Ветер ласкал молочные губы облаков у самой кромки стратосферы, прорываясь всё ниже, сквозь завесу серых корней самых низких туч. Он достигал земли, отталкивался от неё всеми сотнями своих лап и, подобно бесконечно сильному и резвящемуся снежному льву, снова взмывал ввысь. Однако ветер этот был явно из молодых. Не в меру любопытный, не в меру прыткий и порывистый. Он то заглядывал к кому-то на балкон, то вдыхал ароматы над лотками с выпечкой, то просто беззаботно нёсся по аллее, набирая скорость, пока не врезался в заборы, барахтаясь, срывая с прохожих шляпы, пытаясь уцепиться хоть за что-либо, весело шипя. Ветер с глазами змеи и улыбкой чеширского кота.

И вот, натрепавшись о голые ветви вязов, пощипав пушистый снег сугробов, ветер этот вернулся к объекту своей погони. Он слушал шаги, наполняющие маленький переулок клёкотом копытец альпийских сосулек. Он всматривался в синеву скользящей тени на белой глади снега. В высоком (и рукой не достать) небе светило яркое белое солнце. Часто, когда люди смотрят на такое солнце, а затем закрывают глаза, их тёмное заоконье наполняется фиолетовыми вортексами, порталами в диковинное лазуритовое измерение. Иногда от такого света хочется весело чихнуть. Ветер радовался, что сумел таки разогнать тучи для такого изумительного Солнца. Пышные хвосты редких облаков, да веера хрустальных перьев — всё, что наполняло небо в тот миг. Да, а ещё эхо шагов, уже переместившееся с переулка на дорогу вдоль парка. Деревья порхали вокруг в серебряном танце мороза, щекочущем взгляд, перезваниваясь колокольчиками неизвестной структуры и происхождения. Тогда ветер решил поиграть. Он взял в свою оперённую ладонь пригоршню снега с нижней ветки тополя и рассыпал над человеком, медленно шедшим снизу. Жестом, словно сеял рожь в поле, он повесил игольчатую занавеску хрусталя и пуха вокруг… Её глаза прищурились. Голова как-то автоматически втянулась в плечи. Затем рука в вязаной перчатке прошлась по шапке, стряхивая зимнюю труху.

Она закинула голову, посмотрела на ветку. И увидела Солнце! Спокойное радостное и белоснежное, как само божество чистоты. Мороз шершавым язычком тигрёнка лизнул её щёки. Захотелось поглубже вдохнуть сладкий воздух зимы, такой сухой, но непонятным образом мокрый. Такой густой и ароматный, но поразительно пустой и свободный от всех условностей. Такой естественный. Улыбка. Ещё один глубокий вдох. Зажмуренные глаза и лазуритовые фракталы, заполняющие пустоту. Пустоту черноты, стробоскопически мерцающей всеми оттенками радуги. Вортекс раскрылся, втягивая, закручивая в воронку, щекоча и стегая озоновыми плетями жеребца взволнованного сознания. Мороз пощипывал кончик носа, хотелось чихнуть от яркого весёлого света. Ещё вдох…

И ветер так увлёкся наблюдением за этой трогательной сценой, что сорвался со ствола, неуклюже перекувыркнулся через пару сучков и прямиком угодил в ноздри, втягивающие зимний воздух и уши, вслушивающиеся в каждый бубенчик морозного дня. Лазуритовые порталы перед её глазами вдруг ярко вспыхнули, загудели и зазвенели хаотичными бубенцами. В этой какофонии ветер ощутил себя беспомощно втягиваемым чем-то ещё… чем — то большим и фантастическим. Он проваливался в фиолетовую дыру между мирами, что мелькала перед её закрытыми глазами. Та дыра разрасталась всё больше и больше, забирая всё вокруг. Ещё вдох, судорожный, полу экстатический, взахлёб. Портал завертелся волчком, втягивая спирально летящую аллею, выложенную камнем, деревья, взыгравшие маракасами и трещотками своих крон, размытые птичьи гнёзда, снеговую шерсть зверя спящей земли, фонарные столбы с гротескными шарами стекла и света, хвойный плащ, смолистый сруб, жёлтый мягкий блеск крыш невысоких домов, запах горячего чая из окна, внетактовое тиканье извечных часов… Лазуритовые огни помчались навстречу, визжа от сумасшедшей скорости, портал раскрылся во всю ширь. И с громовым раскатом захлопнулся.