Горний мир близко, он — в грусти, подкрадывающейся пасмурным зимнем днем, в незаметной предутренней тени, в твоем сне, который ты всегда забываешь, когда просыпаешься. И там свет. И он смеется над нами. В нем мы все — маленькие дети, играющими камешками на берегу северного моря в погожий день. И свет этот пуст. И в нем благость. Он цвета молнии. Он холодный и гордый. И мы будем там.

Мы живем не во тьме, а в серых сумерках, а похожи они на простыню под ноябрьским дождем. Иногда мы видим свет. Например, когда из глубокой раны ритмично льется наша кровь. В ней отблеск света. И свет заберет нас всех. Когда — не важно, но мы будем там.

Обои грязного цвета и телесный свет оргазма — одно и то же. Все это проблески света из горнего мира. Нет ничего — и это свет. Американские проститутки и прошедший новый год — жизнь в сумерках. Проснись и пой. И живи. Со своей дурацкой песней. Лучистая энергия настольной лампы — пафос твоей никотиновой зависимости. Зачем? Ты все еще задаешься этим вопросом. Последнее танго в Донецке. Его никогда не было. Его придумал свет, чтобы обмануть нас и у него это получилось.

Летнее солнцестояние всегда приходит неожиданно и не вовремя. Соки земли еще слабы. Прыгая через костер, ты пытаешься увидеть свет, а видишь золу. Белые люди вокруг тебя, но ты не замечаешь их, ты меняешь их на пригоршню искусственных камешков и прижимаешь к сердцу. Белые березы и шум листвы в летную ночь. Теплый ветер, дующий над Меотидой, в нем весь я. Любая роща как напоминание об ошибках. И о людях, указавших на эти ошибки, но и они не правы. Прав только свет. Как бы ты ему не поклонялся, он не слышит тебя, природа его иного толка, с ним не надо вести долгие разговоры. Свет — это то хорошее и доброе, которое ты никогда не делал и не сделаешь.

Ты — это я. Ты не мое отражение, а я сам. Ты — другой, и я — не то, что ты обо мне думаешь. Я и сам не знаю, что уже о себе думать. Я жду когда меня заберет свет. Свет — это не смерть, это жизнь, такая же, но другая, здесь, но не по этим правилам. Правила устанавливает сам свет.

Горний мир — высокие вершины, бархатные бездны, синева, пустота и свет. В них весь я. Только похож не на свет, а на простыню под ноябрьским дождем. Свет наверно устал нас ждать. Как дождь. Как автострада поздней ночью, и только выпал первый снег, белый как свет. И огни далеких машин.

Надо что-то менять, но менять не хочется, зола влечет позабытой когда-то мудростью. Но я буду стараться и вы будете стараться. И тогда каждый будет счастлив по-разному. И в это мгновение свет заберет нас.

2005

Весенний

Весна суть прибежище света. Он разливается в ней как вода по песку, какой-то чужой, не твой. Опять тоска по далекому и неизвестному становится невыносимой. По тому, где свет. И мы будем там.

Весна гложет не только душу, но и тело. Ты худеешь, твой жир клеточка за клеточкой исчезает, печать старых грехов, почему жир всегда воспринимался как нечто незаконное? Только ли потому что он проявление твоих слабостей? Нет. В нем память твоего тела о пережитом. Свет хочет, чтобы ты избавился от груза прежнего прежде, чем он заберет тебя. Тестостерон в мозгах и мыслях, мыслительный тестостерон ядовитей, он извращает все помыслы, удаляет от света.

Ночь перед костром, поиск нереального, в костре — земной свет, разговоры с камнями, в которых света нет. Они лишь могут впитать его и попытаться сохранить, но у них это не получится. Никогда. Свет не хочет тратить себя на тех, кто не видит его. Многие не видят. Боговдохновенность и богохульство. Benediction и malediction — разница в корне. Корень разницы не всегда понятен посторонним, тем, кто завтра будет читать про горний мир и свет, создавший его. Света хватит на всех, но не всем он отдаст частицу себя. Мир, мир, мир. Горний. Просто мир, который выше горы, или гора, что выше мира.

Годы уходят — плохо, прошлого не вернешь, годы уходят — хорошо, чем дальше, тем ближе к свету. Опять вспоминаешь старые слова: «с таким сознанием как у тебя, в горний мир не пустят». Пустят. Не вам решать, что нужно свету.

Самоубийство, как признак весны или весна, как признак самоубийства? Нет, весна не время, вернемся, когда наступит осень. 1984 — я уже был, 2084 — меня уже не будет, жаль. Ведь кто-то хочет жить вечно, а ты? Вечность без света, который ты будешь искать в бесконечных закатах, но не найдешь?

Вина и невиновность не антонимы, вина поглощает все, даже невиновность. Суд, на котором ты будешь свидетелем — пища для размышлений о вине, а вино, которое ты пьешь — воспоминание о детстве.

Иррациональность влечет, в ней свет. Скептицизм тоже влечет, но в нем света нет. Так ты пытаешься закрыться от мысли, что таких же шесть миллиардов, а твоя честолюбивость — капля в море честолюбивых стремлений к свету. Как же сделать, чтобы твоя капля стала больше моря? Что такое сотворить, чтобы тебя заметил свет, ведь ты хочешь быть там.

Брутальная правда — остаток несуществовавших воспоминаний. Синий цвет — не предел мрачности. Белая кошка — не свет, хотя бывает похожа на него. Один нацист лишь глашатай света, не осознающий и не обладающий, ошибка связи.

Сколько будет светов, не знает никто, даже ты. Как долго, как больно, как важно, как вольно, как страшно, как стыдно, не надо, но будет.

Ответа нет, есть лишь свет и его мир. И мы будем там.

2005

Летний

Темное, теплое море. Ночь. Море словно нефть, такое же черное и теплое, словно лоно женщины. Кажется, стоит только нырнуть, поглубже, так чтобы уши сдавило от давления, и увидишь свет. Он всегда рядом, всегда с тобой, только скрывается в укромных уголках самых обычных ландшафтов. Огни далекого здания, его отражение на спокойной воде, ты здесь, в темноте, а там свет, там много света, как бы попасть туда? Когда-нибудь я пройду берегом моря, в спокойную безлунную ночь и увижу свет, и он примет меня. А пока что — плохая компания, старые шутки, вино и очередная сигарета, которую ты воткнешь в мокрую гальку, а потом ее заберет нефтяное море, она никогда больше не увидит свет. Он ей не нужен.

Плохой загар и плохой английский, дешевое вино и отсутствие дешевых женщин, Арктурус и Нил, хит последнего месяца и фильм, забытый еще в детстве. Отсутствие присутствия света в белом, призрачный намек на свет в черном. В городе Сочи темные дни. Так свет обманывает нас, дает надежду и забирает ее. Теплые ночи и жаркое утро, лень и бездумность, без неги и без смысла. Тупое безразличие к будущему и ностальгия по прошлому. Казалось, тогда свет светил нам чуть ярче. Еще одно пьяное лето, до него была пьяная весна, а до — нее пьяная зима. Близость света поражает, всего-то полоска тьмы — и мы уже там.

Отвратительные моллюски в раковинах, растущие из твоей груди — это сон. Разочарование в старых товарищах — это явь. Молодое вино, крепкое и сладкое, бессмысленное и безжалостное. Будь ты проклят, ты всех нас предал. Свет не предаст никогда, он ничего не обещал, ему нечего предавать. Усталость — от остроумия, бодрость — от глупости. Три парня и одна девушка, лучше бы три девушки и один парень. Эгоизм — единственное, что приближает тебя к свету, но это иллюзия. Недостаток общения и переизбыток внутренней пустоты, пустое в белом, пустое в черном, наполненность в красном, всегда только в красном. Мечта о порочности, порочная мечтательность, садо-мазо в играх не для тебя, сколько же еще ждать хотя бы намека на свет, «я такая дура, что тебе открылась».

Творчество как обязанность, ожидание как призвание, пафос в словах, мелочность на деле, встречи и расставания, побольше бы, побольше, пьяные ублюдки и апельсиновый сок, самоуничижение и мания величия, и все это ради того, чтобы нас забрал свет, сколько же еще осталось? Нас много, а он один. Бог — это свет? Неправильный вопрос, неправильный ответ. Доказательство твоему внутреннему голосу, что ты еще имеешь право на жизнь, но ему этого не доказать, острое желание в близости и висцеральная репульсия на нее. Отторжение отверженного, Гаврош и нелюбимые писатели, свет напишет последнюю книгу и счастье тем, о ком будет там хотя бы одна строчка, потому что тогда мы узнаем, что свет думает о нас и возьмет нас с собой.

2005

Осенний

Посвящается Т.К. (1983-2005)

Света нет, может быть его никогда и не было, все обман. Снова кровь, теперь кровь течет из твоей головы, много-много крови. И в ней нет света, только слякоть и темнота осенней ночи. Кто они были? Был ли в этом какой-то смысл? Было ли это испытанием света или доказательство его несуществования? Только свет мог бы дать ответ, но я больше не вижу света.

22 — это мало. Маленькая смерть, чистая случайность. Именно в это время, именно в этом месте, именно эта жизнь закончилась. Ты обманула нас. Тебя забрал свет, ты слишком спешила в горние миры. Так спи спокойно, милая. Нам будет тебя не хватать, но сейчас ты там, где много света, а я здесь, где горит настольная лампа. Неравноценная замена, не правда ли? Я так мало думаю о тебе. Все те же шутки, все те же лица. Простила ли ты меня? Надеюсь, когда свет заберет меня, ты тоже будешь там, и у нас не будет больше повода ругаться или выяснять отношения. Ты слишком любила жизнь и жила слишком быстро.

Слишком много событий для одного года. Он еще не закончился, а я уже опустошен им, он выпил меня, я не в силах чем-то заниматься. Свет, дай мне силы. Не превращайся в безжизненное и далекое сияние, неоновую вывеску на ларьке, до которой я никогда не дойду. Let there be more light. Странное совпадение, что когда я пишу это играет именно эта песня, я не пытался так сделать заранее, я жду всего лишь намека на то, что свет есть, я уже теряю надежду. Время оставляет на нас следы своих зубов. Шрамы холодных поцелуев. Это придумал не я и поэтому не в силах что-либо изменить. Пиво и прокуренные комнаты, водка и утренние сожаления, потерянные телефоны и похоть, которой столько же лет сколько и человеческому миру.

Ночные истерики по утрам становятся забавными рассказами для твоих друзей, обиды или забываются или становятся твоими вечными спутниками. Последнее — чаще. Ты скотина и ты об этом знаешь, но надеешься на то, что свет сделает из тебя человека. Но там, где свет — нет место людям, нет места существам, потому что существа — это жизнь, а свет — это нежизнь. Это что-то другое, о чем ты не имеешь даже крохотного представления. Свет одинаково далек как от жизни, так и от смерти. В нем вообще нет никаких различий. Там ты, наконец, избавишься от гордыни, от ханжества, от равнодушия, от всего что не дает тебе жить так, как ты мог бы, так как ты хотел бы прожить. Твоя жизнь — это утренний запах пепельницы, после ночной попойки. Нет она не страшна, и не уныла, но от нее некуда деться, так же, как от этого запаха. Слишком много сигарет, слишком много пороков, которые ты себе прощаешь, слишком мало критики, слишком мало толковых поступков. Этот год уже заканчивается, и его конец, видимо, будет феерическим, я устал от этого года, в нем было мало света.

Таня, свет забрал тебя от нас, но может быть, когда-нибудь он заберет и меня? Когда же свет заберет меня?

2005