Так, ну ладно, подумал он, я должно быть куда то свалился, ударился головой и мне отшибло память — вот я и не имею понятия где нахожусь. Но следующая мысль ядовитой пчелой ужалила ветряные поля его разума: так это не объясняет, откуда у меня тело… Эта странная одежда, ощущения твёрдого, прохладного, запах пыльцы и камня, лёгкое головокружение. Так, словно в голове закручивает свои морские узлы северо-западный пассат… ветер с морей. Ветер!

Он снова вскочил, ощутив неизвестную доселе тяжесть в ногах. В ногах! Теперь он ясно осознал кто он. Только до сих пор не мог понять — где он? «Судя по всему, ты ещё долго этого не поймёшь…», — проскочила мысль.

Под ногами была земля с вкраплением каких-то минералов, кварцевой крошки и вся в разноцветных запылённых разводах. Кое-где рос синеватый мох. Змейки тумана проползали то тут то там вокруг ног. Далее взгляд проследовал по замысловатым узорам трещинок и бугорков и вырвался, наконец, на свободу, расстелившись по чудной долине где-то там, куда стягивалось пространство узких тропок.

Под пышущими охрой и бирюзой полупрозрачными клубами облаков взбудораживалась сюрреалистическими мазками долина. Горизонт тонул в болотистом мареве звёзд и необъяснимых спектральных завихрений. Из-за него в небо тянулись какие-то чудовищных размеров серпантины лент, словно гранитный каркас невообразимого размера купола, что пропадал за грядой сверкающих молниями облаков. Местами с туч свисали диковинных форм куски материи, каждый по несколько миль высотой, словно вырезанные по лекалу мастера-звездоруба, дырявящего шилом северные сияния и сшивающего их вместе в цветастые балдахины.

С этих «балдахинов» на землю долины что-то осыпалось. Наблюдающий стоял далеко и не мог разглядеть всех деталей. «Это мог бы быть дождь из листьев или кусочков агата в антигравитационном пространстве», — подумалось ему. Земля была вся в радужных разводах, тянущихся с самого горизонта, петляя один вокруг другого и закручивающихся в непредсказуемой и нелогичной манере. Словно капля керосина в луже. Словно спектр сквозь призму холодного хрусталя. Долину окаймляли неровно разбросанные скалы. Конечно, скалами эти образования назвать было трудно, но всё же на неискушённый в подобных зрелищах ум приходило только это сравнение. Целые каньоны на узеньких ножках с плоскими вершинами чудовищных размеров. Не симметричные, но очень изящные, нелогичные, но сверх эффектные. Гигантские конусы из оникса и нефрита, перевёрнутые с оснований на верхушки. Масштабы поражали своей вселенской значимостью. Мелкие «заросли» вееров из причудливых минералов тянулись на мили и мили от одного такого гиганта к другому… И вся долина исходила волнами какого-то тёплого мистического света. Лучи незримого светила тянулись сквозь туман и взвесь облаков, сквозь тоненькие паутинки какой-то субстанции, перекинувшиеся с одного луча «каркаса» небесного купола на другой. То мрачноватый красно-фиолетовый горизонт высовывал языки мрака с серебряными дырами звёзд, то фантастически насыщенный цветом ветер с долины накатывал на всё вокруг, утопая в гагачьем пуху пара.

Человек (?) был зачарован зрелищем. Он долго стоял, с полуоткрытым ртом, почти не моргая. Затем всё-таки заставил себя перевести взгляд с этого чуда непознанного на что-то более приземлённое. И не нашёл ничего лучше, чем свои собственные руки. И, увидев их, он снова почувствовал морозец осознания своей сущности.

Я думаю, вы уже давным-давно догадались, кто же был этот таинственный и ошарашенный собственной тайной субъект. Нет? Тогда подумайте ещё разок, а я пока схожу поставлю чайник на огонь.

Все мы привыкли к тому, что нас окружает в данный момент. И момент, который наступает следующим, несёт в себе элементы, отсутствующие в предыдущем. Так мы стремимся именно к отсутствующему. Дай — и ты привыкнешь, забудешь. Убери это — и будешь готов отдать за него всё. Так мы и движемся по цепочке «присутствие-отсутствие». Лодка в следующий момент будет плыть уже по совершенно другой реке. Песня будет звучать так, как не звучала секундой раньше. Человек не повернёт по дороге обратно, так как нет того обратно. Да и идти то он, собственно, никуда не идёт. Вот ведь трихтология… И всё сводится…

Прошу покорнейше меня простить. Я вернулся. У-у-уф! Да, друзья мои, видимо, в это время кто-то или что-то успело подписать пару строчек (читаю то, что написано выше). Догадываюсь. Наверное, это тот самый многоглазый Гость, с волосами-водорослями, который периодически смотрит на меня с улицы через окно. Добрался таки до моих письмён, пока я отлучался. Но так уж вышло, что я поклялся на рыбьем камне, что из этой оды строк не выкину. Ну, тогда закроем один глаз на сказанное выше (открыв все остальные), наливаем чай и продолжаем…

…Этот персонаж, если вы так и не поняли, был никем иным, как тем самым молодым ветром, что цеплял ветви вязов и играл в снежки с девушкой на зимней аллее. А вот где он и почему именно он и здесь? — это я, признаюсь, и сам запамятовал. Так что давайте вместе проследим за дальнейшим разворотом обёртки событий.

Ветер, назовём его так, потому что он сам себя так называл, аккуратно ступил на тропинку, вычерченную зелёными линиями малахита, на одну из сотен вокруг (наверное, потому что она была ближе всего) и двинулся с холма, где он стоял, в чудесную долину. Идти было приятно, так как воздух был густой, и у Ветра создавалось ощущение, будто он плыл. А, как известно, нет ничего приятнее, чем чувствовать себя ветром, расслаблено плывущим под водой. Тем более, спускаться с холма — это не идти в гору.

Мысли о нереальности всего, что вокруг, кружили голову. Юный Ветер не успевал, однако, пугаться всего незнакомого, так как тут абсолютно всё было таковым. И это вызывало лишь ротозейное и глазопучное изумление. Он спустился с холма, оставляя следы на синеватом мху, что сыпал наэлектризованными спорами, разнося запах озона. И тут откуда-то сбоку раздался тоненький, но звонкий голос:

— Эй! Фён! Вы как здесь очутились?

Ветер резко повернул голову, и с пристальной внимательностью начал выискивать среди разросшихся в два человеческих роста кристаллов кварца говорившего. Молочный туман вился там и тут, ухудшая обзор, вытягивая пространство.

— Да не бойтесь вы, я здесь, — снова раздался голос, словно уже ближе.

Из-за высокого кристалла высунулась маленькая головка девочки с волосами цвета молодого ячменя. Девочка захихикала, потом скрылась снова. И через мгновение вышла из-за другого столба-кристалла, находившегося метрах в десяти от первого. Она сделала два уверенных шага в сторону Ветра, но затем в нерешительности остановилась. Её волосы слегка встрепенулись, как от небольшого ветерка. Хитрая улыбка застыла на её лице. Глаза, полностью зелёные, словно два изумруда, загадочно сияли, в них мигали золотистые звёздочки зрачков. Она подняла руку и указала нелепым детским жестом на небо, как-то неестественно изогнувшись.

— Вы свалились оттуда? — спросила она тоненьким детским голоском.

Ветер, так и застывший в позе шагающего человека, наконец тряхнул головой и поправил шляпу.

— Как… Как ты меня назвала? — спросил он тихо.

— Фён. Что-то не так, мистер? — обескураживающее непринуждённо спросила она.

— Что это за имя?

— Вам ли не знать? Фён — ветер. Тёплый и сухой ветер, дующий с гор в долины. Вы же идёте с горы в долину, насколько я заметила?

Девочка подошла ближе и протянула ему тоненькую ручку. Ветер растерянно смотрел на неё, потом видимо понял, что очень глупо пялится и выглядит пень пнём (а не фён фнём, кстати о каракатицах), и взял её руку в свою.

— Пошли, — тихо проговорила она, плавно потянув его за собой, — здесь нельзя стоять.

Он молча повиновался. Видимо из-за всей этой неразберихи он потерял всякий контроль над ситуацией. Чуть не споткнувшись о торчащий из почвы коралл, Ветер пошёл вперёд. Только вот рука девочки была настолько холодной на ощупь, что, казалось, обжигала. Словно крохотные электрические заряды покусывали его ладонь.

— А куда мы идём? Что это за долина? — спросил он.

— Да кто её знает? Тут таких долин тысячи миллионов квадрилиардов! А мне дедушка даже рассказывал, что даже и все они — всего то одна долина среди квадриллиардов других! Мой дедушка…

Ветер не слушал дальше — он был увлечён наблюдением за огромным пульсирующим шаром, что проплывал высоко над ними, словно гигантский мыльный пузырь глазного королевства. Он подмигивал двум шедшим по земле существам и плыл себе и плыл…

— А куда мы идём? Вернее, куда ты меня тащишь? — перебил он её.

— К своему дедушке, куда же ещё?

— Зачем? Я уже не удивлюсь, если он приготовит меня на обед…

Девочка насупилась и бойко проговорила:

— Мой дедушка не есть не пойми кого, да ещё и в таких глупых шляпах.

И она отпустила его руку. Ветер взглянул на ладонь — её покрывал тоненький слой инея, тут же растаявший. «Вообще-то, — подумал он, — несмотря на все странности, было бы очень недурственно пообщаться со стариком. Он то должен всё прояснить». Заметив, что он начал замедлять шаг, девочка крикнула:

— Не отставай! Во впадинах нельзя долго останавливаться! Из нор вылезают горвины. До них, конечно, доходит долго, но уж когда доходит, они не теряют времени на поимку очередной жертвы.

Ветер явственно увидел сбоку деревянную табличку на бамбуковом шесте «горвины». И изображение — нечто очень похоже на ножницы с несколькими щупальцеобразными отростками. И он ускорил шаг. Под ногами хрустели семена каких-то растений, устлавшие всё вокруг. Девочка принялась на ходу подбирать их и швырять в воздух. На высоте около трёх метров они взрывались, как хлопушки, рассыпая зеленоватый порошок.

— Мы тут так делаем. Это семечки удачи. Подкинешь одну — загадай желание. Если взорвётся зелёным — исполнится.

Ветер на ходу послушно взял одно и подкинул. Оно взорвалось, выпустив красное облачко.

— А это что значит? — спросил он, подняв ещё парочку и положив в карман кафтана.

— Это значит, что моё желание исполнится точно, ведь я загадала, что бы исполнилось твоё.

После того, как прозвучали эти слова, земля у них под ногами затряслась. Девочка, видимо, привыкшая к подобному, быстро встала по шире и развела руки — одну вперёд, другую назад, слегка наклонив корпус. Стояла она довольно устойчиво. А вот Ветер упал на оба колена и всё равно вертелся ужом. От вибраций картина местности множилась в глазах, уши закладывало. Земля пошла трещинами. Перед ними вырастал холм. Текстура почвы на нём принимала вид чешуйчатого лица. Почва комками осыпалась во впадины глаз, разлом рта сверкал кристаллами самоцветов. Наконец, земля перестала содрогаться, и холм заговорил, захлёбываясь собственным эхом где-то в пещерах своих утроб:

— Кто вы? Назовитесь!

Ветер смотрел ошарашено то на девочку с зелёными волосами и глазами-изумрудами, то на огромную холм-голову. Девочка смело крикнула своим писклявым голосочком, притопнув ножкой в сандалиях:

— Я Зога! Это — Фён, наш гость. Мы идём к дедушке. Старый болван, ты всегда спрашиваешь одно и то же. Мог бы и запомнить уже!

Холм, видимо смутился, немного помолчал и выдавил утробное ворчание:

— Мне же миллионы лет, девочка моя. Как я могу запомнить всё и вся? Не сердись. Подойдите поближе.

Зога, так звали девочку, жестом позвала Ветер за собой. Тот на полусогнутых ногах подошёл к самому холму, не моргая глядя в чёрный провал его правого глаза. Холм всколыхнулся, слегка вознёсся над ними. Его рот с хрустом разверзся, обнажив приплюснутые гранитные зубы. Он рыкнул и рывком двинулся прямо на двух путников. Ветер попытался было отпрыгнуть, но холм успел накрыть его, заглотив. Ветер оказался в скрипящем мраке, кувыркаясь во вспышках мутного света кристаллов и затягиваемый всё глубже в глотку земли щупальцами-корнями. Кажется, он кричал, бился, но всё было тщетно.

— Не сопротивляйтесь! — вдруг послышался почему-то весёлый голос девочки издалека.

Он всё же не мог расслабиться. А вы смогли бы, окажись вы в такой ситуации, послушавшись ребёнка, расслабиться и отдаться на волю судьбы безропотно? Я бы нет. Сколько раз меня глотали холмы, я всё никак не привыкну. Это всё равно, что расчёсывать волосы строптивым детям кокосовой пальмы. Много затрат энергии, мало рационального подхода. И вот, в конце концов, ты просто выбиваешься из сил, сожалеешь обо всём на свете, переживаешь тысячи версий своей жизни, которые могли бы и не привести к этому моменту. Потом растворяешься в неземной пустоте, летишь в струе яркого света плотным клубком тьмы. Затем наоборот. Затем никак. Потом понарошку. И, в конце концов, во веки веков. И тогда, открыв вдруг глаза, понимаешь…

Ветер стоял на земле, перед ним была уже совершенно другая местность. Коленки его слегка потрясывалсиь от пережитого. Он обернулся — большая часть долины осталась позади. Девочка стояла рядом, бесстыдно ухохатываясь.

— Очень смешно! — заметил Ветер, — и что это было?

— В нашей земле, — наконец перестав смеяться, прочирикала она, — так все перемещаются. По подземным венам. Если бы не они, мы бы тратили тысячи вечностей, добираясь от одного селения к другому. А вообще вам лучше у дедушки спросить.

Она протянула ему его шляпу, повернулась и шустро зашагала дальше. Они шли между двумя скалами в форме спирально закрученных перевёрнутых конусов. С их вершин в разные стороны торчала бахрома кустарника и длинных стеблей травы. «Наверное, одним таким стебельком можно обмотаться целиком», — подумал Ветер. Он всё задирал голову, удивлённо разглядывая скалы в перламутровых и мраморных каймах. Небо слегка очистилось от облаков и молочного тумана. Теперь было видно размытое очертание огромного Светила сквозь пелену сиреневой дымки и проблески синего неба в зелёную сетку. Оно казалось таким высоким, что дух захватывало. Так обычно бывает, когда устремляешь взгляд в бездонную пропасть и чувствуешь щекотку от пустоты в области живота.

— Мистер Фён, вот мой дом, — весело сказала Зога, когда они обогнули выступ одной из скал.

Перед ними из-за раздвигающихся кустов неожиданно появился высокий и узкий шалаш, наподобие индейского вигвама. На концах каркасных жердей были размещены разноцветные флаги, лениво плавающие по воздуху. Из узкой щели входа жилище лился мягкий зеленоватый свет. Ковровая дорожка, расшитая иероглифами в форме птиц и зверей, тянулась от входа к плетёной скамье. Над скамьёй нависали кусты сирени с душистыми и мясистыми гроздями цветов, а ещё выше висел фонарь. Он три раза подмигнул, и занавес входа в вигвам затрепетал. Откуда-то издалека послышались звуки флейт, но вскоре стихли.

Из вигвама вышел седой старик. На голове его красовалась ромбическая шапка из серебристой шерсти. Борода была заплетена в три косы, подвязанных цветными шнурками. Старец накинул длиннющий плащ, полы которого тянулись за ним на несколько метров, и медленно стал двигаться в сторону Ветра и Зоги. Его узкие глаза внимательно изучали чужака. Прочесть их выражение никак не получалось, и Ветер решил отдаться на волю судьбы.

— Зачем ты привела сюда ветер? — спросил старик, подойдя ближе.

Девочка выступила на два шага вперёд, её изумрудные глаза сверкнули серебристыми зрачками, отразив свет мигающего фонаря.

— Он шёл с гор в долину. И его зовут Фён.

— С гор в долину? — удивился старец, взведя брови, — обычно уходят в гору отсюда.

— Но Фён очень неаккуратный. Он совершенно не обращал внимание на знаки приближения горвинов. И мы спустились в желудок холма.

Дед Зоги, во время разговора смотревший на внучку, снова уставился на Ветер. Но в этот раз на его лице не отразилась та нотка тревоги, что присутствовала до начала разговора. Он пару раз кивнул, что-то пробурчал себе под нос. Затем вытащил из широкого рукава зеркальце и развернул его в сторону Ветра.

— На, Фён, посмотри.

Ветер глянул в зеркало. Его отражения не было. Вернее, оно, конечно, было, но представляло собой всего лишь вид колышущихся веточек кустов за его спиной. «Ну, я же ветер», — успокоил себя он. И тут в его сознании начали разбухать плоды воспоминаний.

— Поды воспоминаний разбухают в моём сознании, — продекламировал Ветер.

Фарфоровый сад звенел бирюзой, раковина вселенной скручивалась в спирали дорог без начал. Акулий восторг на лицах созвездий просматривался в щель тумана. Кипела вода. Звучали трели насекомых рыб.

Старец сузил глаза, улыбнулся и, развернувшись в сторону жилища изъявил жест приглашения следовать за ним. Ветер зажёг габаритные огни и проплыл до входа по волнам малахитового плаща старца. Зога появилась у самого входа в вигвам из ниоткуда.

— Я уже заварила вам чай, — сказала она.

Дедушка погладил её по голове, отчего в воздухе затрепетали зелёные божества, вспорхнувшие с волос цвета молодого ячменя.

— Молодец, внученька. Надеюсь, чай воспоминаний?

— А как же, — глядя своими широченными изумрудными глазами снизу вверх на старика, проворковала она.

— Тогда, Фён, милости прошу, — и он отдёрнул входной занавес, приглашая гостя внутрь.

В шалаше было тепло, царил зеленоватый полумрак, и пахло травами. На сложенной из камней плите стоял чайник. Старик и Ветер уселись на соломенные циновки. Зога разлила чай по деревянным кружкам и удалилась на улицу, оставив старших наедине.

— Ах да, я же не представился. Меня зовут.

Воцарилась тишина. Когда пошла вторая тихая минута, Ветер, совершенно ничего не понимающий и озабоченный неловко затянувшейся паузой, не смог придумать ничего лучше, чем спросить:

— Простите, господин, я вас плохо расслышал…

— Так ты расслышал? — удивился старик и рассмеялся, — ну тогда ты не просто ветер, а магический ветер. Меня так и зовут... Тишина моё имя.

— А как же мне к вам обращаться? — спросил Ветер.

— Называй меня Зогар — это в переводе на наречие Долины означает «дед Зоги». И, кстати, передай своему сказочнику, что бы называл тебя по имени, а не по сущности!

Ну, я так понял, он имел в виду меня. Так что, следуя обещанию рыбьего камня, я не исправляю строки, которые оставил за собой, как не возможно исправить следы на воде, которые уже оставил. Просто теперь давайте называть Ветер Фёном. Ну, хотя бы иногда.

— Выпей с дороги чаю и расскажи немного о себе, Фён, — отхлебнув немного из кружки, промолвил Зогар.

Фён молчал какое то время. Он отпил чая и прислушался к звукам тростниковой флейты. Это играла Зога. Звуки затекали еле уловимыми струйками в вигвам, кружили маленькими вихриками по углям печи. Он сделал ещё пару глотков чая. Флейта зазвучала настойчивей, смелее. Но всё так же нежно. Словно пушистыми крыльями белой совы объяли звуки высокий шалаш и сидящих внутри него. Отражением в ведёрке с водой было просто неспешное колыхание ткани вигвама позади и чуть повыше Фёна. Ветер.

— Ну что тут сказать? Я ветер, тут вы заметили верно.

— Трудно было не заметить, — усмехнулся старец.

— Я начинаю вспоминать… хотя, нет, я знал и помнил всегда — я ветер, поднявшийся от дыхания.

— Расскажи. Как всё происходит в этом мире?

Старец поднял камушек с пола, покрутил в пальцах и кинул в ведро с водой. По воде пошли волны. Несколько капель выплеснулись на пол. Ветер, посмотрев на это, сказал.

— Если где-то что-то прибыло, значит, в другом месте убыло. Всё в этом мире имеет причину. И я тоже. И причина моя имеет причину. И так до бесконечности. Если ударить ладонью по воде. Пойдут волны. Импульс передастся дальше. Каждая волна несёт энергию. И эта энергия никуда не исчезает. Она воплощается в новые формы. Так и я… — прищурившись, он сделал очередной глоток крепкого горячего чая, — Однажды некий флейтист, посвятивший свою песню прекрасной девушке, заиграл на своей флейте. Воздух, вошедший в неё, вышел в наряде мелодии, хотя остался тем же воздухом, по сути. И он, врезавшись в молчаливый неподвижный воздух вовне, немой и безжизненный, породил целую лавину, настоящий ветер. Одинокий флейтист словно запустил часовой механизм, пропустив маленький глоточек воздуха через серебряный инструмент. Так родился я. И я никуда не исчезну. Я всегда витал в небе. Витал и думал о том, зачем я и кому я? И много моих собратьев летают где-то так же. И весь мир полнится ежесекундно новыми и новыми духами деяний. О, как же мне повезло… как повезло стать продолжением такого благородного среди них.

— Так ты, значит, увидел первую истину? — голос Зогара проплыл алой птицей в кристальных небесах, в которые погрузился Фён.

— Первую истину? — удивился Ветер, балансируя на грани яви и видений.

— Ты ведь не спроста очутился здесь, в этой долине. Не спроста очнулся на той горе, ничего не помнящий и не понимающий. Ну, это нормально, — старик сделал глоток и расправил крылья холщёвой радуги над шалашом, отчего звуки флейты послышались отовсюду, заполнив все трещинки и прорехи, — ничего, ты уже на пути к пониманию своей миссии, о, Звук Флейты. Такое имя я дам тебе теперь.

Фён сидел, с полу прикрытыми глазами, погружаясь в звуки, и продолжал речь:

— Как мне сохранить то, что я понял сейчас, отведав твоего чая, Зогар? Передо мной стоит лицо мужчины. Он играет на флейте. И лицо женщины. О, как она прекрасна. Я хочу держать его вечно перед глазами…

— Не забывайся, Звук Флейты, ты здесь всего лишь ветер. Открой глаза! — старец дотронулся до лба Ветра ладонью.

Фён открыл глаза и резко выдохнул. Песня флейты прервалась. Лишь треск углей забавлял тишину своим нескладным ритмом. Зогар держал в руке перо и лист папируса. Он мокнул перо в чай и начал писать. Затем подержал папирус над жаром углей. На листе начали проступать буквы. Старец аккуратно отряхнул его и передал Фёну. Тот прочитал короткую надпись: «Ничто не может закончиться, оно лишь обретёт новую форму».

— Это всё, что я могу тебе дать здесь, в этой долине. Я знал, что ты придёшь. Три дня назад был час гаданий на запахе росы. Знаки указали мне на твой скорый визит. Звук Флейты, тебе предстоит долгий путь. И тебе стоит торопиться, ведь тебе дан лишь кусочек мгновения. Это кажется, что времени много, но ты должен успеть превратиться в тёплый весенний ветер. Ты должен растопить лёд. Ведь ты — вдохновлённый и окрылённый светлым чувством звук. Звук скор. А для этого нужно получить ещё два наставления. Иди быстрее! Пусть благословение Долины будет с тобой. Моя внучка поведёт тебя дальше. Теперь иди.

Старец положил руку на плечё Фёна и улыбнулся.