Как я попал на показ мод в главный выставочный зал Кемикалс ? Очень просто. Мне не пришлось для этого покупать билет, или идти на работу на канал, или ублажать охранника-гея в подсобке. Хватило предъявленного удостоверения «Kemikals Times», и вот я перешагиваю через высокие ступени у входа. Могу поклясться, охранник пялится на меня. На мою задницу. Но что поделаешь, если в мире моды даже охранники — геи ?

Пройдя через полупустые, забитые приготовленной выпивкой и жратвой, на которую потом набросятся изголодавшиеся по мирской еде ценители красоты, комнаты, я, улыбаясь всем встречным и на всякий случай, демонстрируя удостоверение, дохожу до главного зала. Слышу аплодисменты, полностью перекрывающие цокот каблуков, и, поправляя бейдж, вхожу.

Люди. Весь бомонд. Элита, сливки. Пока они еще не напились, или не натрескались дерьма, распиханного по карманам. Могу спорить, пройдись я по их дорогим пиджакам, найду у каждого хотя бы по одному пакетику фена, или по туго свернутому пучку анаши. Вот чем они отличаются. Не дороговизной часов, или году выпуска машин, припаркованных у здания. Богатые нюхают фен, и кокс, а победнее предпочитают траву и крек. Одно — дерьмо, другое — дерьмо, и цена тут — это их самовыражение.

Подхожу к подиуму. Случайно толкаю яркого представителя бомонда, с еще не подсохшими кокаиновыми дорожками у носа, и тот, вытаращив на меня глаза, как на урода, бросает,— Ты че, блядь, делаешь ?

Воспитание. Его трудно купить, и уж тем более, оно не появиться, если нюхать кокаин, даже не заботясь о внешнем виде. Извините, говорю я. Он продолжает смотреть, и мне приходиться отойти. И только, почувствовав, что на моей спине больше нет пронзающего до костей взгляда, я пробиваюсь ближе к сцене. Там, где высокая красавица несет на себе бремя дорогой одежды.

Ники. Я помню её, пару лет назад брал у неё интервью, как у начинающей звезды пин-апа. Не то, чтобы она сильно изменилась. Стала дороже, это факт. Теперь, с высоты подиума, и своих каблуков, она даже не посмотрит на меня, а когда-то мы мило беседовали за кофе.

Тебе какой ? Она, в легкой куртке из синтепона, сидит напротив меня, и озирается. В те времена говорили, что она ищет себе пару, богатого мужчину, который смог бы её обеспечивать. Руководить её маленькой жизнью. Она выбрала плохое место. Из-за своей наивности она оглядывала убогое уличное кафе с пятью столиками и с чашкой капуччино за пол доллара.

Тебе какой ? Она вспоминает о том, что здесь не одна, и лезет в карман. Я слышу, как звенит мелочь, которую она перебирает пальцами, и говорю. Брось, я плачу.

Она улыбается.

Она улыбается. Холодная улыбка звезды. Я направляю фотоаппарат, фокусируюсь, и запечатлеваю голые ноги, почти во весь ракурс, и чуть-чуть тела, стройного, и надменного, гордо проносящего себя мимо.

В Крестон я пила отличный латте. Можно мне такой ? Официант смотрит на неё со сдержанной улыбкой. Ты что, дура, не понимаешь, что это не Крестон, где чашка капуччино стоит пятьдесят, зато его делают в ручную, а не разводят в пакетиках ? Но он не говорит этого. Хотя, могу поспорить за свою работу журналиста, что он так подумал.

Я прошу обычный со сливками, и официант благодарно улыбается. Спасибо, что не вспомнили про Крестон.

Я достаю сигарету и прикуриваю. Ники смотрит на меня, но попросить не пытается. Как же, я прекрасно знаю, что ты бросила, два месяца назад, и теперь кичишься тем, как хорошо дышиться, и как по-новому чувствуются запахи.

Это мука. Я по глазам вижу, как она тянется к дыму, вдыхает его, незаметно, скрывая это даже от себя.

За три года ты стала шикарнее, Ники. Я говорил тебе это ? Хотя, как бы я смог, простой журналистишка, разговорить саму Ники Энн Мосли. Вот пустышку Ники, полуголую девчонку с обложки журнала, это проще.

Ники проходит мимо меня, я снова щелкаю ею, на этот раз, получается хорошо. И все равно лицо плохо различимо. Но ноги. Эта красота попала в кадр. Интересно, Ники застраховала свои ноги ? Ведь таким богатством так просто не разбрасываются. А если да, то на сколько миллионов ? Три, четыре ? Хотя, нет, Ники, ты теперь богиня, не просто мордашка с сиськами на развороте. И не актрисулька, каких много. Ты — звезда. Что бы это для тебя ни значило.

Ники, как ты попала в пин-ап индустрию ? Мы прихлебываем кофе, она явно торопится, наверное, надеется на что-то еще. У тебя планы Ники ? Может, расскажешь мне ?

Она смущенно улыбается, и говорит, что начинала со стриптиза. В баре. Звезды на шоссе. Помню такой. Самая обычная забегаловка с тошнотворным пивом, похожим на разбавленный спиртом юппи. Отвратительный вкус, я пил, и такое же отвратительное похмелье. И не стать никогда такому заведению популярным, если бы не одна услуга. Ты можешь, за разумную плату, конечно, переспать с любой стриптизершей в маленьком помещении за кухней. Тридцатка — подрочить, полтинник — минет, секс — сто, уже дороже. И все извращения — начиная с двухсот долларов за час. Прейскурант вдвое дороже обычной придорожной шлюхи. Хотя работа грязная, и та, и та.

Ты здорово отмылась Ники, после всего того, через что ты прошла. Сейчас ты выглядишь обычной студенткой. Тебе девятнадцать, почему бы ею не выглядеть ?

А во сколько ты пошла в стриптиз ? Она опускает глаза, и говорит, шестнадцать. А ты ведь все еще можешь играть смущение. Для девчонки, прошедшей через секс на продавленном матрасе, с клопами на полу, и мошками у лампочки, ты все еще что-то сохранила.

Ники дефилирует по подиуму. Она едва смотрит на нас, смертных. Воплощенная богиня. Вот она доходит до конца, поворачивается, слишком резко, и полы её шубы, одетой прямо на голое тело, расходятся. И все мы, толпа жадных до свежего мяса самцов, видим, что на тебе, под роскошной шубой, ничего нет. Совсем. Да, Ники, твоя работа совсем не изменилась.

И что для тебя стриптиз ? Она морщится, совсем как ребенок, которому загадали слишком сложную задачку, и выдает. Это просто раздеться. Чтобы все увидели твою наготу. Интересно, все девушки в девятнадцать так вымученно наивны ?

Она допивает кофе, и собирается уходить. Но я останавливаю её. Говорю, интервью не закончено. Она кивает, и с грустной миной усаживается обратно. Заказать тебе еще кофе ? Да, только латте здесь просто ужасен. Как бурда, которую мы пили в пластмассовых стаканчиках на праздниках, когда были детьми. Тогда, может каппучино ? Она кивает.

Богиня шествует обратно. Шуба сходится на голых коленях, и ничего, кроме бледно розовых лодыжек, мы не видим. Когда-то толпы мужиков смотрели на них, на бретельки туфель, совсем дешевых, и думали, на хрен мне её ноги. Подавай киску. А теперь им всем хватало обнаженных лодыжек. Вот так вот, меняются не люди, меняются обстоятельства.

Ники обхватывает кружку, с остывшим купуччино. Интересно, здесь когда-нибудь подают горячий ? Или он остывает, пока его несут ? Пластмассовой ложечкой она помешивает холодную бурду, без запаха, да и без вкуса кофе. Притрагивается, и смотрит на меня. Хочет спросить. Есть еще вопросы ?

У тебя есть бойфренд ? Она грустно покачивает головой. В такт качается ложечка. Был. Но мы расстались. Неурядицы в личной жизни ? Нет, просто не сложилось.

Сколько же пар расстаются из-за секса. Только из-за того, что одной не подошел член другого, оказался слишком большим и сделал больно, или наоборот, с указательный палец, не смогу удовлетворить. А вы говорите, любовь, защищенность !

Я попыхиваю сигаретой. Да, скорее всего, это секс, думаю я. Хотя, он мог бросить её, когда узнал, чем она занималась. Никому не нравиться есть с чужого стола, а уж если этот стол — шведский… А как у тебя сейчас ? Ищешь кого-нибудь ? Она кивает. И смотрит в кофе. Как будто в чашке с бурдой за пол-доллара она увидит ответ на свой вопрос.

Как ты выросла, Ники ! На пол-метра подиума, и на семь — дорогих шпилек. Сколько бы месяцев тебе пришлось не обедать, в той, прошлой жизни, чтобы позволить себе такие ? Глупый вопрос. До безобразия. У этой Ники не было той жизни. Хватает одного взгляда, чтобы это понять. Ники Энн Мосли всегда была такой, раскованной, яркой, ломающей стереотипы. Не надеть трусов на последний в этом году показ мод — это надо сделать. А не тараторить в тесном кругу подруг, и не писать об этом книги.

Ты стеснялась раздеваться ? Ну, когда работала в стриптизе, или сейчас, когда ты снимаешься для пин-апа ? Она пожимает плечами. И, по загоревшимся глазам я понимаю, что задал нужный вопрос. Теперь, остается запоминать.

Нагота — это красиво. Разве так страшно выходить, и просто показывать свою красоту ? Я никогда не стеснялась своего тела. И чего тут стесняться ? Она разводит руками, показывая себя, обтянутую в тугие джинсы. Да, стесняться ей было нечего.

Но ведь есть же какие-то нормы морали. Там, нельзя выставлять напоказ половые органы. Это говорю я ? Чертовски фальшиво звучит, особенно для неё. Что ей нормы морали, в девятнадцать-то лет ! У неё еще максимализм из головы не выветрился.

Сколько тебе Ники. Двадцать один ? Нет, скорее, двадцать два. Или двадцать три ? Я смотрю вслед женщине, мелодично стучащей каблуками по подиуму, и понимаю, что вопрос исчерпывает себя. Сколько может быть лет произведению искусства ? Пол-года, два года, или тысяча их, разницы не будет. Она так и останется произведением, вот только, когда постареет, поймет, что все её искусство осталось на глянцевой бумаге запыленных журналов, собираемых и подшиваемых самыми упертыми фанатами. А остальные найдут себе нового кумира, сами возведут, сами же свергнут, увидев на лбу первую морщину. Нет, не самую первую, а ту, которую не удастся скрыть тональным кремом. Или, когда у неё оформится живот, настолько, что не сможет помочь ни одна липосакция. Или когда ей просто стукнет тридцать.

Я задаю ей вопросы. Вижу, что её не удержать дешевым кофе. Перспективой появиться на страницах газет, не в виде милой попки на развороте, а в качестве живого собеседника. О каком мужчине ты мечтаешь ? Есть ли у тебя планы на будущее ? Как по-твоему, пин-ап расцветает ?

А она, потягиваясь, взбалтывая остатки коричневатой бурды, и не сводя взгляд с моей сигареты, отвечает. Он должен быть сильным, умным, добрым. Он должен заботиться обо мне. Планы на будущее ? Добиться чего-то. Может быть, славы. Хотя, не уверена, что у меня получиться. Она прерывается на секунду. Хочу быть защищенной. Чтобы мужчина опекал меня. А пин-ап ? По-моему, он мертв. А те потуги, что делают газеты и журналы, это всего лишь агония. Нет. Она улыбается. А я мысленно продолжаю за неё. Слова, которые вставлю в наше интервью, за авторством Ники. Это конвульсии. Знаешь, когда после смерти тело вздрагивает, то одним пальцем, то другим. Это остаточные электрические импульсы в мозгу. Тело уже мертво. Так и пин-ап. Его ещё не похоронили, но нам всем пора запасаться черным костюмом для похорон.

Я отпускаю её. И сижу, докуриваю сигарету. Огонек медленно двигается вниз, по гильзе, наглухо забитой табаком. Я спрашиваю себя. Она ли стала инициатором ухода ? Или просто мне надоело её слушать ? Все, что она сказала, я мог вытаскать с молодежных порталов. В конце концов, молодежь все равно мыслит одинаково. Именно поэтому она так кичиться своей индивидуальностью. Как идиот своим IQ, которого у него никогда не было. А высот он добрался только потому, что попросил ответить друга. Я вздыхаю.

Я вздыхаю. И смотрю вслед Ники. На секунду я вижу её, на подиуме, в старой синтепоновой куртке, и джинсах в облипку, не тех, что делаются специально, а которые просто покупаются на размер меньше. Ники-простушка исчезает. На место ей приходит Ники-богиня. Но и она уходит, на повороте ввернув шпильку на миллиметр в пол.

Ники, говорю себе я. Черт с материалом. Черт с премией. Все равно никогда я не буду обеспечен. Я знаю это в свои тридцать. Знал и тогда, когда увидел тебя, впервые, с чашкой «туалетного» каппучино в руке. Ну и что ? Сейчас меня интересуешь ты. И я узнаю, как складывается у тебя жизнь.

Показ продолжается. Но я уже не смотрю. Мне плевать на то, как девушки, одна краше другой, проходят мимо. На то, что я должен их фотографировать. На то, что если я не сделаю снимки, я не получу денег. Мне плевать на все. Я ухожу.

Возвращаюсь через зал. Набитый, до краев наполненный жратвой. Ну и черт с ним. Не попаду на фуршет. Сжую хот-дог в ближайшем ларьке.

Выхожу на улицу. Охранник удивленно смотрит на меня. Как это журналюга, да еще и фотограф в одном лице, уходит с показа на середине ? А как же нытье под дверью у звезд, и попытки пробраться к ним, назойливые до невозможности ? Ему меня не понять.

Я останавливаюсь у входа, достаю сигарету, чтобы скоротать время, пока манекенщицы не начнут выбираться из здания. Кто — сами, а кто-то, судя по бесплатной выпивке, и хорошей закуске, будет доставлен домой в полубессознательном состоянии. Вот в чем секрет охранников-геев. Таким никогда не придет в голову по-тихому залезть на манекенщицу, пока та храпит на выставочном диванчике, или, после посещения туалета, прикорнувшую у унитаза. А я бы трахнул их ? Нет. Конечно нет, говорю я. И вспоминаю Ники. Теперь, я уже не знаю.

А действительно, почему я заинтересовался ей ? Она — старый эпизод моей жизни, минутное интервью. Картинка в проекторе, застрявший на середине диафильм. Я курю, и думаю, почему ? Может быть, потому, что та Ники, это совсем другой человек. Эта, новая Ники, богиня. Женщина из вспышек фотоаппаратов, и завистливых взглядов. Полностью состоящая из неприступности. Может быть, я правда хочу её ? Чтобы, трахнув, вернуть ту, старую Ники.

Пора перестать думать об этом. Чего я добьюсь ? Распалю себя ? И что ? Неужели я правда думаю, что Ники Энн Мосли, девушка Плейбоя, снимавшаяся на всех возможных показах, остудит его ?

Не прошло и десяти минут, и трех сигарет, как мимо меня прошествовала девушка. Без охраны, что странно. В легкой шубе, так похожей на ту, в которой она была на подиуме. Куда ты торопишься, Ники ?

Черт, я бы отдал язык, за возможность спросить это. Но, не спросил. Смелость, а может, просто сигарета в зубах помешала. Конечно, она. Я беру сигарету, и выкидываю в мусорный бак. Она, незатушенная, падает в мусор, куда-то между полиэтиленовыми пакетами и обертками от шоколада. Бак начинает дымиться.

Я провожаю взглядом Ники. Подъезжает машина, чуть ли не давя шинами загнутые носы дорогих девичьих сапог. Ники садится. Перебрасывается парой фраз с шофером, я не слышу о чем. Может быть, делиться впечатлениями от показа. Нет, скорее просто говорит, куда ехать.

Машина трогается. Я подбегаю к дороге, и, выставив вперед большой палец, ловлю такси. За той машиной. Водитель кивает, и перестраивается в правый крайний ряд. Два счетчика, если не отстанем. В глаза таксиста виден интерес. Я, чтобы не дать ему угаснуть, достаю сто долларов, и зажимаю пальцами.

Мы проносимся мимо трех легковых, одного большегруза, и пристраиваемся сразу за машиной Ники. Странный ход. Она, стоит ей заглянуть в зеркало заднего вида, поймет, что её преследуют. А это может быть неприятно. Черт, это может стать концом моей работы, и началом судебного иска. Преследование, домогательство, харасмент, в конце концов, что её юристы не придумают для меня, только бы заставить меня отстать.

Но я ведь ничего плохого не сделал. Кому это я потом докажу ? Я смотрю на водителя такси. Интересно, станет ли он защищать мои интересы ? Вряд ли. Будет ли он доказывать с пеной у рта, что мой интерес к Ники исключительно профессиональный ? Таксист проводит ладонью по губам, стирая следы пены. От пива, я думаю. Да уж.

Машина Ники сворачивает на Мэйнстрим. Что она забыла в этом гетто ?

Мимо нас проносятся уставшие от жизни дома. С заколоченными окнами, забранными полиэтиленом, или просто с рамами, замотанными скотчем. А ведь зданиям нет и пятидесяти лет. Как они успели так обветшать ?

Я насчитал три разбитые машины, просто так валяющиеся на дороге. Кто их хозяева ? Есть ли они у них ? Может, те наркоманы, что, прячась в глуши переулков, вкатывают в вену очередную дозу ? Или торговцы уличным товаром, который не найти ни в каком другом магазине ? У таких всегда найдется нож, или пистолет, боевой, переделанный из газового, или комната в таком вот заброшенном здании, не важно на каком этаже. Главное, что там есть полусгнившая койка. На нем сидит девушка. Хотя, трудно так назвать её. Самый низший чин сферы сексуальных услуг. Которая отдастся тебе в полное владение на всю ночь за бутылку дешевого кукурузного виски. Того самого, от которого во рту потом стоит отвратительный привкус перебродившего поп-корна.

Я говорю водителю притормозить. Мы едем медленно, так, что, кажется, не двигаемся вовсе. А ленивый декоратор едва-едва переставляет макеты домов. Машина Ники срывается вдаль. Я выйду покурю. Водитель удивленно смотрит на меня. Потом на счетчик. Я протягиваю ему сотню, и говорю, чтобы нашел мне сдачи, а я пока подышу свежим воздухом. Останови, говорю я.

Такси припарковывается у круглосуточного магазина. Такого же жалкого, как и все на Мэйнстрим стрит. Я выхожу. Облокачиваюсь на дверь, достаю сигарету. Курить не хочется совсем. Но как еще себя занять, я не знаю. Поэтому, курю.

Выдыхаю дым, и смотрю, как он растворяется. В холодном воздухе октября. Отвратительное, промозглое состояние. В такси сухо и тепло. А здесь, под этим чертовым небом, зябко. Я проверил, застегнул ли куртку. Вроде да. Почему же тогда холодно ?

В магазин идут люди. Забавно, даже на Мэйнстрим есть своя маленькая жизнь. Даже это чертово гетто оживает, хотя, судя по опухшим, проспавшимся лицам, люди шли за добавкой. За очередной дозой алкоголя. В конце концов, все мы рабы. Пусть, кто-то — выпивки, кто-то — бессмысленного, безостановочного секса. Я посмотрел на полуистлевшую сигарету в руке. Да, и я тоже.

Водитель постучал по стеклу. Я открыл дверь, и выдохнул дым прямо ему в лицо. Нашли сдачу ? Он скривился, как будто я ткнул его лицом в кошачью лужу. Это от запаха табака. Да. Он протягивает мне две десятки, и еще по-мелочи, несколько мятых Вашингтонов, и Линкольн, прожженный в печати Федеральной Резервной системы.

Я складываю сдачу в карман, и сажусь в такси. Мы едем, на этот раз я высматриваю машину Ники. Где она ? Зачем я за ней еду ? И что будет, когда я доберусь до неё ?

Пока выключенных фар массивного джипа, слишком большого для маленькой девушки, не видно, я даю слово ответить на вопросы. Себе. Да, хотя бы себе.

Где она ? Там. Я смотрю в открытое окно, и не знаю, где точно. Там. Пока хватит.

Зачем я за ней еду ? Чтобы вторгнуться в её жизнь. Да. Именно так. Ничего больше. Посмотреть, кто она. Кем стала. Так ли сильно изменилась. Глупая мысль, но пусть она успокоит меня хотя бы на время.

Что будет, когда я доберусь до неё ? Не отвожу взгляд от зданий. Показываю на поворот, и таксист сворачивает. Мы едем в какой-то тупичок, где я, мгновение назад, увидел джип Ники. Останавливаемся.

Что будет, когда я доберусь до неё ? Звучит агрессивно. Лучше сказать, догоню. Хотя тоже, как-то так.

Я сижу в такси, и водитель нервно бросает на меня взгляды. Неужели он правда думает, что я буду его грабить ? Я улыбаюсь. Кажется, у него начинается нервный тик. А я все сижу, высматривая в темноте худую фигурку Ники.

Что будет, когда я доберусь до неё ? Попрошу интервью ? Поведу в то самое, «наше» кафе ? А она скривится, и не узнает. Или сделает вид, что не узнает. Ники выросла. В моих глазах, как минимум. А значит, я сделаю серьезное лицо. Просящее выражение. И спрошу. Мисс Мосли, могу ли я задать вам пару вопросов ? Вы помните меня ? Я — журналист, который уже брал однажды у вас интервью. Пин-ап. Неужели вы не помните ?

Я хлопаю таксиста по плечу. Говорю спасибо. Вылезаю, и, высыпав сдачу на пассажирское кресло, отворачиваюсь и ухожу.

Я прохожу мимо машины, и двигаюсь дальше. Направляюсь к зданию, высящемуся футами над землей. Пять, или шесть футов. И все это давит, надменностью, холодностью, молчаливостью. Здание показывает, своим спокойствием, что оно сильнее меня.

Несколько лет назад это было здание литейного завода. Самого большого, и, пожалуй, самого перспективного. Я знаю, я видел их прайсы. Около сотни наименований, литье под давлением, литье в кокиль. Последний раз, когда там все было хорошо, генеральный директор, счастливый от своей должности, лично ездил, и вместе с инженерами обновлял оборудование. А потом начались проверки…

Да. Это было где-то семь лет назад. Хорошее было время. Но не для всех. Сперва на завод приехали эпидемщики, нашли с десяток несоответствий нормам, наложили штраф, и пригрозили прикрыть производство. Директор засуетился. Но пока это был только легкий зуд беспокойства.

На смену им приехали пожарники. И тут же, словно с самого начала знали, куда идти, нашли в двух цехах несоответствия. Как обычно, штраф, и угроза. Директор начал медленно седеть.

Налоговики. Этих вообще никто не ждал. И когда они по-хозяйски прошлись по документации, и нашли целую кучу несоответствий, директор начал рвать на себе волосы.

Последней каплей стала толпа юристов, усиленно доказывающих, что свидетельства на здание, полученные директором, фальшивка. Управление отмалчивалось, начальница срочно ушла в декрет, и директор уже не знал, куда обратиться. Балансовая стоимость угрожающе трещала под гнетом все новых и новых штрафов, налогов и директор в один вечер собрал вещи и удрал.

Я подошел к зданию, и посмотрел на него, снизу вверх. На далекие неосвещенные окна. Все-таки жаль, что для тебя не нашлось хорошего хозяина. Жаль, что тебя решили закрыть. Даже не снесли, не перестроили. Так ты и стоишь тут.

Помнится, тогда многие считали, что это дело рук рейдеров. Если да, то очень неумелых, так и не сумевших забрать завод себе.

Я приоткрыл дверь. Внутри было тихо. И темно. Хотя, блики света ползали по далеким стенам. Ники, может, ты там ?

Я прошел мимо разбитой вдребезги проходной, загаженной и исписанной настолько, что стены напоминали битву райтеров. Целой толпы, вооруженной баллончиками, и собственным непрофессионализмом. Старательно выводящих баблы и уайлды, заботясь о том, как это выглядит, а не о том, что они пишут. Там был один мат. Я прошел мимо, и плюнул на одну из «картин». Финальный штрих, могу спорить, без него она казалась незаконченной.

Я прошел по коридору, следуя бледному свету, в конце, за дверью, ведущей в цех. Сейчас там, наверное, пусто. Я повернул ручку.

Интересно, как можно узнать, что ты не спишь ? Ущипнуть себя ? Или попытаться проткнуть ладонь ? Подойти к зеркалу, и узнать это по отражению ? Я стоял в огромном помещении. Таком большом, особенно в свете тусклой лампочки под самым потолком, что оно могло стать самым лучшим лофтом на свете. Студией, или чем-нибудь еще. Но художникам оставалось о таком только мечтать. Потому что оно было слишком даже для их неуемной фантазии.

Я прохожу чуть дальше, внутрь, туда, где стоит столик. За ним сидит человек. Могу поклясться, я видел его где-то. Но это ничего не значит для журналиста. Видел где-то — подразумевается, он мог быть преступником, коррупционером, восходящей звездой, еще не уставшей, и получающей кайф от скандалов вокруг своей персоны. Или их родственником, старым знакомым. А может быть, это доставщик пиццы, который развозит заказы.

Рядом, припертый к балке, стоял ящик. Он напоминал упаковку, в которую укладывают кукол. Расчесав им волосы, нарядив в платье в горошек, и проверив, двигаются ли руки и ноги. Ящик был в десять раз больше обычного. И внутри лежала Ники.

Я ненавижу такие моменты. Когда ты упрекаешь себя, что сделал что-то не так. Видишь результат, и ненавидишь себя за ослиную настойчивость. Стоило приезжать, чтобы увидеть это ?

Следующий вопрос. Он её убил ? Мужчина сидит за столом, перед ним чашка кофе. Он меланхолично смотрит на меня. Может, он под каким-то дерьмом ? Я подхожу к ящику, и в ушах стучит мысль. Беги. А толку ? У меня нет оружия ? А он все сидит и смотрит. Я знаю этот взгляд. Он вопрошает. Какого черта, что ты тут делаешь ?

Я подхожу к ящику, пытаюсь открыть его. Тонкий слой пластика отделяет меня от Ники. Даже если она жива, она же там задохнется ! Я начинаю стучать по пластиковой крышке, такой же, которую я в детстве легко открывал пальцем. Вот только внутри меня ждал максимум очередной солдатик. Ники !

Звон. Ты это ищешь ? Я поворачиваюсь, медленно. И смотрю на одиноко лежащий ключ. С самым простым профилем, без лишних зубьев. Таким обычно открывают замки в камерах хранения на вокзале. Так ты это ищешь ?

Мужчина смотрит на меня, протягивает ключ. Если хочешь, бери. Только не понимаю, зачем ?

Вижу по глазам, что он действительно не понимает. Что она там может задохнуться. Умереть. Да черт подери, просто, что нельзя держать человека в ящике.

Я сделал, как просила Ники. А тебя она что, просила освободить ? Он разводит руками и подталкивает ключ ко мне. И только сейчас я понимаю, кто это. Её водитель. Говорят, личный. Говорят, влюбленный.

Погоди. Я останавливаюсь. Ники просила ? Мужчина кивает. Но… Смысл на этом теряется. Я подхожу, беру ключ, и, автоматически опустив его в карман, сажусь на соседний стул.

Зачем Ники просить это ? Это пиар-акция ? Тогда где телевизионщики ? Где хоть кто-нибудь, кроме этого отрешенного водителя. И меня. И Ники.

Бедная девчонка. Мужчина вздыхает. Не знаю, что это за расстройство такое, но. Он замолкает, и показывает на ящик.

Я смотрю на него. Он — на Ники. Может, как и я, пытается найти то, что когда-то в ней видел. Да только стоит ли ? Она пошла дальше, во всем, а мы стоим и одновременно пытаемся её догнать. Топчась на месте.

Я пытался сказать ей. Объяснить. Нет. Он снова прерывается. Началось все не с этого.

Год назад я устроился водителем. И меня сразу же приставили к Ники. Первое время я присматривался к ней. Для меня она была, как картинка, слишком красивая, словно сделанная из глянца, и я боялся с ней заговорить. Потом, наверное, влюбился. Или нет, я уже не помню.

Он пожимает плечами. Как-то странно все вышло. Водитель, влюбленный в модель. На которую успевает посмотреть только между переездами. А их, порой, было слишком мало.

Если бы даже мне кто-то сказал, что сегодня я наткнусь на такой материал, я бы не поверил. Решил, что меня разводят. Но, нет. Он говорил совершенно серьезно. Даже слишком, будто исповедовался.

Он собирается заговорить. Вместо этого отпивает кофе. От которого по помещению разносятся крепкие запахи дорогих сортов.

Об этом начали говорить. О том, что я влюбился в Ники. Сперва, тихо шепчась между собой, потом громко, чуть ли не с каждым встречным. Но Ники вела себя, как всегда. Не нервничала, не спрашивала меня, правда ли это. Не просила уволить меня. Так прошло какое-то время. А потом.

Он замолкает. Я жду продолжения, а мужчина тоскливо смотрит на Ники. Та, в ящике, красивее всех моих знакомых женщин, никого не замечает.

В одно утро она попросила меня привезти её сюда. Объяснила, что у неё ко мне просьба. Что мне было делать ?

Он спрашивает. Я понимаю, что это не риторический вопрос, и пожимаю плечами. Я не знаю.

Когда мы ехали сюда, Ники дрожала. Я никогда её такой не видел. Всегда такая спокойная, холодная, в тот день её словно жгло огнем. И она не сдерживалась. Показывала, что тоже может бояться, и очень сильно чего-то хотеть.

Мы подъехали. Помню, как помогал ей пройти по коридорам, провел с самого низа до верха. Мы остановились на крыше, и она сказала, что ищет настоящего мужчину. Я тогда не понимал, что это значит. Водитель вздыхает. Она рассказала мне все. Про стриптиз, про грубых мужиков, трахающих её. Она совершенно не стеснялась. И сказала, что это нормально. Это жизнь.

Бред, да ? Мужчина усмехается. А ведь я тоже так подумал. Мол, у неё стресс, а я все одно никому не расскажу. Но только она вела не к этому. Она искала хозяина. Не так, как в садистских играх. Она хотела пойти дальше. Стать игрушкой в руках другого.

Я смотрю на Ники. Не верю. Хотя. Я сталкивался и не с таким. Писал статьи про снафф, про то, как наркобароны провозят дурь в специально маркированных банках с готовыми обедами, и перехватывают их на подъезде к складам. Перехватывают?! Дальнобойщиков они просто грабят.

Так почему же эта девчонка не может разочароваться в себе ? Разве до неё этого не было ? Ни извращений, ни психозов, коротких, протекающих быстро и болезненно, или длительных, когда человек сам перестает думать о том, что он болен ?

Думаешь, наверное, она там задохнется ? Я киваю головой. Водитель улыбается, почти смеется. Этот ящик — идея Ники, она сама придумала дизайн, сама заказала, проделала дыры для воздуха. И дала мне ключ. Один единственный, тот, что сейчас у тебя.

Я прощупываю карман. Да, он на месте.

И теперь изо дня в день я привожу её сюда. После концертов, вечеринок, где она держится, как королева. Здесь она превращается в куклу. Бывает, я сам крашу её. Наряжаю. Господи. Он повышает тон. Мне кажется, он сейчас взорвется потоком мата. Или слез.

Он успокаивается. Так быстро, будто и не было никогда вспышки ярости. И вопля к Богу.

Я могу с ней сделать что угодно. Вот только давно уже пропало всякое желание. Поэтому я даю ей таблетку барбитала. Он вытаскивает упаковку и кидает на стол. Она засыпает. И я сижу здесь, один, и смотрю на неё. Если честно, я уже просто не знаю, что делать.

Мужчина опускает голову и смотрит в чашку. А я думаю, что бы ему ответить. Лампочка мигает. Ники тихо дышит внутри своего ящика.

А если уволиться ? Я спрашиваю, и жду его реакции. Она сказала, что съест весь свой запас барбитала. Говорит он. А если сдать её в больницу ? Сказать, что у неё временное помешательство ? Мужчина улыбается. Всемирно известную модель ? Да меня самого скорее упекут, а она, в мое отсутствие покончит с жизнью.

Калейдоскоп. Жизнь иногда похожа на него. Как сейчас, когда перед глазами возникают глупые картинки. Цвета меняются. Картинки становятся просто смешными. Затем — по-идиотски неуверенными.

Давай я сменю тебя.

Это я сказал ? Кажется, да. Мужчина смотрит на меня, как на сумасшедшего. И, как на спасителя. Будто бы я обещал ему вечную жизнь. Точно ? Ты уверен ?

Как он торопится. Наверное, то, во что превратилась его любовь к Ники, теперь гнала его отсюда.

Да. Уверен.

Он, роняя кружку, проливая кофе себе на брюки, подскакивает, и, не прощаясь, уходит. Удачи тебе, друг.

Я остаюсь в одиночестве. Вдали уже смолкли шаги. Даже эхо от них уже не осталось. А я все сижу. И не знаю, что делать дальше. Будь это сон, я бы давно проснулся. Пошел в ванну, почистил зубы. Поехал на работу. А что мне делать теперь ? Зачем я здесь?

Смотрю на Ники. Она все так же спит. Ей не нужно думать, что будет завтра. Теперь у неё есть я — человек, который за неё подумает.

Как она меня встретит ? Вспомнит ли ? Или нет. А может быть, притворяясь куклой, она все время будет молчать ? Или наоборот, трещать без умолку.

И что это за болезнь, которая заставляет девушку, молодую, успешную, черт, можно перечислять часами, заставляет закрываться в ящике с пластиковой крышкой ?

Думаю, это все её неуверенность. Едва заметная в былые времена, она выросла вместе с Ники, и заполнила милую белокурую головку. Ники решила отдать ключ от своей жизни кому-то другому ? Чтож, почему им не могу стать я ?

Смотрю на Ники. Нащупываю ключ в кармане, и кладу его на стол. С привычным звоном металла о металл.

И все-таки, Ники, ты ответишь на мои вопросы. Ведь ты теперь моя, до кончиков пальцев моя кукла. И пока я не наиграюсь, не отпущу. Так что, пока ты спишь, пусть тебе присниться что-нибудь хорошее. А потом, когда ты проснешься, мы займемся делом. Для начала прокатимся по городу, и ты будешь улыбаться людям. А завтра газеты напишут, что у тебя новый бойфренд. Я напечатаю статью о тебе, самую честную и правдивую из жизни звезд.

Я докуриваю. И кидаю окурок на пол, где он, с шипением тухнет в разлитом, все так же приятно пахнущем кофе.

А еще, я попытаюсь сделать из тебя старую добрую Ники. Помнишь, ту, с которой я встретился в кафе. Та, что не пряталась от жизни, прикрываясь непонятным расстройством. Или извращением. Я сделаю тебя такой. Верну к жизни. Но сперва. Я заработаю на тебе. Ты ведь не против ?

Ники сопит, неслышно, но я знаю это. По конденсату на пластике. Я думаю, где мне достать барбитал. Если она сидит на нем, сложно будет сразу же от него отказаться. Для начала не нужно пугать её серьезными изменениями. Пускай думает, что все пойдет по старому.

Итак. Мой секрет успеха. Барбитал. Где, черт подери, он продается без рецепта ?