Светлана Липчинская: Живые есть??? |
Nikita: Сделано. Если кто заметит ошибки по сайту, напишите в личку, пожалуйста. |
Nikita: и меньше по времени. Разбираюсь. |
Nikita: можно и иначе |
Бронт: закрой сайт на денек, что ли...)) |
Бронт: ух как все сурово) |
Nikita: привет! Как бы так обновить сервер, чтобы все данные остались целы ) |
Бронт: хэй, авторы! |
mynchgausen: Муза! |
Nikita: Стесняюсь спросить — кто |
mynchgausen: я сошла с ума, я сошла с ума, мне нужна она, мне нужна она |
mynchgausen: та мечтала рог срубить дикого нарвала |
mynchgausen: эта в диалоге слова вставить не давала |
mynchgausen: той подслушать разговор мой не повезло |
mynchgausen: эта злой любовь считала, а меня козлом |
mynchgausen: та завязывала галстук рифовым узлом |
mynchgausen: та ходила в полицейской форме со стволом |
mynchgausen: ковыряла эта вялодрябнущий невроз |
mynchgausen: эта ванну наполняла лепестками роз |
mynchgausen: та устало со спортзала к вечеру ползла |
|
Я оцениваю свое отражение. Тоненькая белая полоска, как засохшая сопля, начинается у левой ноздри, и спускается на сантиметр к губе. Это кокс. Да, мальчик вырос, и теперь он нюхает кокаин.
Машины разрезает дорогу прямо передо мной, я стараюсь удержать руль, хотя это маловажно. Даже если мы врежемся, все равно эйфория останется. Пока она есть, остальное не важно.
Рядом орет Санчело. Он визжит, когда мы пересекаем полосу и выезжаем на встречку. «Ебаный насос!». Его всего трясет, энергия его переполняет, и он не может успокоиться.
Мимо нас проносятся машины. Вот это был Фокус, хорошая тачка, особенно если движок на 1, 9 литров. А вот эта, чуть не оторвала нам боковое зеркало, Хонда Цивик. Тоже ниче так, у моего другана была такая.
Машины орут на нас дурными голосами. Мир несется на полной скорости, а мы сидим внутри моей Октавии, и нам хорошо. Здесь так спокойно. Я уже почти не слышу, как визжит Санчело, как пускает на заднем сидении слюни Толик. Он опять одболбался какой-то дури, и ведь мы даже не знаем, что он намешал себе на этот раз.
Неделю назад Толик чуть не отдал концы от спидбола. Решил сдохнуть как Феникс ? А, дурак, меры не знает.
Накрывает еще сильнее. Хорошо, хоть, я еще соображаю. Санчело видит, как у меня опадают руки, хватает руль, и сворачивает к обочине. Я нажимаю на тормоз, и мы останавливаемся. Как обычно, в неположенном месте.
Санчело хватает Толика за плечи и тащит его в переулок. Матерится нещадно, а я медленно иду за ним, на меня кто-то наталкивается и ругается, а мне плевать, мои зрачки все равно не видят ничего. Только небо. Прямо передо мной.
Мы садимся у кирпичной стенки, Санчело бьет по щекам Толика, а у того так смешно болтается голова. Бах, и голова на бок. Толик что-то мычит, а Санчело берет его за грудки и трясет. — Приди ж ты в себя, ублюлок !
В конец обдолбавшегося мы называем ублюдком. Не знаю, почему, просто однажды мы втроем курили план, и когда Толик первый упал под стол и стал истерично ржать, Санчело сказал,
В конце концов мы приходим в себя, Толик уже может связно составлять фразы, а моя эйфория, почти полет, улетучивается, и я остаюсь наедине с хмурым утром. Хотя печет на улице нещадно. Только небо все затянулось, буквально за полчаса.
Мы выходим, Санчело поддерживает Толика, и говорит, показывая на мою Шкоду.
Согласен. Я ловлю такси и мы возвращаемся домой. На съемную квартиру, для трех холостяков.
Санчело летит к холодильнику за пивом, Толик усаживается перед долбоскопом , и начинает щелкать пульт. Каналы мелькают перед ним как несвязные картинки, как изрезанный и изуродованный комикс, уже не помнишь, с чего все началось, и должно ли закончиться. Толик его особо не смотрит. Просто интересно ловить очередной приход, когда перед тобой разворачиваются действия. Если конкретно обдолбаться, можно даже оказаться в телике, на секунду станешь участником какой-то дури, что там крутят.
Я иду к себе, сажусь на кресло и достаю из кармана пакетик. Это не кокс, это крек, почти то же самое, только в разы дешевле. И разбодяжено непонятно чем, может, стиральным порошком.
Только я отламываю себе кусочек, как врывается Санчело.
Я неопределенно киваю головой. Может да, может нет. Пока не вмазался, я не знаю.
Санчело вырывает из рук крэк, собирается его раскрошить, одумывается и прячет в карман.
Мне хочется его ударить, но он уже ушел, закрыл дверь за собой, и мне ничего не остается, как собираться. Я беру коробку и складываю туда два моих мобильных, айпод — детище лучших времен, когда отец был еще жив и ни в чем мне не отказывал, сберкнижку, паспорт, зарядки и мою коллекцию сигаретных пачек. Она у меня с тринадцати лет, и я не готов с ней расстаться.
Заклеиваю коробку скотчем и выхожу. Чтобы услышать, как Санчело орет на Толика, что того уже накрыло, и что он не способен соображать, и что если его, Толика, и замочат, то мы избавимся от балласта с дерьмом. Иногда Санчело слишком сочен в выражениях.
Мы спускаемся, я с коробкой в руке, Санчело — с пакетом, полным пива, и Толик, с пустыми руками. Проходим по чистым пролетам, где ступеньки не заплеваны и лифты не изрисованы. Хорошее место, в паре улиц от моей квартиры, которую я сдаю. Почти центр, с высотками и магазинами за углом.
Садимся в такси, Санчело говорит водиле,
Благополучный городской пейзаж, полный новостроек, гипермаркетов и иномарок, сменяется на почти деревенский. Маленькие полуразвалившиеся домики, разбитые дороги, ответвляющиеся от основной, и грязные улочки, с покосившимися заборами и стариками, сидящими на лавках. Дома все хиреют и хиреют, и не встречаются добротные двухэтажные постройки, одни лишь крошечные деревянные хибары с туалетом во дворе. Мы уже на самой окраине, дальше город заканчивается.
Мы сворачиваем, и я в окно вижу остовы каких-то заводов, голые уродливые балки без стен, потому что их давно уже разобрали, и оставили скелеты жариться на полуденном солнце.
Мы выходим. Санчело расплачивается, и мы, гуськом, сквозь разросшуюся траву, идем к ангару.
На пороге появляется какой-то панк, в лютую жару не снимающий косуху. Жмурится на солнце, закрывает глаза ладонью, и спрашивает,-
Панк пропускает нас вперед, толкает задвижку на себя и закрывает дверь. Мы проходим вглубь, мимо запылившихся, ржавых станков, мимо ящиков с запчастями, которые так и не вывезли, мимо кран-балки, что болтается над нашими головами и грозит обрушиться.
Санчело задает вопрос, шарит в темноте руками, и ждет ответа.
В ангаре ничего не видно, поэтому мы пока что ориентируемся на голос провожатого.
Хороший вопрос. Я уже чувствую духоту, и тяжесть воздуха, который совсем не хочет струиться по моим легким. Приходится набирать полную грудь, и медленно выдыхать. Хорошо, что я не астматик.
Жендос кривится, я не вижу его лица, но слышу его разочарованные интонации.
Мы проходим мимо стеллажей с поломанным инструментов. Дрели без сверел, ржавая болгарка, россыпи гвоздей, молотки, болты и гайки, все это раскидано по полкам, и освещается только грустным светом маломощной лампочки с практически выкрученным патроном. А еще на этих полках лежит трава, упакованная и тщательно рассортированная.
Санчело берет Жендоса за плечо, и отводит в сторону. Там, приперев его к стенке, негромко, но достаточно слышно, он говорит,-
Санчело протягивает руку, Жендос её пожимает и они возвращаются.
Ангар разделен на две половины. В первой, где мы только что были, одни лишь руины от древнего производства. В другой — склады, туалеты, раздевалка, курилка, и даже самодельная столовка, с кривыми деревянными столиками, у которых одна ножка длиннее другой, и отвратными прожженными скатертями, с убогими цветочками и кружевами по бокам.
В одном пустом помещении, на рваном матрасе, лежит девушка. Симпатичная, как мне показалось.
Мы идем мимо железных шкафчиков. Останавливаемся у трех матрасов, лежащих рядом, у стены.
Санчело бросает пакет с пивом на дальний матрас, Толик устраивается посередине, а я кладу свою коробку в чудом уцелевший шкафчик, и щелкаю замком.
Жендос показывает на мигающую лампочку.
Санчело показывает ему большой палец, типа, все нормально, переживем, ложится на матрас и отворачивается к стенке. Жендос уходит.
Толик достает из кармана ампулу кета, отбивает верхушку о дверцу шкафчика, и проглатывает содержимое. Лицо его багровеет, а сам он пытается удержать содержимое желудка внутри. Я открываю пиво, и бросаю ему. Он делает глоток, морщится.
Я бы тоже не отказался от чего-нибудь легкого, открывающего сознание. Не просто «сожрал, стало хорошо, вшторило, отходняк». Я хотел бы сейчас открыть свою голову, покопаться в ней, выкинуть, хотя бы на время все проблемы, и безэмоционально все обдумать. ЛСД сгодился бы, кет. ДОБ слишком силен, я не хочу улететь куда-нибудь, да и под глюками тоже не хочу.
Нет, говорю я себе, нужно сохранить трезвую голову. В конце концов, я же не совсем убитый нарк, я же в основном перепродаю, и нюхаю только иногда.
И тут меня накрывает. Кокаиновый отходняк, такое дерьмо, что сдохнуть хочется. На это у меня есть хитрый ход. Достаю из кармана пакетик с таблетками, ищу маленькую белую продолговатую таблеточку. Алпразолам. Глотаю, запиваю пивом, одним глотком, и сворачиваюсь на матраце.
Сейчас главное — поспать. Вырубаюсь я с тревожным ощущением. Таким, что никаким алпразоламом не снять.