей покоя. Отсюда и знаменитая русская смекалка, породившая многие особенности русской техники, которая так могла бы пригодится в наступающую страшную эпоху, времена мировой ржавчины.

Русские всегда стремились не просто иметь с другими народами какие-либо дела (военные или торговые), но понимать их. А следующий шаг за пониманием — объединение под общей идеей, создание континентальной Империи. Так Русь в свое время сделалась мостом между Западом и Востоком, препятствующим их взаимоистреблению, поддерживающим идейный баланс между движением и покоем.

В прежние времена такое же место занимала наша предшественница — Византия. На захваченных у нее идеях Запад создал свою технику, потеряв, правда, при этом ее смысловое ядро. Земли же ее отошли Востоку, и лишь ИДЕЮ вобрала в себя Русь. Народ же, прежде носивший ИМПЕРСКУЮ ИДЕЮ, греки, ныне обратились просто в «недозападных людей», никем в мире не уважаемых, подобных прочим народам Восточной Европы. Во времена своего могущества Россия предприняла попытку возродить Византию, в северном Причерноморье князь Г. Потемкин даже создал своеобразную греческую автономию. Но усилия оказались тщетны, историческая память греков была безнадежно разрушена, и они свыклись с положением «малого народа», которым остаются и по сей день. Их судьба — урок для нас, народа-преемника, и нам, последним людям, необходимо его помнить, ведь на смену русским прийти уже некому…

Возможно, кто-то скажет, что в мире есть еще одна, очень молодая, не западная, но и не восточная цивилизация — Латиноамериканская. Как не удивительно, несмотря на наибольшую географическую отдаленность она, безусловно, имеет некоторые сходства с нашей цивилизацией.

В ее истории было свое Богоискательство, имелись свои сказания о местах, где Земля поднимается к Небесам. Было и проникновение народов друг в друга, соединение испанцев-конкистадоров и индейцев, породившее новый народ — креолов, в значительной степени унаследовавший культуру индейцев.

Но исторический опыт этой цивилизации слишком мал, а благоприятные условия природы не подвигают людей на масштабные свершения. Не было ни одной попытки объединить множество креольских государств в одну Империю. Контакты этой цивилизации тоже весьма ограничены, на суше она контактирует лишь с Западом в лице основного его центра — США.

По сей день сохраняется болезненная зависимость этой цивилизации от Запада, и преодолеть ее не удалось даже в период активной поддержки со стороны СССР. Вероятно, зависимость эта не только и не столько финансовая и технологическая, сколько — идейная. Латиноамериканской цивилизации так и не удалось сформировать свою идею и создать на ее основе свой цивилизационный проект.

Как итог — несмотря на молодость и самобытность Латиноамериканской цивилизации, возлагать на нее какие-либо надежды не имеет смысла. При благоприятном стечении обстоятельств она сможет сделаться нашим союзником, но обрести настоящую независимость она сможет лишь при внешней (то есть — нашей) поддержке.

Итак, нет сомнений, что мы — единственные и последние, кто способен еще удержать этот мир от краха. Потому время накладывает на русский народ особенную ответственность. Мы — последние, кто способен еще вернуться к пониманию РУССКОГО ПУТИ и восстановить РУССКУЮ ЦИВИЛИЗАЦИЮ, которая в очередной раз удержит мир от гибели.

Наш враг по большому счету стремится к самоубийству, ведь обращение Русского Пространства в черную дыру, как мы выяснили, погубит его самого. Когда русские сделаются просто одним из проклятых восточноевропейских, «недозападных» народов, те, кто это совершил, сами станут на путь гибели.

Потому уничтожение врагов русского народа, именуемых западниками, есть жизненная необходимость спасения всего мира. Независимо от того, по какую сторону Московского Кремля они находятся, и какое отношение к субстанции, именуемой властью, они на сегодняшний день имеют…

Одним из символов Древней Руси был символ БЕРЕГИНЯ, соответствующий скандинавской руне Одил, и очень похожий на один из главных символов христианства — рыбу. Его можно увидеть в традиционных женских платках, в резных узорах старых мастеров. Что удивительно, даже пионерский галстук времен СССР удивительно напоминал своей формой этот древний символ. Все прошлое говорит о том, что значение БЕРЕГИНИ для РУССКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ дано с самого ее возникновения, и дано Господом. По этому пути шла вся наша история, не только средневековая, но и новая, и новейшая. И вот нам выпала доля снова, в последний раз СБЕРЕЧЬ МИР…

Андрей Емельянов-Хальген

2012 год