Мне нравился один мальчик в начальных классах. Темненький, с большими блестящими глазами, он всегда был аккуратно одет, а рубашечка неизменно застегнута на все пуговицы. Мелкие.

Только сейчас, когда я вспоминаю это детское увлечение, удивляюсь, как он ловко расправлялся с крошечными пластмассовыми «грибками» и петельками после уроков физкультуры или шумных мальчишеских драк.

И то, и другое, впрочем, было достаточно редким явлением: учителя по физкультуре тогда постоянно менялись, а его немногословность и способность очаровывать взглядом любого, сглаживала конфликты.

Этот мальчик вызывал интерес у многих, но сам мало с кем водил дружбу, и уж точно не был влюблён ни в одну из тех девчонок в классе, что сохли по нему. А если говорить об отношении ко мне, то я была, как и сейчас, уверена в неком его любопытстве к моей персоне. Любопытство имело не совсем, правда, понятную природу: ведь в школе я никогда не считалась первой красавицей (из-за чего ни минуты своей жизни не страдала), не была душой ни одной компании (от того, что всегда держалась особняком и меня сложно было причислить к какому-либо кружку), не обладала яркими талантами (как я тогда думала).

Но факт оставался фактом: после занятий мы нередко гуляли около школы, проводя время в слишком продолжительных для нашего возраста разговорах, спокойных прыжках с бетонных высот, за густым молчанием-наблюдением на спор. Пока мои родители не забирали меня домой. За ним всегда приходили позже, и я долго не видела никого из его родных.

И вот однажды, после звонка с последнего урока он нетерпеливо схватил меня за руку и потащил на улицу. Весь день он пребывал в каком-то особенном состоянии, я сразу это заметила по его гoревшим больше обычного глазам, и мне было очень интересно узнать, что у него случилось. Поэтому я бежала за ним,

вместе с ним

все быстрее,

подгоняемая азартом неожиданной тайны,

рассекая теплые, золотистые лучи,

мешая в своем взгляде трепетавшие стены и лазурь небес.

— Послушай, — выдохнул он, резко свернув со своей параллели и остановившись так, что я чуть не врезалась в него. — Послушай, мне нужно тебе кое-что сказать о себе. Это важно. — Он взял меня за плечи.

— Хм, ты стащил у этого глупого задиры с первой парты его супер-крутую японскую ручку с фонариком? — сощурилась я на солнце, пытаясь ничем не выдать своего волнения.

— Нет! Хотя жаль, что мне не пришло это в голову,— хмыкнул он и продолжил:

-Я хочу сказать, потому что у меня никогда не было друзей, или тех, кто были бы мне дороги, таких, чтобы я знал, что они понимают меня. Я думаю, ты понимаешь.

— Ну да, — с готовностью покивала я, хотя, честно говоря, я тогда мало что поняла из его слов. Только сердце бешено стучало вместе с кровью на моих щеках.

— Ну так вот…, — он набрал побольше воздуха в грудь, как вдруг его речь оборвалась плавным: «Привет, малыш…».

И мне показалось, будто солнце этим тихим, тягучим звуком нежданных слов затянуло в облака.

Некое невообразимое существо, потому что едва ли таким обаянием может обладать человек, появилось за спиной моего друга. Чернильного оттенка атласные туфли на изящных маленьких ножках, обтянутые темным бархатом голени, влекущие взор выше, к складкам угольного шерстяного пальто необычного кроя. И странная бледность шеи и декольте, безусловно красивого женского лица под непроницаемыми очками, призрачный рисунок вен на нежном запястье, чуть преломленном под тяжестью перстней с огромными темными камнями, — все это внушало ужас и притягивало необычайно. Бескровные правильные губы странно гармонировали с платиновым оттенком её волос. Отталкивающе красива. От неё веяло пряным холодом. Я поежилась, не переставая при этом жадно рассматривать её.

— Привет, ма, — расстроенно протянул он. Наш разговор явно не должен был завершиться подобным образом.

— Ты наверняка забыл, что твой дядя ждет сегодня нас к себе. Я пришла раньше и нигде не могла тебя найти, — тонкая, словно фарфоровая, рука легла на плечо маленького мальчика,— пока мне не сказали, где видели тебя… О, что за прелестная у тебя собеседница! — она наклонила свою светлую голову ко мне, отчего я ещё больше съёжилась, несмотря на осенний зной, царивший в тот день. — Такая рыженькая!.. Видимо, тебя все называют солнышком, не так ли? …

Этот вопрос был полон неожиданного презрения. Я совсем не поняла причины такого тона, оттого сильно растерялась. Но мама моего друга перебила все мои попытки собраться с мыслями:

«Пойдем, нам пора… Я купила тебе вишневый сок..».

Тут я заметила узкий пакет, сжатый длинными пальцами, почти такой же белый, как и кожа её рук. В самой его середине неправдоподобно алели две вишни, разъедая цветом свои собственные контуры

в точечном кровавом танце.

Она обняла моего друга за плечи и плавно увлекла за собой. Я осталась на месте, все ещё обескураженная внезапным поворотом событий. Тщетно пыталась сосредоточиться за созерцанием их темных фигур. Они шли спокойно и будто вовсе не касаясь земли;

мне казалось, что все это длилось вечность.

Пока две черные точки не слились с многоцветным маревом закатного города.

Больше я никогда их не видела.

Моё внезапно нахлынувшее воспоминание так же неожиданно оставило меня. Я тряхнула своими рыжими волосами, чтобы очнуться.

Все ещё рассеянная, я бессмысленно шарила взглядом по деревянным полкам с продуктами, переключаясь на старое недовольное лицо продавщицы, обслуживающей кого-то далеко впереди меня. И вдруг холодок, пробежавший по моей спине, мгновенно вывел меня из состояния сентиментальной дремоты.

Я услышала певучий, томный голос из моего недавнего воспоминания. Пахнуло чем-то пряным. Я повернулась.

Справа, чуть поодаль, стояла стройная женщина в черном пальто, державшая за руку красивого ребенка. И пусть крой пальто и форма очков за семнадцать лет изменились, но ни черточки не появилось на этом прекрасном лице; губы её были так же безукоризненны и бледны, а её мальчику на вид все так же было восемь лет.

Мне стало холодно.

«Будьте добры, пожалуйста, вишневый сок…».

Ску 22:42

28.07.2009