Волшебный котёл

— Сколько можно идти?— наконец спросил я.

Улица тянулась и тянулась. Бывало, заходили в тенистые переулки, где пахло свежей сдобой и пыльными коврами, и снова выходили на очередную улочку с двухэтажными домиками.

— Мы уже пришли почти,— успокоила меня Церера Лилия,— чуешь запах дыма? Вот мы на него и шли.

Я потянул воздух ноздрями-пылесосами и действительно ощутил в густом воздухе запах дыма. Пахло так, словно горела бумага, сандаловое дерево, ладан и свежее сено. Мы явно ускорили шаг и вскоре вышли на улицу, которая, судя по табличке, называлась «улица Ацилу». Дым шёл из-за домов. До очага огня нам оставалось пройти четыре коттеджа. Но мы почему-то пошли совершенно в другую сторону— так решила Церера Лилия.

— Ты же сказала что мы идём на дым? — спросил я, всё время оглядываясь назад.

— Так мы и идём на него. Мы движемся к очагу возгорания, разве не видишь? Пойдём, пойдём.

И действительно, чем дольше мы шли в противоположную сторону, тем ближе становился угол дома, из-за которого валил дым. Я насторожился. Вскоре, оглядываясь назад, я заметил, что и дым идёт как бы не от источника горения, а наоборот, словно стягивается со всего неба и всасывается в этот самый источник. И даже можно было почувствовать (о, не приведите небеса вам почувствовать это своей кожей!!!) что солнечные лучи не исходят от светила, а втягиваются в него, подобно каким-то маслянистым солнечным девочкам с дудочками. «Отдайте-ка мне всё обратно, — кричало Солнце, покуривая кубинскую сигару,— я передумало!». Я понял, что начинаю уменьшаться снова, и попытался взять себя в руки, стараясь не обращать на подобные вещи внимания. Ибо процесс этот мне, уже наученному опытом, казался весьма неприятным. Я сжимал мокрые ладони в кулаки, играл зубами в жмурки, и одним глазом пытался достать до другого, что бы хоть как-нибудь отвлечься от происходящих вокруг несуразностей.

Видимо моя спутница заметила это. Лукавая улыбка поползла по её губам. И она пару раз закатила глаза. В итоге, тихо засмеявшись, она, напустив на себя вид могучего оратора, взведя одну бровь, от чего стала презабавной, продекламировала:

— Сударь, это же улица Ацилу— тут всё наоборот! Всё что только может быть! Помни это! Пойдём.

И, махнув рукой, легко рассмеялась, мол, «а, что толку с тобой говорить?». А вот мне было не до смеха. В какой-то момент я понял, что листья на деревьях растут обратно, увидел летящий задом клин гусей, и даже вольный ветер и тот наступил пару раз мне на мыски своими пятками блестяще отлакированных и начищенных соломенных мокасин. Тут уж, сами понимаете, ставь не ставь свечку в храме-вверх-ногами, а я начал то уменьшаться, то снова вырастать до прежних размеров. Словно буёк на неспокойном море я постоянно опускался-поднимался. И что за врождённый комплекс такой? Конечно, многим людям свойственно уменьшаться в размерах от недопонимания чего-либо, но я никогда не думал, что страдаю тем же. Сжав кулаки, с мокрым от пота лбом, я шёл, постоянно меняя размеры. Иногда голова не успевала за телом, и на тоненькой колбаске туловища повисал огромный арбуз головы, иногда— наоборот. В общем, зрелище это Цереру Лилию привело в совершенно невменяемое состояние. Она исходила звонким смехом, иногда пригибаясь от спазмов хохота, тыкала на меня пальцем и даже пустила слезу. Ничего не скажешь, позабавилась она хорошо. Ух, как припомню— зло берёт аж! Мне-то каково было в тот миг, а? Я бы сказал, не до смеха. Даже несмотря на сурка.

Я глазел по сторонам совершенно ошалевшим взором, как вдруг моя спутница тронула меня за плечё, и сказала:

— Мы пришли. Теперь то ты всё понял? И перестань уменьшаться. Это уже не смешно.

К неописуемому моему удивлению, мы действительно пришли к месту пожара, хотя двигались всё время от него. Хотя, по сути, пора было бы уже привыкнуть ко всем перипетиям сего дня.

Горел двухэтажный дом. Огня видно не было— только дым валил из всех окон и трёх дверей подъездов. Кое-где стёкла в рамах полопались от жара, иногда во тьме оконных дыр мелькали всполохи затаившегося внутри пламени. Красная пузатая пожарная машина стояла неподалёку, изрыгая тонны воды из брандспойта. Однако вода испарялась в метре от намеченной цели (оконного проёма). Круглые усатые пожарники в блестящих медью шлемах суетились тут и там, растягивая шланги, таская вёдра с водой, водружая лестницы. Но и их работа казалась тщетной и несогласованной. К тому же двое борцов с огнём уже развалилась в тени ближайшего дерева и уплетали плюшки с квасом, прищуренными глазами глядя на суету коллег.

Из дома практически не доносилось криков, только иногда какой-то гул. Такое впечатление, что и людей там не было. Однако Церера Лилия уверила меня, что они там имеются, и, к тому же, все целы и здоровы. Откуда она это знала, ответа не проследовало.

— Кстати, так они ничего не добьются,— лениво проговорила она, указывая на пожарников.

— А ты знаешь, как потушить пламя?— спросил я недоверчиво.

— Можно сказать и так. Правда, зачем же мне вот так вот портить результат своих трудов?

— Какой результат? Каких таких трудов?— удивился я, отпрянув в сторону,— уж не хочешь ли ты мне сказать, что это— твоих рук дело? Что это ты подожгла?

Церера Лилия не ответила. Она, подобрав складки платья одной рукой, и придерживая колпак другой, пошла в сторону дома, перескакивая через лужи воды, что текла из шлангов и брандспойта. На какое-то время дым скрыл её силуэт, но вскоре его направление изменилось, и я смог чётко разглядеть её, стоящую прямо у одного из подъездов, рядом с пепелищем, которое некогда являлось, видимо, перилами лестницы с крыльца на тротуар. В руках Церера Лилия держала что-то маленькое и показывала этот предмет мне. Вскоре я догадался, что это было. Догадался, и снова почувствовал, что уменьшаюсь. В руке она держала ту самую сигарету с мундштуком, которую она курила при первой нашей встрече. В клубах дыма этой сигареты и я и летал, как в тумане. Тогда как раз она выкинула её. Судя по всему, очень метко. Если такая мелочь могла вызвать пожар дома… Но уверенность во мне была абсолютная. Да, это была та самая сигарета. Когда Церера Лилия вновь приблизилась ко мне, я в этом убедился.

— Ты скоро станешь меньше этого мундштука, бедный ты мой, проговорила она со смесью хитрости и ласки.

— Так вот что ты имела ввиду? Да уж… Сопоставить эти вещи я просто не берусь… Ну хоть ты мне поведай, как ты так умудрилась? А то мой разум молчит,— сказал я.

— Ну уж нет. Чего доброго, опять провалишься в муравьиную норку или воробей склюёт. Да и времени нет. Как-нибудь всё расскажу, а, может, и сам поймёшь. А пока… а пока времени нет. Где мой котёл?

Он упёрла руки в бока и властно огляделась вокруг. Откуда ни возьмись, на тротуаре появились два чёрных козла, тащащие на привязи большущий котёл, который круглым днищем своим шуршал и скрежетал по камням и асфальту. Они остановились напротив нас и тупо уставились перед собой, жуя клочки сена. Котёл блестел, словно был из чистой меди. Причудливые орнаменты и письмена покрывали его как снаружи, так и изнутри. Из него вдруг выпрыгнул кот. Он подошёл на двух лапах к Церере Лилии и чинно раскланялся. На нём был армейский мундир с фибулами и эполетами, панталоны с перевязью для сабли и треуголка.

— Вот, собстно, и ваш кот… котёл, мадмуазель. Ррр.. начищенный, как гртся, до полнейшей отражабельности,— довольно и лениво проурчал кот, зубоскально улыбнувшись,— наполнен всякой всячиной, снедью, и готов, по сему, к употреблению. О, и вы тут. Ну что за день— одни герои.

Кот, всё с той же гипнотической улыбкой какое-то время разглядывал меня, а затем сделал реверанс и съел сам себя. Я же снова почувствовал покалывание и стягивание кожи по всему телу— обычные признаки того, что уменьшаешься. Однако, на сей раз, всё оказалось совершенно иначе. Продолжая бездумно глядеть вокруг, я вдруг поймал себя на том, что вижу, как всё вокруг уменьшается. Фонарный столб напротив дома стал короче. Оглянувшись, я заметил чуть ли не вдвое уменьшившихся пожарников, суетящихся, мокрых и дымящихся. Увидел крышу двухэтажного дома на уровне своего можжевелового носа. Только одна Церера Лилия, да ещё её котёл, оставались тех же размеров. Тут я осознал, что либо мы, либо всё вокруг изменило размеры, и, скорее всего, первое. Да, мы выросли. Но для чего? Наученный опытом утра этого дня, я понял одну истину— если что-то меняется или идёт не так, как должно было бы по законам логики, значит это так нужно. Даже нужнее того, что идёт по обычным законам и порядкам. Почему? Ой, лучше не спрашивайте, а то вот прямо сейчас и сами уменьшитесь.

Мы прекратили расти, только когда кроны деревьев и крыши домов оказались на уровне наших поясов. Я машинально, словно пытаясь остаться незамеченным, присел на корточки, наивно стараясь не вызвать переполоха среди людей нормального роста. Это, разумеется, было бесполезно, и, вскоре пожарники побросали шланги и вёдра, уставившись на нас снизу вверх, из окон горящего дома пялились вполне невредимые, но очень удивлённые люди.

Церера Лилия с будничным видом поставила котёл перед собой, кинула туда щепотку какого-то порошка, добавила каплю розовой жидкости из хрустального флакона и начала перемешивать содержимое своей кожаной плетью. К удивлению, в котле каким-то чудесным образом уже была вода (или иная жидкость), а под ним горел огонь, языками своими разъяряя красную медь котла. Церера Лилия старательно и импульсивно размешивала содержимое плёткой, пытаясь сдуть упавший на глаза локон волос. Видно было, старалась она на славу и сосредоточенность светила из хитрых больших, этаких египетских, глаз.

— Слушай внимательно, — медленно проговорила она, неотрывно глядя в котёл,— сейчас мы наберём отряд, который ты поведёшь собой на параде. Парад начнётся через три часа, и надо успеть всё приготовить… а у нас ещё конь не валялся, крот не ездил на мотороллере, пчела не утонула в дыне.

Тут она, одной рукой помешивая варево, развернулась к пылающему дому. Дом тот был в высоту ей до пояса. Не долго думая, она откинула его крышу, как крышку бабушкиного старого сундука, что стоит у меня на чердаке и поёт свои баллады голубям и желтоватой сепии стен и портретов. Из оставшегося без крыши дома на нас в ужасе глядели люди, не обращая внимания на обуявшее весь дом пламя и чёрный дым, что не давал им дышать.

— Я просто хочу их спасти. Ты же видишь— они совершенно не способны помочь сами себе,— сказала Церера Лилия, вытаскивая маленького человечка из этого «сундучка», ухватив его за шиворот большим и указательным пальцем.

Но если я ожидал, что человек будет поставлен на землю и отпущен с миром, то она задумала что-то ещё. Человечек был безжалостно брошен в котёл с кипящим зельем. В нём он был как головастик в большом аквариуме. Раздался вскрик и плеск. Плюх! Брызги всех цветов радуги поднялись над бортами котла, оросив шипящими и смеющимися искрами тротуар. И снова на поверхности остались одни пузырьки. Я был шокирован.

— Что ты делаешь? — крикнул я.

— Набираю команду,— равнодушно ответила Церера Лилия,— я же уже тебе говорила. Слушай внимательнее.

И она вытащила ещё одного брыкающегося человечка в очках, с чашкой кофе в одной руке и газетой в другой. Он прокричал что-то вроде «я буду жаловаться в утиный суд!». Но его жалобы растворились в кипящем зелье. Следом отправилась кокетливо хихикающая девушка, два негритёнка, играющих на трубах, старушка с большой пенсией, повар в колпаке и гидрокостюме, ребёнок-с-фотосъемок и девочка-с-веточку.

— Слушай,— обратилась ко мне моя коварная спутница,— мне в детстве пытались вырастить ещё две руки с помощью рукосемечек (говорили, так будет лучше для моей дальнейшей профессии), но меня похитили крокодилы. Так что у меня всего две руки. Зато у тебя тоже две, да свободные. Так вот, я буду перемешивать супец и сыпать ингредиенты, а ты— кидать туда людей. Просто доставай их двумя пальцами за шкирку и всё.

— Они умирают там?— тыкнул я на котёл,— тогда я не согласен!

— Дурень, они там рождаются! И если ты не согласишься— я самого тебя туда кину сейчас же. Не веришь?

Она зашипела подобно кошке, и из зелёно-жёлто-голубо-карих глаз стрельнул луч ослепляющего света, пахнуло озоном и порохом. Я подскочил и в страхе начал выполнять её поручения. И, о небо, как же это было трудно. Люди не хотели лезть в котёл, упирались, бранились, я с трудом мог поймать их, когда засовывал руку в дом. Какой-то мужчина всадил мне под ноготь нож (правда тот казался мне не больше занозы), пару раз я чуть не превратился в того, кого доставал и кидал в котёл. Небо потемнело, гигантские свинцовые тучи клубились над нами. Пламя полыхало снизу, освещая их жутким адским светом. Дым и ветер, сажа и огонь, тучи и пыль, мороженное и спирт. Церера Лилия энергично мешала варево, в котором исчезали всё новые тела погорельцев, своей плетью, сыпала в него порошки, стружки, шарики, звёзды, макароны, изюм, заварку, кофейные зёрна, приправы, кусочки вчерашней утренней радуги, скорлупки бешеных орешков, вафельных слоников, картины Страшного Судна, металлокерамику, твоего кота, виниловые пластинки, бригаду сварщиков, лесные были и небылицы, негласные соглашения, пару непроизносимых слогов и всё наречие племени Укарампа… Она смеялась и кричала что-то ветру, а он отвечал всё новыми порывами. Молния разорвала холст этого зрелища на несколько треплющихся в шторме кусков. Я же таращил в испуге глаза на сияющий медью котёл и машинально кидал в него людей. Кто бы мог подумать, что я до такого дойду? Разве что чья-нибудь межгалактическая бабушка.

В конце концов, в здании никого не осталось. Церера Лилия, заметив это, отвела плечё, её плётка быстро зазмеилась в дрожащем воздухе и с диким треском обрушилась на горящие стены. Дом ухнул и разлетелся на тлеющие щепки. Варево в котле засветилось зелёным. Из него начали выпрыгивать пузырьки, наподобие мыльных, только с чем-то мутным внутри, серо-бурого цвета.

— Это,— громогласно сказала ведьма,— их души. Вернее, та скорлупа, в которую раньше они были заключены. Помнишь что я рассказывала тебе о Хорнозоне? О спруте, который пытается сё сделать похожим и одинаковым, помнишь? Так вот это— его рук дело… вернее, не рук, а щупалец. Он сейчас злится на меня и на тебя где-то там, в мшистом болоте. Мы освобождаем их. Мой отвар очищает их от пут одинаковости, стадности. Ну же! Выходите!

И в тот самый миг из котла начали выпрыгивать совершенно иные существа. И были они до того не похожи, что выглядело это совершенно неприлично относительно похожести похожих сходств. Страннее странного, удивительней необычного, неопределённей неясного и непроявленней скрытного. Эти непохожцы и непохожки выстраивались в нестройную шеренгу неподалёку от костра, выставив вверх длинные знамёна, ломано извивающиеся на ветру чайного озера, что оглашалось раскатами громового пения Х-чудовища, плавающего в нём. Шеренга всё пополнялась и пополнялась выпрыгивающими из котла пёстрыми существами. А я всё уменьшался и уменьшался, растерянно глядя на сии метаморфозы. Но так как опирался я на край котла (к слову, варево было абсолютно холодным, как и горящий под котлом огонь), то, уменьшившись окончательно, оказался висящим на его стенке.

Церера Лилия, увлечённая выкрикиванием в небо странных заклинаний, не сразу заметила то, что я уменьшился. Когда же заметила, ринулась спасать меня, однако, краем рукояти плётки, торчащим из-за пояса, задела котёл. Он качнулся, и я с надлежащими выражениями и звуками, соскользнул в него. Плюх! Тело сразу ощутило прохладную эфирно-лёгкую жидкость, обвивающую конечности невидимыми потоками, тонкими как змея микро течениями.

— Держись! Не паникуй! Когда тебя начнёт засасывать, постарайся подумать о чём-нибудь хорошем!— кричала она, нависнув над котлом.

Мне её лицо казалось огромным, оно застилало всё небо, а вокруг, словно скалы, возвышались медные стены котла. Стены подсвечивались снизу— зелье светилось, как гниющий пень. И меня начало затягивать в водоворот. Подумать о чём-то хорошем не получалось— почему-то подумал о культе человеческих жертвоприношений древних ацтеков. Я пытался ухватиться за существ, выскакивавших из котла на землю, за плавающие палочки, веточки, пузырьки, но всё было тщетно— меня неумолимо затягивало.

— Когда вынырнешь с той стороны,— голос ведьмы всё отдалялся и становился едва различимым в лавине бушующего, сыплющего шипящими искрами, потока,— … когда вынырнешь, найди Барона Субботу, слышишь? Найди Северную Песню! Это корабль…

— Какой корабль? Куда меня затягивает?— кричал я что было мощи, постепенно смиряясь с судьбой быть поглощенным чародейским котлом.

— На Парад ты явишься на корабле! На летучей бригантине «Северная Песня»! И не один, а с Бароном Субботой! Один ты не найдёшь нужное место…

— Вытащи меня!— захлебываясь кричал я.

— До встречи! Найди меня. И помни, у тебя совсем мало времени!

Голос постепенно растаял. Я погрузился в жидкость с головой, очутившись в полнейшей тишине. Только сверху, сквозь толстый слой этой диковинной субстанции, доносились невнятные приглушённые звуки, как обычно бывает под водой. Искры плясали в темноте перед глазами, заползали в нос и в рот. Меня начало кружить в чёрном пространстве. Изнутри что-то распирало всё моё тело. Неожиданно раздался мощнейший гул— сумасшедшее громкий звук английского рожка. И я, по-видимому, потерял сознание…