"В 16.09 мы откинулись на спинки обтянутых синей искусственной кожей кресел. Люди всегда казались мне немного чудоковатыми существами, абсолютно не приспособленными к нынешним условиям жизни. Не удивлюсь если человечки вокруг такого же мнения обо мне — истерично-хохочущей красотке. Для них, именно я сногшибательная шизофреничка, а не они, прилетела с другой планеты. На самом деле, люд радуются, когда о нем говорят.

Подсознательное желание быть в центре внимания. Фрагменты долетевших сплетен мозаикой складываются в цельную картину, пробелы заполняются воображением. Мозг сам достраивает недостающие кусочки, зачастую полностью искажая суть: аккуратно, приклеивая пазл к пазлу вечным клеем моментом. Фантазийные образы, только что продуцированные путём элементарных или же сложнейших механизмов сознания.

Элементарная потребность "быть". Чудак, прячущийся по углам коммуналок, пытаясь внушить миру своё безразличие, сразу же выдает себя случайными фразами-перебранками на кухне, сплетничая с ужасной соседкой-кошатницей. Обо мне, вероятно, молчат и, потому растёт моё личное страдание. С каждым годом хворь крепнет, а людишки злятся. Невозможно достучаться до богов, они дружно молчат, наблюдая за жалкими попытками достигнуть поставленной в полубреду цели.

Кому вообще придет в голову рассказывать эту историю? Только один человек способен на это".

История, записанная на измятой временем бумаге, пропитанной надеждами и мольбами, была найдена в белом самолете "Аэрофлота", каких точно десяток, а то и больше. Разбирательство ни к чему, и так понятно кто это все затеял.

Страница за страницей… каждая из них — короткая самостоятельная история, записанная, вероятно, с одной целью — морально уничтожить меня.

Чувствую себя жуком, раздавленным детским ботинком. Полуживое месиво из дергающихся усиков, обездвиженных ножек и комков нервов.

Несмотря на внутренние противоречия, перелистываю страницу.

Запись 2.

"В самолетах время обычно не летит, а тянется. Густая, расплавленная мера движения материи. Каждый раз, поднимаясь по трапу самолета, я впадаю в панику: ладони покрываются кристалликами мутного пота, воздух попадает в легкие то мелкими подачами, то огромными глотками. Неконтролируемый панический страх. Таких как я сотни. Мрачная болезнь социопатов, затевающих мелкое пакостничество.

При аэрофобии психологи советуют поработать со своим сознанием и, представив катастрофу во всех красках, попытаться найти выход. Если выход не найден, то покрепче впиться в подлокотники и пофилософствовать на тему жизни и смерти.

Прочитав на сайте "Аэрофлота" совет №4 (ознакомиться с техническими параметрами самолета, что поможет почувствовать себя в безопасности), я начала дико хохотать. Если вникаешь в процессы, начинаешь соображать, отчего делается только страшней.

Летать одной для меня настоящее испытание. Вжавшись в кресло, достаю бутылочку цветной жидкости, и вливаю ее в горло. Мой способ спасения, попытка сбежать от действительности, теряясь в собственной голове. Кошки-мышки.

Неверное, подсознательно метод "эвакуации внутрь себя", как я его позже окрестила, присутствовал всегда. Образ жизни моих родственников не мог не оставить своего отпечатка. Выросшая в небольшой деревеньке, я с детства наблюдала как мой отец и дед пьют. После тяжелого дня в поле, устроившись на веранде, они посылали мать в подвал за самогоном и начинали отдыхать. В их мире отдых — это две стопки, закуска и сон после вечера пьянства. Дикари. Ничего не стоящие эмоции беспомощного чада, которому неприятно, хоть и привычно помогать матери будить отца и деда, получать тумаки и слышать неразборчивую брань. Ребенком я презирала алкоголь. Это было так давно...

Миниатюрная отрава проникает внутрь, эритроциты вместо того чтобы отталкиваться начинают слипаться, кровь сворачивается хлопьями. Внутри тела образуются маленькие гроздья винограда. Вернемся к истории. В 1861 ученные дали название эффекту склеивания эритроцитов, дарящем миллионам свободу от внешнего мира. Они, эти американцы, наградили именем процесс разрушения схожий с эйфорией. Когда я проснусь, попрошу у стюардессы пластиковый стаканчик прозрачной жидкости и пойду мочиться собственными мозгами.

-Чего ты боишься больше всего? — задает вопрос мой спутник.

Клонит в сон. Пытаюсь внимательно посмотреть на собеседника. Ничего не получается, уверенна, он знает об этом. Физик, не раз рассказывающий об отравляющем воздействие алкоголя на мозг, без единой эмоции рассматривает меня. Для него это нормально — не выражать чувств. Закрыв на секунду глаза представляю какая буря творится в его душе.

Когда он в первый раз увидел цветную бутылочку у меня в руках я узнала об абсенте достаточно чтобы терзаться совестью каждый раз, как подношу к губам отраву. Все просто: после естественной защитной реакции — погружения пьяницы в сон, организм требует воды. Закаченная под череп жидкость растворяет мозговые клетки и через мочеполовую систему выводит их в канализацию. Удивительно как мои родственники, потребляя дикое количество алкоголя умудрялись оставаться людьми и сохранять человеческое лицо. Чуть грубые, они, все же были способны проявлять общительность и более или менее любезно обращаться с гостями. Все их беды происходили от скуки.

Жизнь, несмотря на сотни способов, придуманных с целью развлечься, всё же однообразна. Пестрое и бесполезное проклятие человечества. Синдром, болезнь окружающих, яд, отравляющий быт с самого рождения. Несмотря на внешнюю добропорядочность и остатки нейронов, заполненных информацией о правилах хорошего тона, с тобой своих сельских родственничков я бы в жизни не познакомила.

"Ты" — это молодой мужчина с правильными, немного несимметричными чертами лица, чуть пухловатыми губами и прекрасными серыми глазами. Что я знаю о тебе? Если разобраться, не так уж и много. До встречи со мной сходил с ума от скуки, преподавая в каком-то университете лекции по физике, ходил не тренинги и изучал знаки зодиака. За полгода ты так наловчился по внешним признакам угадывать под какой звездой появился на свет тот или иной человек, что даже мне становилось не по себе от бьющих в цель ответов. Удивляясь каждый раз, я все же жду сбоя. Хочется собственными глазами увидеть ошибку.

Везде есть изъяны. Любая, даже самая надежная система, имеет свои, пускай на первый взгляд крохотные несовершенства. Подходя к людям на улице, ты угадывал их гороскоп, должность и сумму денег в кошельке, а затем, с доброй улыбкой, говорил, что они должны отдать их тебе, если не хотят беды. Столкнувшись с необъяснимым явлением подавляющее большинство соглашалось. Не каждый день к тебе подходит, будто свалившийся с неба человек, который просто научился считывать элементарную информацию и теперь прикалывается, потешаясь над людским суеверием.

Пожалуй, не так важно что ты делал до встречи со мной. История твоей жизни в мельчайших подробностях должна остаться в прошлом, потому что в реке длинною в 27 лет наверняка помимо невинных развлечений найдутся трупы девушек. Твои личные воспоминания, способные причинить боль. Поднимать муть со дна — не мой стиль. Потому довольствуюсь угрюмым молчанием, в которое ты иногда впадаешь. Безмолвие, тишь, упоение спокойствием. Взгляд направлен в пустоту, табличка "ушла в себя и не вернулась". Достаточно того что ты со мной без всяких левых условий и лишних расспросов.

Благодарна тебе, потому что каждый раз когда я травлюсь, ты держишь меня за руку и молчишь. Смирение и понимание читается на твоем лице, однако, когда я вжимаюсь в кресло и подношу бутылку к губам, ты каждый раз пытаешься меня остановить.

-Ты меня слышишь? — внимательные, ничего не пропускающие глаза, пристально вглядываются в мое лицо, подмечая чуть глуповатую улыбку. Молчание явно затянулось, превысив все возможные меры допустимые правилами хорошего тона. Губы вытягиваются, как будто пытаясь дотянуться до невидимого кремового пирожного: чего ты боишься больше всего? — повторяешь уже заданный вопрос.

Выхожу из сладкого состояния легкого опьянения. Улыбка становится более осмысленной. Потребность в сне улетучивается. Будто и не было совсем. Временная смерть отложена на потом.

На столике передо мной вовсе нет никаких сладостей, только сок и начатый обед: беспорядочно разбросанные кости белой рыбы, фантики, кусочки нераспакованной пищи, завернутой каждая в свой индивидуальный пакет.

-Извини, задумалась, — обманываю и всерьез задумываюсь, хмуря брови.

Наблюдательный физик выжидательно молчит. Неподвижность змеи, гипнотизирующей свою жертву.

"А действительно, что пугает меня больше всего: короткое замыкание двигателя, люди объятые огнем, кричащие дети или накаченные наркотиками шахидки? Быть может бутылочки в моей сумочке не от наследственности и картинок в голове, открытками отпечатавшимися в памяти? Не от беспомощности ли я чувствую себя загнанной на бойню свиньей, у которой все же есть шанс на спасение?

-Даже не знаю, — отвечаю я, уставившись на белую вилку, спрятанную в прозрачный пакет. Ей везет ни чуть не больше девятимесячного плода в утробе. Пластик надежно защищен от внешней грязи, пока находятся в своем коконе, но стоит мне вытащить его, как белоснежные зубья обмараются о грязь внешнего мира. Сок от помидор, кусочки рыбы, соус для риса окрасят белоснежную поверхность в грязные оттенки. У нее есть шанс остаться чистой на этот раз, но он так мал, что надежда уходит, махнув на ситуацию рукой. Так и с людьми.

— Наверное, сама смерть, — добавляю я после паузы, — отсутствие контроля над ситуацией приводит меня в панический ужас. Не отрицаю, внизу на земле свои недостатки: летающие кирпичи или такси, врезающиеся в людей на остановках, но там я твердо стою на ногах, а значит, существует иллюзия уверенности.

На этот раз брови хмурит он: "ты же всегда утверждаешь, будто все происходит с определенной целью. К примеру, если тебе суждено быть убитой упавшей с пятнадцатого этажа сковородкой, этого не избежать. Все происходит так, как должно происходить", — мой прекрасный физик замолкает и, поворачиваясь ко мне всем телом, принимает позу рыболова, ждущего, когда же позвоночное созреет и заглотит крючок. Однако, поплавок недвижен.

Мне хочется вступить в жаркий спор. Рассказать о своей вере во всемогущество человека. Объяснить, что никакого старого волосатого деда не существует, и рассказать какое у него на самом деле лицо. Это так важно поделиться впечатлениями и видениями. Ты не поверишь ни единому слову, так как слишком хорошо успел изучить мои мысли, потому мои губы беспомощно раскрыты, как у ребенка, увидевшего бабочку. Со стороны напоминает удивление. На самом деле загнанность и отчаяние.

Мне откровенно неприятен этот разговор, и я зла на то, что произошло недавно: до 16.09. Хочется прыснуть немного яду, чтобы твоя ухмылочка будущего победителя, немного повяла.

-Несмотря на безумства, на которые мы толкаем друг друга в душе ты остаешься таким же праведным верующим, как и я. Нам просто нужно верить хоть во что-то, без этого мы засохнем как пауки, упадем и развалимся на куски, — откидываюсь на кресло и наслаждаюсь эффектом. Твое лицо вытягивается, теперь злость не только во мне. Если представить что мой дорогой физик — есть простыня, то его лазурно-голубой цвет меняется на темный оттенок. Одной капли противного оттенка синего хватит, чтобы она плющом расползалась по ткани, разъедая первоначальный цвет. Мне мало. Нужно подкинуть в камин пару полен.

-Как когда-то в сельской церквушке, — маленькая доза яда. Практически незаметно, продолжаю — не изгладить из памяти открытки-воспоминания, где мы дети, стоящие на коленях перед священником в нашем забытом богом селе, — достигаю нужного эффекта, бью прямо в яблочко. Достаточно. Змеи отползают от добычи. Пластиковая вилка пронзает румяную помидорку черри и, пачкаясь красным соком, направляется ко мне в рот. Без шансов на спасение.

Терпение не изменило тебе и на этот раз. Мой грустный физик, ты научился прощать меня, терпеть укусы и мой яд, что маленькими дозами я впрыскиваю тебе под кожу, когда злюсь. Нам нужен Бог, без него мы не мы. Внушенные с детства мысли опутывают сознание диким, демоническим сорняком, выдрать который мы, даже вместе, не в силах.

Отодвигаю пластиковую тарелку с недоеденной пищей. Возможно, вернусь к ней чуть позже. Физик сидит неподвижно, угрюмо уставившись в круглое окно, отделяющее туристов в шортах и легких платьях от дикого холода. Как бы извиняясь за очередной приступ злости, беру его за руку и ободряюще провожу пальцами по запястью. Те же поза обиженного человека, демонстративно отвернувшегося к окну. В детстве были такие картинки, на которых ребенку нужно было найти 10 отличий. Сейчас, будучи 25-летней тетей, десяти, конечно не найду, но одно явно бросается в глаза: на твоих губах улыбка. Всего минуту назад поджатые, напоминающие ниточки, сейчас, когда моя рука на твоей, они растянулись. Прощенная, с лучащимися глазами, смотрю в окно. Двойное стекло покрыто корочкой тончайшего льда. Застывшие кристаллики влаги вызывают восхищение.

Когда падают самолеты, телеведущие рассказывают то, что написано на экранах. Бесчувственные, обездушенные от работы, вынуждающей каждый день сообщать важные для кого-то новости. Экраны в тысячах квартирах показывают обгоревшие детали покрытой гарью железной птицы, кричащих пассажиров или их трупы. Прежде чем столкнуться с землей люди должны прочувствовать страх падения, раскаяться. Если измерять расстоянием, на молитвы отводится 10 000 км. Такая бесстрашная на земле, чувствую себя кроликом в лисьей норе на высоте этих условных 10 000. Если самолет разобьется, моя первоначальная цель будет достигнута сегодня же. Так ли я хочу попасть на прием к настоящему Богу, при условии, что он вообще существует? Вера ничто по сравнению с ненавистью. Ненависть, вытекающая из веры разрушительна и безжалостна. От ощущений тоже можно сойти с ума. Так и произошло у нас с тобой.

Между креслами проходят стюардессы. Молодые, красивые, подтянутые. Их бедра утянуты юбками, грудь заключена в строгие белые блузки, а ноги кажутся более сексуальными за счет каблуков, на которых их обязывает ходить вобранная должность. Мне они представляются несчастными созданиями, обязанными говорить "пожалуйста" каждому подвыпившему господину, внешне напоминающего хряка, перепутавшего свинарник с самолетом в жаркую страну. Валяясь под зонтиком, он будет обливаться потом, и посасывать "Coca-cola" из трубочки. Противно представлять его, заталкивающего в рот очередной хот-дог, который прибавит еще одну свисающую с шеи складку. Представив эту картину, мне еще больше становится жалко небесных птичек, вынужденных рано прощаться со своей "романтичной" жизнью.

-Вернемся к нашей теме.

Глупый ход. Почему ты во всем пытаешься докопаться до истины? Дурацкая привычка, взращенная в каменных стенах университета.

-Давай поговорим о чем-нибудь другом, — пытаюсь сменить направление разговора.

На самом деле в состоянии панического страха не очень-то хочется говорить. В проходе, между креслами вижу знакомое лицо. Кто угодно, только не этот человек. Он постоянно преследует меня. Несколько минут назад мы уже вели диалог, больше напоминающий параноидальный бред.

Сейчас лучше скрыться, вжаться в кресло и стать незаметной. Маленькой виноградинкой, помидоркой, кем угодно… Я бы согласилась перевоплотиться в того жирного дядьку на несколько минут и ощутить запах собственного омерзительно пота. Кажется, мне самой сейчас не помешал бы дезодорант.

Если он заметит меня, может возникнуть неловкая ситуация или подняться крик, мне этого точно не нужно. Новенькие солнцезащитные очки помогут избежать столкновения, скрыв глаза под спасительными темными стеклами. Недавно, когда я выходила из туалета, они выручили меня, опутав туманной дымкой загадки. Протягиваю руки к сумочке. Щелчок футляра, быстрое движение и на кресле невидимка.

Когда я в самолете одна мысль не дает мне покоя. Кажется, что время замедляется и мы единственные живущие в старом ритме. По сути, это мозг частично отключается от восприятия неприятной информации извне. Люди похожи на бездушные застывшие машины. Носители информации. Они так одинаковы в своем состоянии транса, что нет смысла придумывать им имена или спрашивать настоящие.

Щелчок вывел тебя из оцепенения. Проанализировав мои действия, ты, вероятно, решил, что я все же хочу немного поспать.

-Если тебе так спокойнее… — начинает мой спутник.

Останавливаю его спокойным: "спасибо" , — целую в щеку и, отвернувшись к окну, закрываю глаза. В голове возникает недавняя сцена. То, что произошло между нами несколько минут назад (до 16.09) в тесной кабинке самолета сложно назвать нормальным. Подобные ситуации кого угодно повергнут в шок.

Физик больше ничего не говорит, немного удивленный, сидит, подперев рукой подбородок и скрестив ноги, смотрит на кресла пассажиров. Нет смысла именовать тех, в ком не видишь надежды на спасение. Быть может, мы оба высокомерны и напыщенны, тщеславны без повода. Это наш способ выживать и делать то, что мы делаем.

34 E недвижно сидит, уставившись в монитор своего мега-крутого, ныне встречающегося на каждом углу, айпада от Apple; 35 F, cудя по морщинкам и ужасного оттенка помады, приходится ему матерью. Такой цвет вышел из моды лет 30 назад, однако экс-красавица застыла в пространстве потому-то и наряд, и макияж можно признать ретро. В молодости убежденная поклонниками в своем совершенстве, сейчас она жалкая тень той неопытной девчонки с яркими губами и зелеными тенями на широко распахнутых глазах, способных взорвать разве что очень неразборчивое или же уставшее от всего сердце. 35G, угрюмо уткнувшийся в газету меня, в принципе, мало интересует, а вот 35H, пожалуй, могла бы и догадаться в чем дело; однако, я более чем уверена, что мягкая подушка-ошейник с эмблемой Nestea стала для женщины проводницей в куда более интересные миры. Ее, ровно как и дядечку 35G, вряд ли за интересует парочка сидящая спереди.

Чтобы быть частью толпы достаточно заткнуть уши наушниками, опустить кресло и заснуть под классическую музыку. Неплохая альтернатива. Мне, также как и моему спутнику, куда более привлекательным кажется притворяться: сидеть на своих противного оттенка синего креслах и, держась за руки, улыбаться. Сегодня мы играем роль добропорядочных пассажиров. Понять причину, в принципе, не так уж сложно. Подключив воображение или воспользовавшись элементарной логикой, можно без особых усилий дойти до того что минут 7 назад у нас был секс. Мечта стюардессы, грезы бортпроводника, явь чикули на шпильках, случай с оттенком романтики из биографии донжуана. Окрыляет не только осознание того, что под вами сотни километров и кроме железного брюха птицы вас некому защитить. Цепляет мысль о том, что этот миг может стать последним. И ни внуки, ни дети, которых у вас нет, не услышат из морщинистых губ бабушки с дедушкой о том, какие поступки те совершали в безумных порывах страсти.

Больше всего понравилось, когда он закрыл глаза. Островки жизни в металлической раковине. Белая, тягучая жидкость, густыми каплями беспрепятственно стекала по зеркалу, напоминая мне слезы ангелов. В голове постоянно возникают странные образы. Неужели человек в здравом рассудке может сравнить сперму со слезами существ, которых он никогда наяву не видел? Наваждение и бессознательные импульсы. Многие, пожалуй, сочтут меня извращенкой. Хорошенько порывшись в моей голове, кто угодно пропишет сногшибательной истеричке антидепрессанты. Кто угодно, только не он. Любимый физик поддержит любое безумие.

Он, также как и я относится к тому редкому типу людей, которые и после 25 сохраняют пламенный огонь юности в душе.

У каждого свой способ борьбы с реальностью, свой путь, свое течение. Одни и те же вещи можно называть разными именами. Мы сделали свой выбор. Нарушать границы, выходить за рамки дозволенного, плевать в лицо трем сестрам: нравственности, совести и морали, тысячелетними заклинаниями сковывающих людей от поступков, олицетворяющих свободу.

Когда белая птица мчится по взлетной полосе, внутри происходят метаморфозы. Люди — маленькие червяки, трясущиеся за свою жизнь: цепкими пальцами, по-обезьяньи, обхватывают ручки кресел и впадают в транс. Почти все под массовым гипнозом. Его пальцы быстро расстегивают пуговицы. У нас секунд 30, не больше. Потом мы либо умрем, либо вознесемся на небеса внутри белой железной птицы. "Блажен кто верует, тепло ему на свете" — писал друг-атеист. Голова опускается на согнутые в локтях руки, лежащие у него на коленях, его пальцы обхватывают мою голову, и я забываю о страхе смерти. Взрыв. Слезы ангелов во мне. Не пролить ни капли, оставить внутри все до единой. И пока червяки смотрят на внутренности белой птицы, мы живем. Их мир замер.

В среднем транс длится секунд 40. Уложились. 35F всхрапнула, что вывело 34E из оцепенения. Довольная как кошка, прислоняюсь к груди мужчины, блаженно прикрываю веки. Теперь мой черед видеть сны".

***

Буквы черной ручкой на пожелтевшей бумаге. Кто-то старательно записывал историю своей жизни — страницу за страницей заполняя замысловатыми крючками и завитушками. Тот, кто тратил время на все эти загогулинки явно хотел чтобы история получила огласку.

Тексту сопутствуют художественно соединенные палочки и линии — рисунки, изображающие странных существ. Бессмыслица. Страшные рожи, лица ангелов, силуэты приведений и портреты.

Следующая запись датируется июлем, 2012 года.

"Потребительское общество. Детство счастливое, потому что ребенок глуп. Юность вспоминается пожирневшими мамашами со складками на брюхе как пора вседозволенности. Время гормонов и флюидов, запретных алковечеринок, неразборчивого секса и новых впечатлений. Дядечки с тремя жировыми складками или округлой пивной бочкой над членом успокоились, но не забыли о своем горячем друге, ныне мирно свисающем как краник под личной бочкой.

Прохожу мимо очередного такого экс-самца, неспешно шагающего по Марсовому полю с толстой самкой под ручку, размеры которой превысили допустимые визуально приятные глазу границы.

Город Санкт-Петербург, богатый пафосными ресторанами и манерными мальчиками-хипстерами в очках с синей оправой, пышными старинными зданиями, с деревянными крышами и барельефами обнаженных фигур на фасадах. Жалкие нищие с протянутыми ладонями на пыльных улицах и властные люди в черных авто. Огромное количество кичащихся фальшивым богатством человечков и океан рекламы, пестрящей на фасадах и уличных столбах.

-Где будем обедать? — вопрос выводит меня из раздумий. Беспорядочные картинки, часто мелькающие в голове, совсем сбили с толку.

-Так, — оглядываюсь по сторонам. Ничего интересного: лениво гуляющие парочки, размеренным шагом измеряющие длину поля, подростки на траве с бутылками дешевого пива, любопытные туристы, изнемогающие от жары и броские рекламные щиты, — дай мне пару минут на размышления, — отвечаю я, переводя взгляд с толстой парочки на яркий плакат.

Информация. Нас пичкают новыми знаниями от обилия которых лопается голова. Мусор, запакованный в подарочную бумагу или неприкрытые ошметки мыслей — все одно. Через неделю, будь то золотая бумага или рванные лоскуты дешевой тряпки, налетят мухи. Черные, разлагающиеся в голове слова, вонючая, никому толком не нужная крылатая масса. "СМИ освещает прогресс", — гордо вещают журналисты. Они заблуждаются. Неразборчиво вносимый в мир хаос обездушивает, насыщает, заполняя головы ненужным сором. Нам пора ставить фильтры вместо спиралей.

Лжесочувствие, лжеэмоции. Хаос. Современность напоминает свинью — жирную, потную, обожравшуюся.

Меня, как обычно, охватывает злость. Ярость от нарастающего понимания безысходности. Я стою здесь — практически в центре, а в голову отравой втекает ненужная информация. Выход не найден.

-О чем ты думаешь? Вроде мы собирались выбрать местечко для обеда... — вежливая пауза. По твоим ожиданиям я должна сказать что-то толковое или, по крайней мере, членораздельное. Молчание. Время плавно течет, мои губы плотно сжаты.

-Или ты не голодна? — твой голос выводит из оцепенения. Нервно-мускульный зажим проходит, лицо принимает более симпатичное выражение.

-Как насчет "Ботаника" — маленького индийского ресторанчика? Там, официантки-хиппи и куча зеленых растений. Уверена, блюда соответствуют атмосфере, наверняка что-то нестандартное.

Ты пожимаешь плечами, думаю, это означает согласие. Без лишних слов беру тебя за руку и веду в знакомое место. Весь путь проходит в тишине. Ты уже успел привыкнуть к моим приступам молчания. Часто хочется просто побыть наедине со своими мыслями, но твоя рука в моей никогда не бывает лишней. Пока мы идем, разрешаю потоку мыслей беспрепятственно проходить через мою голову. Никаких фильтров. 7-ми минутная роскошь.

-Что вы нам посоветуете? — стандартный вопрос официантке, знающей повара в лицо.

Название каких-то блюд, о которых мы прежде не слышали и краткие сведения о кулинаре-индусе нас вполне устроили.

-Интересно, за время пребывания здесь он успел выучить русский? — мой простой,

ни к чему не обзывающий вопрос. По блеску в глазах замечаю, что те 7 минут дались тебе с трудом. Ты явно настроен поговорить. Что ж, напомним цели. Почему бы и нет?

-Несмотря на сложность нашего языка, думаю, как минимум элементарным набором фраз он овладел, — ты принял игру, решив начать диалог. Ведь физикам прекрасно известно, что заковыристые темы сногшибательные шизофренички любят начинать с пустяков. Поставить точку и рисовать спираль. Смотришь в глаза, безотрывно. Это не может не подстегнуть интерес. Тем более высказаться хочешь именно ты.

-Мы ничего не значащее ничтожество. Крысы, пережравшие химикатов. Творение, изначально обреченное на крах. Неудачный проект недотепы-студента. Дипломная работа на четверочку с натяжкой, — беспощадные выражения атеиста, не так давно стоявшего на коленях в церкви. Краска приливает к лицу, дыхание сбито.

-Продолжай, — ни одного намека на эмоции.

— Планета, отданная под тонны мусора святым Богом, наигравшимся и тоже перенасытившимся, — ложка в руке замирает. — Стоит ли продолжать? Может самое время остановиться? У меня нет цели задеть тебя, надеюсь ты это понимаешь.

-Ни на грамм не задел, — отвечаю я. Сейчас, будучи потерянной и несовершенной, вспоминаю, как молилась рядом с тобой. Тогда наши души были наполнены верой в идеалы, Бога и будущее. Мы были знакомы с самого детства, но потом разъехались, чтобы встретиться вновь.

Глаза выражают сомнение, руки лежат на столе, не двигаясь, губы раскрываются: с потоком воздуха пространство заполняется моим голосом: "что есть настоящее: слезы по парню, который имел твой мозг год-другой, 8-часовая работа, с каждым днем все больше искривляющая позвоночник, а может химикаты от которых ты жиреешь?" — воспоминание о моем бывшем как минимум неприятно. Мускулы на твоем лице нервно дергаются. Но ты принял заданный тон. Отступать от условий игры бесполезно.

-Фальшивка, — подаешься вперед, ставишь локти на стол. На мой взгляд, так и впрямь удобней. Во мнениях мы совпадаем.

Отжившие свое правила приличия не действуют даже в ресторанах. Тянешься к зубочистке, тем самым заставляя меня ждать. Всматриваюсь в лицо, пытаясь различить малейшую вибрацию губ.

-Бог просто развлекается, — изрекает физик, вертя пальцами зубочистку. Жизни людей — бильярдные шары, разбросанные по единому зеленому полю, — достает острую деревянную палочку из индивидуальной упаковки, — Моя ставка: без шансов. Неровная поверхность, покрытия горами и океанами… ей изначально проплаченная дорога в рай, а муравьишкам, то есть нам — людям, суждено ещё раз столкнуться с потопом. Куда тебя занесет на этот раз, где ты родишься, что предстоит испытать? Все предначертано, — зубочистка упирается в ровный ряд недавно отбеленных зубов.

Поддерживаю, вставляя фразочки наподобие: "Судьба, эмоции, мысли, поступки — все, что ценится, прописано ради забавы". — Мы на одной волне, — Складывается ощущение, что все решено. Классическая картинка марионетки, так мне кажется.

-Бог любит играть в бильярд. — продолжаешь прерванную мысль беспрекословным тоном, — Гордые муравьишки набрасываются на крупных насекомых и покусывают людей за пятки.

Официантка приносит два блюда, названия которых ни я, ни ты, так и не запомнили. Зато их вкус жгучим впечатлением отпечатался на языке. Ядерная смесь индийских специй.

Прозрачная не испорченная химикатами жидкость, недвижно застывает, приняв форму стеклянной посуды. Попав в горло, она смешается с моей грязью. На этот раз без алкоголя. На земле не так страшно, тут можно не травить организм. Это лишнее.

-Нас объединяют не только чувства, — пауза, — ты сам знаешь, что я имею в виду.

Убить родителя. Мы — просто герои-любовники, объединенные желанием мести. Как извести того кого никогда не видел? Картинки в детской библии не в счет.

-Иногда мне кажется, что ты поставила нам непосильную цель, — твое лицо спокойно. Никаких эмоций.

Я злюсь потому что и сама знаю. Зачем лишний раз напоминать об этом? Пригубливаю стакан воды. Кружится голова.

-Уровень усложняется с каждым днем. Создатель сидит не на облаке. Если бы задачка решалась так просто, я лично, преодолев страх свободного падения, всадил бы нож ему в горло, — уверенно заключаешь ты.

Мимо окна проходит женщина в положении. С грустью вспоминаю себя подростком. Ужасная открытка из прошлого. Дети часто ненавидят тех, кто подарил им жизнь. Появляясь на свет, ребенок кричит. Его насильно выталкивают из маленького рая, где есть все необходимое. В утробе не нужны шмотки, машины и поиск смысла жизни. Ограниченные потребности и есть счастье.

Зародыши, которым суждено превратиться в лопающихся от еды свиней, спокойно существуют в идеальной среде, не подозревая, что в назначенное время они попрощаются с безмятежностью.

Провожаю женщину взглядом, беру себя в руки и возвращаюсь к диалогу.

— Это все животная интуитивная агрессия. Мной движет страсть убийства, понимаешь? — не убирая локтей со стола, внимательно слушаешь. Продолжаю, — я хочу заставить испытать физическую боль Создателя. Сделать так чтобы он тоже страдал. Вытолкнуть из рая, родить на свет, обезоружить, превратив в марионетку и управлять, потешаясь над его рождениями, жизнью и смертью.

Девушка за соседним столиком нервно теребит край блузки. Наверное, ждет опаздывающего кавалера, а может он и вовсе не появится. Судя по ее виду, сильным спросом среди противоположного пола она не пользуется. Неприметная одежда, блеклые волосы, собранные в пучок, туго стянутый на голове, вызывают у меня неприятные ассоциации. Образы призраками вьются вокруг головы, напоминая о том, что я упорно пытаюсь забыть.

Еще недавно мои ноги были скрыты плотной тканью омерзительного горчичного цвета. Грудь под белым лифчиком без кружев, вокруг шеи ручной змеей обвивался платок. Молитва перед распятием, свечки за здравие и упокой — забытая реальность.

Клетушка. Ограниченный доступ к божественным программам и непрописанным истинам. Минимум знаний, достаточный для выживания.

Как и все дети, я была ограничена пространством: Сначала казалось, что комната 12 метров и есть весь мир, затем дом, поселок в котором я живу, Россия, Европа, ближние страны... 4 часа на самолете, 6, 8, 12 и не остановиться.

Сейчас, сидя в кафе "Ботаник" я отравлена ядом божественной скуки. Неутолимая жажда, перенасыщенность шикарными номерами, нищими хижинами, морями, реками, любовниками, оргазмами, подругами-блядями и тупыми высокомерными девственницами.

-Бог, всего лишь директор. Корыстный, скучный и начитанный. Его мозг — напичканная знаниями помойка, сердце не такое большое как может показаться на первый взгляд, а душа перенасыщена опытом, — мои слова.

Встаешь и, бросив фразу "мне нужно на минуточку выйти" направляешься к лесенке, ведущей к двери, с нанесенными на нее символами.

Пока ты находишься за дверью с большой буквой "М", я предоставлена сама себе. Ничто не может помешать. Окунаюсь в недавние воспоминания.

Божественная расчетливая тварь. Не дал мне свести счет с жизнью и на этот раз. Квартира с томиком "Преступление и наказание" на тумбочке казалась прекрасным местом для встречи с тобой.

-Счет, ангел-официант. Я устала сидеть в вашем заведении. Пожалуйста, позовите администратора или лично проводите в кабинет вашего начальника, рука ударит его ножом в горло, глаза посмотрят, как он захлебнется.

Щелчок пальцами в воздухе. Попытка привлечь внимание.

Ты, жмот, не можешь допустить моей смерти. Сидишь, запершись в своем кабинете, как трусливый пес и никого не пускаешь.

— Пойдем со мной, — говорит подошедший к столику ангел и протягивает руку. Подвоха, вроде, нет. По крайней мере, я его не вижу. Немного пьяная от вина и красоты окружающей атмосферы, грациозно протягиваю свою руку. Наши пальцы переплетаются.

-Я знаю, как помочь тебе, — божественно голубые глаза.

Юноша ведет меня к воротам, сделанным из того же материала что и стулья в ресторане. Разница в том, что небесные врата оплетают цветы. Они, буквально утопают в полураскрывшихся бутонах. От запаха у меня кружится голова. Молодой человек во фраке с крыльями за спиной прислоняет магнитный ключ к небольшому углублению, и калитка начинает медленно распахиваться.

Неожиданно чьи-то руки хватают услужливого ангела за крылья и отправляют в ад за помощь, за сочувствие, за попытку нагадить Богу. Одни и те же вещи разными понятиями. Мне искренне жаль… Тебе скучно, седой волосатый дед, заново распределять, выращивать меня, учить уму-разуму и, вселяя надежду, отнимать ее. Потому ты сидишь и ухмыляешься, а я, как свинья, выращенная для бойни, вместо того, чтобы получить нож в спину, живу ради твоего, божественная херь, интереса.

Литые из железа столики, с ароматными свежесрезаными цветами, услужливые ангелы во фраках и салфеткой, перекинутой через правую руку, прекрасные дамы с забранными в прическу мягкими волосами — все теряет очертания, медленно принимая силуэты комнаты.

Такие картинки-воспоминания видением встают в моей голове, пока я наблюдаю за женщиной в белой блузке. Недавняя попытка добраться до тебя, как обычно обернулась крахом. Я проснулась пьяная в своей съемной квартире и услышала голоса, от которых чуть не свихнулась. Виной как обычно послужил абсент. Это было до встречи с тобой.

Все видение занимает секунд 30, не больше.

Женщина так и сидит одна, уставившись на дверь грустными глазами.

Вскоре ты возвращаешься и, отплатив счет, смотришь в упор.

— Бог, всего лишь директор, это правда. Жадный, мелочный и несправедливый. Я ненавижу сказки о нем и одинаковые лица верующих, ты же знаешь, а теперь пойдем домой, — твоя рука тянется к моей.

-Пойдем, — выдавливаю слова, как пасту из тюбика, — я и сама не прочь сделать так, чтобы он почувствовал себя молочным поросенком, выращенным с одной целью — быть съеденным рыбой покрупнее".

***

"Если у тебя нет собственной жизни, стой и, писая с неба, наблюдай за чужой. Думаю, именно так ты и поступаешь". Дата 23 апреля.

Предположим, портреты не врут, тогда прошлая обладательница черного ежедневника весьма сексапильна. Истеричная красотка, ненормальная, желающая обратить на себя внимание или же то, что эти страницы у меня в руках обусловлено только ее скукой? А может это способ поиздеваться?

Девушка точно знала, что моя жизнь — скука смертная, потому подкинула сборник рассказов о своих похождениях. Испытываю глубокую неприязнь… Зависть гложет, останавливаться нет смысла. В этой комнатке я одна, откусываю яблоко, читаю дальше.

Издевательство №4

"-Тут когда-нибудь происходили убийства или самоубийства? — задаю вопрос хозяйке квартиры. Для меня это, вправду, важно. Чужие энергетики или оставшиеся от предыдущих съемщиков негативные события я не считываю, но ощущаю.

Не молодая, сохранившая прекрасные формы блондинка ослепительно улыбается: "конечно же, нет, никто еще не жаловался", — мягкий тон.

Почему-то я ей не верю. Колье из рубинов подходят под цвет глаз, сумочка и туфли явно с прилавка бутика, одного из тех, где хорошие китайские подделки выдают за итальянские оригиналы. В крупных городах подобных магазинов пруд пруди. Дорогая одежда — далеко не все, что требуется современной бизнес-леди. Длинные ногти и хорошо уложенные волосы вызывают подозрение. Человек настолько идеальный внешне вероятно должен быть мелочным. Проверено и не раз. Однако, меня ее личность должна заботить меньше всего.

Мы подходим к дому с запутанной историей. Старинных пятиэтажек в Санкт-Петербурге огромное количество, особенно в центре. И каждый такой памятник имеет свою собственную историю. Этим и привлекает город на Неве. Ближайшее метро "Горьковская". Зад хозяйки утянут в оранжевую юбку так, что напоминает сердечко, на месте животика идеально ровная поверхность, пересекаемая тонким коричневым пояском. Из-под кофты с любопытством выглядывают округлые груди.

"Возможно пластика" отмечаю в голове заметку, которая, наверное, совсем скоро изгладится.

-Проходите, — сладко протягивает женщина, вежливым жестом приглашая меня внутрь.

Шорох с чердака эхом доносится до лестничной площадки. Прислушиваюсь, появляется дурное предчувствие. Отбрасывая ненужные мысли, переступаю порог. В этой квартире явно что-то не так. Стены со старой слезающей штукатуркой давят сильным потоком накопившейся за несколько десятилетий энергетикой. Не по себе. Несколько ступенек наверх ведут к лифту. Старый механизм: чтобы войти внутрь нужно настежь распахнуть деревянные створки, потянуть металлическую ручку вниз и войдя внутрь все плотно закрыть. Во времена Советской власти лифты превратились в площадку для самовыражения горожан. Этот лифт — картинка, застывшая во времени. Нацарапанные надписи тридцатилетней давности, окаменевшие жвачки и наклейки-реклама с 90-х.

Внутри кабинки сильно пахнет мочой, горло сдавливает. Пытаюсь не дышать. Блондинка по-моему ничего не чувствует или делает вид что не чувствует. Ее невозмутимое лицо, окруженное выцарапанными ключами или ногтями надписями похоже на статую — спокойную и самодостаточную.

Наконец-то лифт останавливается, кисть с малиновыми ногтями привычным движением поворачивает ручку. Вырываюсь из клетушки, втягивая в легкие воздух, успокаиваюсь.

-Что-то не так? — задает вопрос женщина, любезно изображая участие.

Все это время я считала про себя. Попытка сбежать от реальности в которой я задыхаюсь. Чувствительность — мое проклятие.

-Все в порядке, — протягиваю я, — правда, — добавляю более дружелюбным тоном, — со мной иногда такое случается в замкнутых пространствах. Ложь.

Похоже она и впрямь купилась, а, может, сделала вид. В любом случае, сейчас ей важно втюхать мне эту квартиру, и по быстрому свалить по своим наверняка важным делам. Думаю у такой красавицы их по горло. Потому не смею ее задерживать.

Первое что бросается в глаза — железная решетка. Выходя из лифта под неодобрительный взгляд женщины, я бешено вращаю глазами и буквально натыкаюсь на нее.

Какое ей собственно дело до моих действий? Достаточно того что я вытерпела этот омерзительный запах. Если останусь здесь, то буду ходить исключительно по лестнице. На славу удобренные подростками или бомжами лифты пускай останутся для других жильцов.

Преодолев еще несколько ступеней наверх, достигаем двери. Поворот ключа, щелчок выключателя и квартира озаряется тусклым светом.

"Тут все же светлее чем на лестничной площадке" подмечаю я и осматриваясь. Шкаф-купе, стойка для зонтиков, вешалки для гостей.

"Для меня все это, пожалуй, лишнее" — грустный отпечаток.

Экскурсия по квартире занимает минуты 4. Меня все устраивает. Подходящий дом.

-Думаю, я остаюсь.

Хозяйка расплывается в улыбке, наблюдая за тем, как я роюсь в сумочке. Протягиваю деньги, надеясь этим жестом побыстрее ее выпроводить за дверь и остаться, наконец, одной. Однако она не торопится.

-Плита работает вот так, — деловитым тоном говорит блондинка, нажимая на различные кнопочки.

"За кого вы меня принимаете? Вроде на дауна не похожа" чуть не срывается с языка. Сдерживаюсь. Терпеливо жду, когда она, потыкав кнопочки и подергав ручки, наконец, заткнется. Мне хочется побыть один на один с компьютером, диваном или кроватью. Всё равно, лишь бы без нее. Желание одиночества овладевает мной. Оно так сильно, что я готова скорее убить ее, чем терпеть еще несколько минут. Бросаю короткий взгляд на кухонные тумбочки. Ножи рядком стоят в своем деревянном чехле. "Наверное тот что побольше будет самым острым".

-Наверное, все, — говорит она, видимо почувствовав что-то неладное. Еще бы. Незнакомый человек, которому ты вверяешь свою квартиру, стоит совсем близко и рассуждает каким ножом удобнее вскрывать тебя. Человек — еще зверь. Одомашненный и пушистый, тщательно следящий за внешним видом. Но энергии и потоки мы еще чувствуем. Врожденное чувство самосохранения.

К ее счастью, она заканчивает болтать раньше, чем я утрачиваю контроль. Инстинкт сработал.

Закрываю дверь. Глубокий вдох. Быстрыми шагами направляюсь по коридору до спальни. Распахиваю настежь дверь и беспардонно, по-хозяйски, плюхаюсь на кровать.

В комнате практически идеальная тишина. Стеклопакеты. Ничто не мешает погрузиться глубоко в себя.

"Когда все осточертело, беги — мое кредо", мысль, застрявшая в мозгу занозой. Изучай, дивись, наполняй свою светлую головушку новыми впечатлениями и людьми. Быть может, что-то зацепит. Остальное сожрут мухи. Находясь в центре Санкт-Петербурга, я чувствую себя оторванной и ненужной. Никто не будет горевать, если я исчезну. По сути, для всех кто меня искренне любил и сильно ненавидел, меня и так не существует. Я просто растворилась не оставив даже крохотного пятнышка-зацепки.

Новая съемная квартира угнетает с первого дня. Чтобы успокоиться и привести мысли в порядок забираюсь в ванную. Сидя в джакузи, наблюдаю за пузырьками. Поднимаясь со дна, они как будто лопаются, пытаюсь мысленно окрасить их в красный цвет. Стакан крови, опрокинутый в воду. Зачем все это? По-моему, нагнетая обстановку, я сама себя пугаю. Заглядываюсь в окно на свое отражение. Прямо напротив сидит точная копия меня, сглатываю слюну, пытаюсь улыбнуться. Фальшивка тоже скалит зубы, от этого зрелища становится только страшней. Похоже, в этой квартире, не самое мудрое решение принимать ванну при свечах. Гранаты, разрезанные пополам и залитые воском, фитиль посередине. Свечи — мой фетиш. Способ расслабиться. Часами сижу и выковыриваю сердцевины из фруктов, чтобы отключиться от мира и уйти в себя.

Тяну руку к пробке. Появляется воронка, засасывающая воду в трубу. Подношу свечку к сильно уменьшенной копии Бермудского треугольника. Лучше не думать обо всем этом и, задув свечу, включить свет.

Вода струями стекает по телу, скрываясь в черноте трубы. Километры канализации подо мной. Каждый день я хожу по земле загнанной в асфальт. Темные, прогнившие, источающие омерзительный запах.

Мои глаза закрыты, от этого ощущение, что кто-то за мной наблюдает, становится острее. Капли воды и горящие глаза, отражающиеся в зеркале. Сумасшествие не похоже на состояние, в котором я пребываю. Скорее одержимость, не Бесом, но Богом, точнее идеей о его смерти.

Смотря в окно, я мечтаю прервать цепь, покончить с такими же, как я — пережравшими молочными поросятами с гладкой идеальной кожей. Представляю животных, откачавших жир через трубочки или сидящих на диетах. Толстяков, подогреваемых мечтой о стройности в своих спортзалах и vipшных фитнес-клубах.

Когда я разговаривала с подругой, она утверждала что во мне слишком много ненависти. Больше мы с ней не говорим. Друзей у меня почти не осталось. Спасаюсь как могу. Та девчонка была не права, как раз ненависть я обуяла первой. Трансформированная в холодный расчет мечта без ответа. Отсутствие плана осуществления.

Выдавливаю пасту из тюбика, чищу зубы, пытаясь не смотреть в зеркало, висящее напротив меня. Глаза опущены, сплевываю и выключаю воду, выхожу.

-Не заглядывай ни в зеркало, ни в окно, чтобы не увидеть отражений, которые могут испугать тебя, — шепчу про себя. Звук собственного голоса пугает. Слишком уж страшно в этой огромной квартире. Неплохая идея занавесить отражающие поверхности — проходы в параллельные миры, чтобы не ходить вот так, опустив глаза.

Мокрыми ногами иду по полу, оставляя в коридоре влажные следы. Тапочки, как обычно, оставила у кровати.

-Дурёха, завтра полы придется мыть, — упрек самой себе. Когда не на кого ворчать, начинаешь разговаривать со стенами. Сажусь за стол и, скрестив ноги, включаю телевизор. Необходима эмоциональная разрядка.

Изображения меняются одно за другим. По инерции щелкаю каналы. Так ни на чем и не останавливаясь, продолжаю думать о своем.

В каждом из нас изначально заложено предназначение, ниспосланное, конечно же, свыше самим Великим отцом или кто там этим распоряжается?

Конкретно на до мной, там — наверху, решили пошутить. Я это знаю, потому что он сам говорит об этом. Раздражающие голоса в голове толкают стать посланницей божьей, но у меня другие планы. Таракашка начинает думать, у рыбки включается мозг, крыска бежит по тоннелю пока свиньи хрюкают.

По "ящику", который уже давно превратился в тоненькую панель, показывают "В мире животных". Щелчок. Разрешаю мозгу включить внутренний монолог.

Может им там, непонятно где, скучно, так же как и мне? Их программа называется "В мире людей". Именно скука толкнула их, откинув инстинкт самосохранения, рискнуть. Представляю красивые одежды, свободно спадающие складками. Наверняка все ангелы в белом, даже не сомневаюсь. В моем мире они ходят по облакам, сзывают совет и принимают решение. Вердикт, вынесенный на мое удовольствие. Долгие длинные речи, суровые взгляды и мальчишеский задор. Интерес, конечно же, пересиливает. Так мне хочется. Посовещавшись в своих невиданной красоты садах, приняли решение вложить в мою голову нечто на первый и сотый взгляд неосуществимое и начали делать ставки. Безумцы давали мне шанс. В этом и заключалась моя удача.

В любом случае, они — скоты, в выигрыше. Либо проиграют пару сотен, либо я их прикончу, тем самым, избавив от мучений. Если я каким-то чудом окажусь среди них, то эти напыщенные ангелочки проиграют.

Представляю очередь нетерпеливо подпрыгивающих существ. Длинная процессия к самому ответственному, сидящему за позолоченным столом. Кто-то ставит священные арфы своих бабушек, некоторые закладывают нимбы, а сам Бог, узнав о споре ангелов, обещает лично со мной переспать перед смертью. Жизнь ангелов и его личное бессмертие против моей.

Переключаю канал. Мы договорились. Нужная информация у меня в голове. Больше знать не нужно, игра началась, и поворачивать назад уже поздно".

Огрызок от яблока валялся в стороне. Я с интересом вчитываюсь в строчки и ненавижу рассказчицу. Ее одинокие, наполненные поиском непонятно чего будни, интереснее моих дней с потускневшими красками. Когда-то яркая мечта, сейчас превратилась в желеобразную массу, которую я пытаюсь ценить, потому что когда-нибудь организм не выдержит такой нагрузки и мне придется уйти.

***

Каблучки по дорожке, застывшая улыбка. Нервно-мускульный зажим. Эта та маска, которую я надеваю каждый раз, когда прихожу на работу. Моя плата за красоту мечты.

Закончив обучение в 20 лет, я ступила на борт самолета. Небесная официантка, объект эротических фантазий, скрывающаяся в небесах тихоня. Все от чего-то бегут и я бегу, но мне, ведь, тоже бывает страшно. Образ защитницы для подвыпивших людей, которые страшатся смерти. Предмет ненависти потолстевших кулинарок-жен. Одни и те же вещи разными именами.

Моя жизнь была настолько жалка и незаметна, что, бросив все, я вслед на сестрой уехала в город.

Целый год нищенского существования на грани голодания. Практически все деньги уходили на накопления. Я задалась целью и достигла ее. 60 000 — вот цена, которую мне одной нужно было заплатить, работая то официанткой, то уборщицей, то продавщицей.

Моя свобода далась собственным потом и кровью, холодными ночами в страшной крохотной комнатенке, с ободранными обоями и ужасными пьяницами-соседями. Комуналка. Это слово преследует меня в кошмарах. Тараканы на кухне, мышки в помойном ведре, комары летом и лютый сквозняк зимой. Убежав из отчего дома, я попала в суровые условия элементарного выживания.

Молодая девушка из поселка без друзей и знакомых в большом городе.

Что я получила взамен? Разглядывание достопримечательностей с высоты птичьего полета, шлепки по заднице и маску-улыбку.

Найденный или вновь обретенный дневник — дорогое развлечение, рассказывающее о более интересной действительности.

Издевательство №5

"Шаги по коридору. Ощущаю чье-то незримое присутствие. Меня мучает паранойя, что кто-то подсматривает за моей жизнью. Незримые тени вторгаются в личное пространство и пугают меня.

Вечером я сижу в сауне новой съемной квартиры и, прижав подбородок к груди, боюсь. Животный страх, заиндевевшая душа и нацарапанные ключами надписи на деревянных, заляпанных стенах парилки.

"Интересно, зачем люди царапали свои имена на стене? Это же не общественный туалет, а квартира, в конце концов". Мое мнение никого не интересует.

Горячий воздух проникает в легкие. Полной грудью дышать невозможно. Остается впускать в себя воздух маленькими глотками. Вглядываюсь в надписи. Какие-то непонятные закорючки, то ли "убирайся", то ли "убрался". В любом случае надпись а-ля "дешевый ужастик", страшилка каких наслушаешься в летнем лагере. Хотя, сейчас, наверное, дети уже не спят в палатках.

Пару лет назад я всерьез занялась волонтерством. Приходила к древней старушке, слушала истории про ее длинную жизнь и ухаживала за ней. Поднимаясь по винтажной лестнице, попадала в давно забытый мир. Складывалось ощущение, будто мне открылась давно забытая тайна. У каждого помещения свой запах, описать который бывает сложно, однако в этом случае я точно могла сказать: травяной чай и лекарства — ее запах. Божья старушка, настолько крохотная, что я боялась нечаянно наступить на нее, выходила из кухни и всегда улыбалась, благоухая травами.

Конечно, присутствовали и другие запахи, неизбежные для столь почтенного возраста, однако я научилась не обращать на них внимания.

Причин подниматься по старинной лестнице было несколько, одна из которых нарастающее чувство одиночества. Было приятно сидеть на продавленном диване и сознавать, что я еще нужна кому-то в этом мире, что кто-то беспомощный ждет меня, горя искренним желанием высказаться. Вечерами мы проводили время на кухне с согревающим чаем и домашним печеньем, рецепт которого она мне рассказала.

-Это печенье я пекла еще совсем молодой, — как-то раз сказала она мне с грустью и тоской в голосе.

Я привязалась к ней искренне и крепко, так до конца и не поняв причин. Может потому что ее все забыли, что эта маленькая бабушка никому больше не нужна?

Родственников у женщины совсем не осталось, об этом я узнала, когда читали ее завещание.

Теперь я часто меняю квартиры. Жить в моей собственной невозможно. Лет 40 назад там повесился один джентльмен. Его нашли болтающимся на чердаке спустя сутки, когда ныне тоже покойная дама c соседней квартиры пошла развешивать белье. Мертвый муж на чердаке. С тех пор маленькая женщина осталась одна, так и не решившись повторно выйти замуж. Было искренне жаль. Если бы, пересилив горе, она нашла в себе силы привязаться к мужчине ещё раз, быть может, судьба сложилась бы иначе. Мертвец на чердаке…

Я не раз представляла эту картину во всех красках. Его синеватое лицо, отглаженный костюм и до блеска начищенные носки ботинок. Тошнотворный запах, разливающийся по парадной.

Жить в таком месте как минимум неприятно. Поэтому каждый месяц получаю деньги от квартирантов, что позволяет снимать другую квартиру. Взаимовыгодный обмен. Поиск идеальной энергетики. Безуспешный. Старые пятиэтажные дома: желтые и розовые, светло-салатовые и грязно-бежевые. Силуэты ангелов и атлантов на фасадах, деревянные рамы и гниющие балки чердаков.

На этот раз милая, слегка докучливая хозяйка, а не ворчливая старуха. Как ни странно, квартиры обычно сдают именно старухи, точнее пятидесятипятилетние женщины, преждевременно покрывшиеся слоем морщин. Обладательница трехкомнатной квартиры с противного цвета синей джакузи с белыми разводами, длинным коридором и книгой Достоевского на прикованной тумбочке наверняка знает в чем дело. Когда ночью я открываю глаза, мне чудится тень человека с рассеченной головой. Кроткая сестрица злобной старухи-процентщицы из романа Достоевского "Преступление и наказание" тенью ходит по коридорам, пока я сплю. Я уверена в этом. Лизавета... Одинокая, невинно-пугающая. Имя как моей сестры. Значение: клятва Богу. Лучше не думать ни о той, ни о другой.

Бороться со своими страхами в силах не каждый. Иногда легче по старой детской привычке забраться под одеяло и представить, что никто тебя не потревожит.

Ветер трепет занавески, легкие, невесомые, леденящие душу полоски ткани. Из детства я не помню никаких занавесок, сейчас сложно ответить были они вообще или память играет со мной.

Тумбочка с книгой. Первые страницы романа вырваны, последние разорваны в клочья. Похоже, я не одна видела тени призрака. Некто намеренно выдрал страницы с определенной целью. Чтобы докопаться до истины долго думать не нужно. Проделанный маневр означает, что у истории не должно быть начала, а конец останется неясным. "Через сколько дней я сбегу отсюда?" — вопрос номер один.

Расставляю гранатовые свечи. Не маленькие восковые железки, а гранат, разрезанный пополам и залитый воском. Фитиль посередине. Все как нужно. Свечи —мой фетиш. Страсть, болезнь, мания — этому явлению много названий. Половинки апельсинов, лимонов, грейпфрутов наполняют коробку, отведенную специально для них и всегда спрятанную на дно чемодана. Так я удовлетворяю естественную потребность в творчестве. Разрезаю целебные фрукты пополам, съедаю сердцевину и дарую им вторую жизнь. Символ.

Спустя несколько минут пламя выравнивается. Никаких клубов черного дыма как реакции на присутствие истинной хозяйки квартиры, конечно, не было. Но первые минуты пламя, чуть загоревшись, сразу же погасало. Окидываю взглядом спальню. Огромная двуспальная кровать с мягким матрасом. Прыгаешь с разбегу и утопаешь, отдаваясь в мягкие объятия ночи. Свеча горит ровно. Энергетика немного налаживается, хвала небесам, сон будет спокойным. Губы как для поцелуя, поток воздуха и в моем мире наступает тьма".

"Сестрица Лизавета… ну и сравнение". Морщу нос. Похоже то, что на самом деле происходит в той квартире так и останется загадкой.

Расплывшиеся знаки прочесть невозможно. Случайность ли? Пролистываю страницы, заляпанные кофе.

"Утро неприветливое и хмурое. Питер встречает меня небольшим дождем. Поднимаюсь с кровати, расчесывая волосы, делаю кофе. Босиком. Давняя привычка. В детстве я часто бегала без обуви по траве. С мая и до осени, отчего кожа сделалась грубая и мозолистая. Косметолог очень удивился, впервые увидев мои ноги. Она ничего не спрашивала, просто молча сделала свою работу, которой я, к слову сказать, осталась довольна. То что женщина, в отличие от подавляющего числа специалистов этой области, не лезла в мои дела и держала в секрете чужие тайны, не могло не вызывать восхищение. Скромная, неприметная трудолюбивая серая мышка, качественно справляющаяся с выбранными задачами.

Спустя несколько дней меня начинают одолевать сомнения. Все больше и больше колебаний заполняющих голову. В этой квартире явно что-то не так. В поисках идеального решения я пыталась спать на кровати, диване, паркете, сквозь щели которого ужасно поддувало. Вскоре пришлось лечиться.

Последней попыткой стал стол. Ритуальная деревянная доска на которой я приношу в жертву фрукты. Моё видение ситуации. Дары богам. Смахивает на язычество.

Ночью я упала с него, закутанная в одеяло. Пара синяков и каким-то чудом оказавшаяся рядом с моим лицом вилка. Я приняла это как предупреждение и через несколько дней, изгнанная скрипами и шорохами, съехала.

Хозяйка, кажется, не особо удивилась. Пластические хирурги, занимающиеся наукой вообще мало чему удивляются.

За день до этого я задавала себе много вопросов, наблюдая за тем, как моя копия в зеркале перерезает себе горло. Видения. Игра воображения и приступы паранойи.

"Что делать дальше, как себя занять? Найти еще одну проклятую Питерскую квартиру или уехать на море, может, наконец, угомониться и начать вести образцовую жизнь? Вернуться домой, помириться с сестрой, объяснить, что тот случай был всего лишь порывом гнева и, приврав, что в городе меня полностью вылечили, опять бегать босиком по росе?"

Похоже, я попала в водоворот. Ужасный жизненный период, негативное восприятие реальности и злость. Видения, паранойя, животный страх. Больше всего волновала необузданное давнее естественное желание уничтожения. Моя неосуществимая мечта. Без шансов.

Чтобы я не сдохла со скуки, ты кинул мне с неба подачку, однако, на этот раз сильно обеспокоенный, решил все же, поступить не по-скотски.

Он пришел в мою жизнь, когда я была на грани. Хоть за это спасибо. Или это очередное "сделаю девочке больно и посмеюсь"?"

Захлопываю страницы. Скверное ощущение. Теперь я лучше понимаю почему она поступила так. Очевидно то, что это не просто шизофреничка.

***

Честно говоря, читать дальше не хочется, боюсь узнать то, что даст ещё больше ключей от дверей, за которыми ждут не самые приятные пейзажи. Интерес пересиливает.

Сидя в кресле, внимательно вчитываюсь.

Издевательство №6.

" Моя мать никогда всерьез не верила в Бога, отец относился к атеистам. Веру в моей детской душе взращивала бабушка. Безвольный ребенок-растение.

Тебя приучают к чистоте, надевают на голову платок и ведут за руку в церковь, по дороге объясняя про небесного Отца, следящего с неба за людьми. Он видит твои поступки, читает мысли, качает головой, когда ты до обеда стоишь на табуретке и протягиваешь руки к запретным конфетам или не чистишь зубы перед сном.

-Вещи нужно держать в чистоте, за свои грехи ты должна просить прощения и усердно молиться, — внушает тебе бабушка.

Старушка набожна и духовно чиста. Ее лицо вытянуто, ногти аккуратно подстрижены, и длинная бардовая юбка стирается раз в неделю. Все прописано и упорядоченно. Вильветовая ткань на двух бельевых прищепках. Морщинистое лицо старушки. Губы поджаты, волосы в пучке. Паутина с пауком-бантом сбоку.

Удивительно, что у верующих лица вытянуты и имеют одинаковое выражение. Их можно легко спутать друг с другом. Бабушку во время молитв я всегда отличала не по лицу, а по юбке, но не спешила подходить. Было приятно затеряться подальше от знакомых. Проблема в том, что уже к тому времени я знала почти всех.

Врожденное стремление к одиночеству. Часто я уходила в другую часть церквушки под неодобрительные взгляды местных ребятишек-одногодок. Они не испытывали досаду, на их детских лицах читалась не зависть, но осуждение. Послушные румяные божьи цыплята. Будучи ребенком я догадывалась об их похожих судьбах. Дети в поселке казались мне беззаботными цыплятами из одного инкубатора. В каждой системе свои сбои. И я оказалась одним из них.

Мне пять лет. В воскресение в церкви слишком много народа. Тяжело дышать от затхлого запаха старых одежд и ладана. Очереди праведников, толстое священники на стульях. Их упитанные зады еле помещаются на стулья. Каждые выходные меня водили в церквушку и ставили перед иконами, напоминая слова молитв. На этот раз сбежать не удалось. Молочные поросята мысленно хлопали в ладоши и тут же замаливали нечестивые мысли. Мне все равно.

Картинки-открытки из детства в моей памяти почему-то почти всегда сводятся к религии.

-Ангелы-хранители живут на небесах. Бог приставляет к каждому человеку такого ангела как стражника, — наставительным тоном рассказывает бабушка перед сном. Лежа на простой деревянной кровати с удивленно распахнутыми глазами слушаю. На прикроватной тумбочке стоит подсвечник с маленьким огарком самодельной свечи из воска или свиного жира. Постоянно истории про демонов или амуров за главой детской библии. Изо дня в день одно и то же.

После того разговора я с опаской оглядывалась, когда вставала на табуретку и тянулась к сладкому. Мания преследования. Подозрение на расщепление сознания.

Семя посажено в нужную почву. С каждым днем прорастая все больше и больше, оно заполняло голову, и я уже ничего не могла поделать.

Моя бабушка. Набожный морщинистый одуванчик, поднесенный к огню. Она вся горит, обращаясь пеплом.

-Бог призывает своих рабов назад — домой, — изрекла она перед смертью, осветив морщинистое лицо улыбкой и погасла.

В день похорон я не чувствовала ничего".

Швыряю ежедневник на пол. Глухой звук хлопка. Люди начинают оборачиваться. Вертя головами, они не понимают, чем вызван столь эмоциональный жест.

"Вот сучка!" Я в бешенстве. Хватаю рукой бутылку и жадно пью. Нервы успокаиваются, нахожу в себе силы поднять старый ежедневник с именем на обложке и продолжаю читать.

"Ее руки сложены, образуя крест, вытянутое лицо — олицетворение спокойствия. Родственники и знакомые, толкаясь в местном морге, плачут навзрыд. Толпа полукругом стоит около простенького гроба. Каждый выходит и целует покойницу в лоб. Моя очередь. Желтоватое лицо, огромные глаза и губы-ниточки. Ни любви, ни сочувствия, ни сожаления. Отвращение и страх. Животный инстинкт. Целовать труп нет никакого желания. Мне 12 и я боюсь.

Подхожу ближе, наклоняюсь. Нога подвернулась случайно, так это выглядело. Однако мне показалось, что кто-то намеренно схватил меня. Что за бес решил пошутить надо мной? Теряю равновесие и, пытаясь восстановить баланс, цепляюсь руками за гроб, по-обезьяньи. Деревянная коробка шатается, маленькая старушка выпадает. Оказываюсь лицом к лицу с человеком, читавшим мне библию, внушающим божественные истины и прописные правила о праведной жизни. Иссохший труп в безвкусных туфлях и черной юбке давит тяжестью старых костей. Страх сковывает и не дает пошевелиться. Злая шутка. Теряю сознание.

Ангел стоит у меня за плечом и протягивает руку, оборачиваюсь, и он исчезает. Очертания комнаты становятся четче. Родственники рыдают сильнее".

Закрываю эту чертову толстую тетрадь. Ужасное воспоминание. Вода уже не успокаивает.

Встаю. Мужчина, который еще минуту назад вертел головой, привстает и предлагает помощь. Мой зад сильно утянут, напоминая сердечко, и я прекрасно понимаю, какого рода помощь он хочет оказать мне через пару-тройку часов.

Останавливаю вежливым "спасибо" и, цокая каблуками, направляюсь к аптеке.

***

Месяц я не притрагивалась к этим страницам. Ситуация становилась все хуже и хуже. На ежедневнике выведено имя "Лиза", моё имя. Мне 22 года, я работаю в крупной компании авиалиний. Каждый раз, поднимаясь в небеса, я могу не вернуться. Это осознанный выбор. Бесстрашная наверху, безумно боюсь земли, где все это произошло.

Грех №7

"-УПС, — это все, что я изрекла, швырнув дорожную сумку с дачного балкона, — и это то, что ты называешь любовью?

Свою жизнь я пыталась прожить правильно, однако после смерти бабушки моя вера поугасла и уже к 23 я превратилась в нормальную девушку. Церковные обряды и сказки на ночь оставили свой отпечаток, но я больше не заморачивалась. Последняя капля веры высохла когда, сев на поезд, я попрощалась со всем что знала и отправилась за другой жизнью, показывая миру фак. У меня была четкая цель и, во чтобы то ни стало, я должна была расквитаться с одним поганцем.

Образцовая жизнь церковной мышки и послушной дочери, приезжающей в родное село на выходные мне изрядно потрепала нервы. Всю свою жизнь я была домашним растением, которому пытались придать идеальную на чей-то извращенный взгляд, форму. Любая некрасивая ветка тут же безжалостно обрезалась. Никаких колебаний и угрызений совести за упущенную возможность самостоятельного развития. Постигать жизнь самой казалось невообразимой роскошью, чем-то запредельным. Все поступки четко контролировались, время было распределено, а будущее расписано. Однако, загнанный в рамки человек начинает кусать всех за пятки, если ему дается шанс вырваться. Мне его подарили.

Однажды я вырвалась из этого круга. 5 дней из 7 приводя на работе. Она стала для меня спасением, способом убежать от реальности, в которой я была заключена с младенчества. Узница морали, пленница своих тщательно подавляемых желаний, я превратилась в бесчувственного монстра, придумавшего способ развлечения. Моя работа...

Помимо нее у меня был муж. Сукин сын, отымевший мою сестру. Я не называю это изменой. То, что он заперся с ней в курятнике в поисках новых впечатлений можно расценивать как его личный метод борьбы со скукой. Поиск новых впечатлений.

Вероятно, находясь среди куриного помета, он не думал о своей роли в моей жизни. Вечно молчаливая жена, презирающая все и вся, сбрендившая от скуки и однообразия, тоскующая по веселому прошлому, в котором она делала то, что на ее взгляд, было правильно — издевалась над людьми, унижала их, заставляя почувствовать беспомощность и стыд. Его можно понять…

Именно муж когда-то вернул меня в нормальную, на взгляд моей семьи адекватную реальность, где я примерная замужняя дочь.

Все бы хорошо, одна неосторожность испортила все. С его стороны наивно было думать будто только курицы слышали оргазм моей младшей сестры".

***

Мои глаза широко открыты, рот кривится в странной улыбке, горло пытается издать какие-то звуки. В комнате по-прежнему тихо.

Маленькая съемная квартирка с идеальным порядком и вещами, аккуратно разложенными по полочкам. Цветы из бумаги и ткани на подоконниках, вязанные салфеточки на столе, распятие в углу.

Встаю на колени, закрываю глаза, замираю без движения. Кровь пульсирует в висках. Резко вскакиваю и начинаю швырять предметы о стену.

Альбомы с фотографиями, книги, вазы — все летит, ударяясь о стену. Гнев и ярость. Мне известно, что произошло дальше. Тянусь к очередной книге, чтобы швырнуть и ее. В руке застывает Библия. Святая книга.

Мои глаза стекленеют, и я уже не в состоянии, что-либо чувствовать. Разжимаю пальцы, подхожу к стене. Рыдания заполняют комнату. Ярость, осознание собственного бессилия. Плакать бесполезно я это знаю. Ежедневник валяется на полу. Как ни странно, он цел. Ни царапинки. Несколько шагов по направлению к истории, причиняющей столько страданий. Открываю страницу, на которой остановилась, погружаюсь в чтение.

Откровение 8-е.

"Платок с моей шеи ручной змейкой переползает на твою. Чердак. Гонка за свежими эмоциями. Мысль о том, что ее ты имел среди куриного дерьма и перьев не дает покоя. Может я сама виновата, но скорее всего ты просто неисправимый ублюдок. Сглатываю слюну. Солнце пробивается сквозь старое, заляпанное окно, выхватывая из темноты определенные куски забытой реальности.

Мой школьный портфель с засохшими капельками крови, закинутый на чердак с целью избавиться. Однажды за неосторожное слово мне сломали нос. Возвращаясь из школы, я наткнулась на одноклассников. Дети обступили меня, преградив дорогу и предложив поцеловать ногу моей сопернице. Маленькие тупые ублюдки, переслушавшие мерзкую училку. Естественная реакция — смех. Что за нелепое предложение?

Они долго били меня головой о землю. Захлебываясь кровью, я думала не о Боге. Тогда, схваченная своими экс-друзьями, без шансов на спасение, я представляла тебя моя маленькая глупая сестренка, распустившая дурацкие сплетни, за которые расплачиваться пришлось именно мне.

Мы с мужем стоим около старого выцветшего ранца. Мысленно меня бьют о землю, но не сельские детишки, а ты, сестра моя, раздвинувшая ноги для чужого горе-муженька.

-Ты сильно сердишься? — его интонация наполнена фальшивым сочувствием. На самом деле, если можно было вернуться в прошлое, он бы просто заткнул ей рот, чтобы никто не слышал криков.

— Давно все простила и решила помириться, — шепчу я, строя мужу глазки. Секс — лучшая печать договоров, не так ли? — моя юбка, лаская бедра, соскальзывает к ступням. Наклоняюсь, по-кошачьи прогибая поясницу. Возвращаюсь в вертикальное положение и, улыбаясь, верчу тряпку на одном пальце.

Пчелиные ульи тонкими серыми нитями крепятся к гнилым деревянным доскам. Мечтаю, чтобы вылетевшая из дома сонная оса укусила тебя в ягодицу.

-Я так рад. Это была нелепая случайность, — грудным голосом изрекаешь ты, поправляя ремень на джинсах.

Я брошусь в твои объятия, расцелую, буду говорить, что сама виновата... Неужели ты правда считаешь что так все и закончится? Слишком просто. Вина признана.

Ядовито улыбаюсь: "сегодня я хочу попробовать что-то хорошо забытое. Помнишь, как мы познакомились? Начни делать, пожалуйста, то же самое".

С послушным видом школьника ты подчиняешься.

Платок, в котором я отмаливала грехи, на твоей шее. Тебе нравится, ты наслаждаешься, и я слишком хорошо это чувствую. Может прежде испытать маленькое счастье самой?

Из улья, к моему сожалению, не вылетела ни одна пчела. В этом старом помещении совершалось ужасное, можно сказать почти преступное действие, и никто кроме меня самой не подозревал, что произошло на самом деле.

Раскаяния в тот момент я не чувствовала. Ничто не могло разубедить меня в правоте. Все что случилось уже история.

Никакого мне счастья сегодня — ясной мыслью фраза застревает в голове. Моя миссия согласована и подписана. К черту. Тяну платок на себя, ты стонешь. Скоро у тебя наступит первая маленькая смерть, а потом как пойдет".

***

Мечта. Нечто эфемерное и невесомое. До нее нельзя дотронуться пальцами или облизать языком. Так, по крайней мере, считает добропорядочный гражданин, смирившийся со своей обязанностью ходить на работу.

Я тоже давно смирилась, даже пристрастилась и научилась получать какое-никакое удовольствие.

Меня просто описать. Среднего роста женщина с непримечательным лицом и неплохой фигурой, ума незаурядного, нрава мечтательного, талантами не выдающаяся. Почитываю женские романы в свободное время и хожу на свидания.

Отличие от других похожих в том что мою мечту можно не только облизать языком, но также сжать рукой или довести до седьмого неба. Сжать губами и осуществить мечту, запершись в туалете или зашторившись от подружек в комнате для персонала.

На мой взгляд, мысли, вложенные в голову, вытекают из желаний, попадающих туда после метаморфоз сознания. То, к чему я стремлюсь, появилось наверняка из очередного женского романа, который будучи школьницей я прочитала запершись в комнате. Запертые двери всегда присутствовали в моей жизни. За ними я чувствую себя в безопасности.

Родители были против всего, что могло навредить духовному развитию молодой девушки. Поэтому тщательно отбирали фильмы и литературу для прочтения. Если по телевизору показывали что-то "недостойное", меня с сестрой посылали в комнату, в которой я пыталась стать нормальным человеком. Как ни странно, сестра ни разу не выдала мою маленькую страсть к романам, напротив, именно она чаще всего "доставала" нужные мне книги. Но несмотря на это, я продолжала ее ненавидеть.

По природе замкнутая, ни перед кем не открывала тайн, не доверяла секретов и сторонилась фальшивой женской дружбы. Однажды, после очередной недомолвки, любимая бабушка подарила мне ежедневник, посоветовав записывать все обиды и достижения.

-Если ты не желаешь выдавать тайны своей души, доверься бумаге, дитя моё — учила меня старушка.

Я искренне любила её поэтому когда она умерла горько плакала, уткнувшись лицом в подушку и ни сестра, ни мать не могли меня успокоить. После смерти любимой бабушки я сделалась совсем недоверчивой и скрытной. Возникли сложности с общением. Ангельский характер стал мерзким и пакостным.

После похорон я больше всех возненавидела сестру. Эта неумеха умудрилась упасть в обморок, опрокинув гроб с самым дорогим для меня человеком. Поначалу основательная, а затем просто инстинктивная ненависть пускала в сердце ребенка корни. Уже скоро я состояла из комплексов и клубка змей вместо сердца.

Все проблемы вытекли именно из семьи. Отношения с родственниками не ладились. В родительском доме часто, я обнимала колени, и мечтала улететь далеко-далеко, чтобы вырваться из окружающего однообразного мира. Годы заточения и ненавистная сестра.

Сейчас, пребывая на жизненной ступени с отметкой "взрослый самостоятельный человек" я хочу казаться самодостаточной. Достичь этого состояния возможно — немного выйдя из зоны комфорта. Буквально на шаг и этого будет достаточно, чтобы почувствовать себя на минуту счастливой.

Люди по моему устоявшемуся мнению — хряки. Свиньи, засовывающие обертки от Chokopie между инструкцией безопасности и гигиеническим пакетом в который сами же иногда и блюют.

Работа стюардессы преподносит маленькие сюрпризы. Бонусы в виде забытых плееров, игрушек, записных книжек с именами шефов-любовников и памятками о встречах.

Среди банальностей и хлама иногда попадаются по-настоящему стоящие вещи.

Что если твоя история, по старой детской привычке записанная на страницах ежедневника попадает в чужие руки? Тогда все твои извращения обретут статус " на обработке": такой же извращенец как ты будет пережевывать мусорную информацию, периодически выплевывая изо рта твои помои.

Осколки подсвечников, обрывки карт-путеводителей, поломанные зубья любимой расчески, застревающие в горле.

Какая-то ненормальная в темных солнцезащитных очках на пол лица поймала меня за руку около туалета и начала шептать про красный кусочек обертки. Странного вида девушка внушала, что когда она уйдет, я должна буду взять то, что останется на синем, обтянутом искусственной кожей сиденье. Просьба, встреченная испугом. В тот момент я готова была пообещать все, что угодно только бы эта цепкая рука разжалась, оставив красноватые следы на запястье.

Отшатнувшись, вежливо попросила ее сесть на свое место и пошла разносить обеды.

Теперь мне стало все ясно.

***

Потрепанный временем ежедневник, пропитанный надеждами и мольбами, вновь у хозяйки. Разбирательство ни к чему, и так понятно кто это все затеял.

Страница за страницей… Короткие самостоятельные истории, записанные, вероятно, с одной целью — морально уничтожить изначальную обладательницу тетради.

Каждый раз подходя к ежедневнику, с опаской, оглядываюсь по сторонам. Сегодня мой вечер свободен полностью. Никаких встреч и свиданий. Нужно дочитать до конца то, что пугает больше всего.

Издевательство 9-е.

"Меня всегда любили больше и ты это знала. Пытаясь быть совершенством, только больше раздражала родителей. Правильные книги, фильмы без эротики, образцовая девушка из поселка, мечтающая стать стюардессой.

Когда я уходила из дома и долго не возвращалась, ты наговаривала родителям гадости, хотя в ту пору, я еще пребывала в состоянии тупой овцы-девственницы, хранящей себя для мужа.

Муж по твоим, сестренка, понятиям — Бог на земле. Прежде чем иметь тебя он должен пройти школу жизни. Справочник для тупиц: школа жизни — не только огонь, вода, медные трубы, но внешний лоск и добропорядочность. Прежде чем встретиться с тобой он должен выучиться лицемерию, на отлично сдать экзамены в сельской школе, подогнав бутылочку-другую самогончику завучу, соблазниить твоих подружек, поделиться опытом с другом-болтуном. Съездить в город — обязательное условие. Иметь свой трактор желательно, но обязательным пунктом в твоем списке не является.

Интересно, какие речи заливал тебе мой муженек прежде чем куры-наседки снесли от страха яйца, услышав твои крики?

Мне удалось сесть на поезд и уехать в неизвестность, а ты так и осталась там, неизвестная и забытая. Кроткая блондинка с клубком змей вместо сердца. Мой яд сильнее твоего. Соперничество двух сестер. Жиденькие светлые волосики, нитями свисающие на плечи, невидимые бровки и молочно-розовые губы. Ангел. Постоянно за моей спиной. Крадущаяся или недвижно стоящая. Наблюдающая. Такой я тебя помню".

***

Стакан воды в моей руке, следующая страница напоминает исповедь. Похоже, кого-то в этом мире, моя ненормальная сестрица все же смогла полюбить.

"Что я делала до встречи с тобой? Училась ползать, сидеть на горшке, посещала зомбирующие заведения, с каждым годом все больше превращавшие меня в робота. Все говорили что мне делать: не бить детей, учить уроки, не смотреть на мужчин, быть духовно чистой. Минимум знаний.

По истории всегда была пятерка, также как и по географии и другим предметам. Моя мать швыряла в лицо тетрадки, когда выведенный красной ручкой значок не оправдывал ее ожиданий. Стараясь избежать ругани, я приносила " правильные" каракули учительниц или вырывала страницы. В 5 классе мать вызвали в школу за поделанные подписи. Ближе к вечеру, когда я вернулась домой, она крепко схватила меня и потащила в ванную.

-Только не это! Не надо! — крик из коридора гулким эхом по всему дому. — —Пожалуйста, — мольба о пощаде.

Никому не интересно что ты думаешь, на твои раскаяния давно плевать, тебя тянут за руку и насильно тащат к тазику, до краев наполненного водой.

Твои глаза открыты, рот кривится, горло пытается издать какие-то звуки. Бесполезно. Пузырьки. Твоя мать крепко держит тебя за шею и топит в тазу. Вырываться бесполезно. Привыкаешь к пальцам, которые держали тебя у груди в младенчестве, вспоминаешь глаза, лучащиеся от доброты и умиления. Твои первые шаги она встречала радостью, раскинув объятия, светилась улыбкой и ты шла, забыв про страх падения. Объятия, полет. Она подбрасывает и ловит тебя в лесу, когда ты плачешь, она кормит маленького плюющегося карапуза, она — твоя мать держит пальцы на горле. Следы прошли через неделю.

Раны из детства не затягиваются никогда. Всю оставшуюся жизнь они будут алеть напоминанием о том, что ты не здоров.

Ты взрослая девушка. Находишь извращенца, и он душит тебя шелковыми шарфиками, связывает руки и держит ладонь у рта, пока кончает. Крики не слышны. Ты кусаешь его пальцы, пытаешься вырваться как когда-то... Бесполезно. Жертва.

Что я делала до встречи с тобой? Летала на деловые встречи в города по России, встречалась с ди-джеями и общалась с арт-директорами клубов, пытаясь протолкнуть очередного клиента.

Растушевав тени для век шла тусоваться в клуб, в котором выступал ди-джей моего агентства. Юбки не мой стиль. Брючки в об липку, топик в сочетании со шпильками и цепью побрякушек на шее идеальны для того, чтобы найти кавалера, готового оплатить выпивку.

Отлаженный механизм, придуманная схема. Я называла это " торжество правды" или "слезы ангелов". Когда очередной донжуан зазывал меня в туалетную кабинку, я соглашалась. Протиснувшись внутрь, мы начинали целоваться, он расстегивал ремешок и спускал штаны, я отрывалась от его губ и удивленно смотрела на инструмент. Размер не важен, суть во взгляде. Удивление. Если у парня оказывался маленький член, он начинал смущаться, если же размер казался внушительным, он, как правило, тут же раздувался от гордости. В любом случае я просила его брать достоинство в руки, ссылаясь на то, что меня это дико возбуждает. Затем, всовывала ему и себе в ухо по наушнику с классической музыкой, объясняя это тем, что только так могу кончить. Дешевые, поддержанные плеера валялись по моему дому в огромных количествах, поэтому не жаль было оставить подарок-напоминание о себе. Наткнувшись на извращеку, парни соглашались. Мечта заурядного клаббера — поймать что-то интересное, рассказать друзьям-тусовщикам и подружкам-чикулям.

Мужчины, отвернувшись к стенке со спущенными штанами и собственным достоинством в руках дрочили в клубных толчках под классическую музыку, в то время как я ловко вытягивала их кошельки. Они заканчивали под божественные звуки органа или скрипки, пока я бесшумно открывала дверь и неспешной походкой направлялась к такси. Когда они открывали глаза, второй наушник одиноко болтался в воздухе.

Поймать меня н могли. Как правило, сложно вспомнить после ночи пьяного угара как выглядела та, что оставляла кабинку открытой нараспашку, пока они извергали семя, орошая грязные заблеванные унитазы. Старые плееры вряд ли кто-то понесет в полицию, не самое приятное занятие — описывать правду такой какая она есть. Все наверняка побыстрее пытались выкинуть из памяти эту историю.

Одинокими вечерами, мне представлялось, что время от времени, обведенные вокруг пальца извращенцы, все же включали единственную композицию классической музыки и пытались воссоздать в памяти черты моего лица.

Иногда несчастных мастурбирующих парней, чуть открывалась дверь, тут же снимали на телефоны.

Это все предыстория, с ним все вышло совсем иначе.

Очередной клаббер, пытающийся меня напоить. Ничего особенного кроме лазурно-голубого шелкового шарфа на шее. Он не танцевал, а методично подливал мне абсента. Вероятно, в тот вечер я и впрямь напилась, раз остановилась, вытягивая его кошелек. Подумав с секунду, убрала руку от кармана и, детально воспроизведя мелодию в памяти, стала наблюдать. Его лицо было божественно красиво, когда он стоял с членом в руке и двигал рукой. Я даже не попросила его отвернуться к стене, так он был красив.

Однако, за грязные мысли и мерзкую надежду его ждет наказание. Так просто он не отделается. Решил поиметь симпатичную девушку, пускай расплачивается по заслугам. Открыть замок и полезть через низ — вот мой план. Благо в этом клубе двери позволяют. Хвала ненормальным дизайнерам.

Людям было наплевать на то, что из-под двери на карачках вылезает девушка, оборачивается и быстрым движением дергает ручку на себя. Толчок.

Я первая достала айфон когда дверь открылась. Он стоял как Аполлон с непроницаемым лицом грека и дрочил. Его губы не шевелились, глаза, очерченные светлыми бровями, прикрыты веками, могучие плечи застыли, лишь рука двигалась вверх-вниз. Ни одна женщина не нужна этому божественному дрочеру, кончившему под прекрасную симфонию Баха.

Так мы и познакомились с тем уродом, который позабавился с моей сукой-сестрой в нашем курятнике".

***

"Правильная работа, правильные мысли, правильно задушенный муж на чердаке. Как обычно я сбежала и никто не мог понять где меня искать. Сестра, наверняка, стояла у его могилы и кидала орошенные слезинками цветы на гроб божественного клаббера-извращенца.

Забудь, сестренка, и возвращайся после курятника на выходных на свою правильную работу. Летай как птица в своей железной клетке и проклинай меня — свою старшую сучку-сестру, вырвавшуюся за рамки этой криво отлаженной системы. В ней свои дыры и я, вляпываясь в задуманное Богом дерьмо, вылезла, чтобы уничтожить его, покончив с этим чертовым кругом.

Лелей мечты о принце, навещай маму, туси с друзьями, летай на самолетах за границу и вспоминай меня почаще.

Как ни странно я не держу зла на людей. Все что произошло уже в прошлом. Моя жизнь — гармоничный хаос, в котором я пытаюсь совершать правильные на мой ядовитый взгляд поступки.

Бог подарил мне тебя, кинул как собаке, чтобы я не померла со скуки. За это я говорю ему пафосное "спасибо".

Расставляем камеры: одну на телевизор, вторую на шкаф, третья пускай остается на тумбочке.

В этот раз мы с любовником-физиком остановились в апартаментах. Местная жительница поймала нас на остановке и буквально затащила в машину мужа.

-Вам здесь обязательно понравится, — доверительным тоном внушала она, разжимая слипшиеся губы. Мы дружно молчали. Приятная дама в белых кружевных перчатках, маленькой бисерной сумочкой и платьем в поблекший цветочек от нашего молчания говорила только больше.

-Всем нравится в нашей квартире, — беспрекословным тоном говорила старушка, — еще никто не жаловался.

Если быть откровенной, мне наплевать что она там говорит. Кроме этих двух фраз я ничего не запомнила. Наверняка весь ее рассказ по дороге домой состоял из хвалебных речей.

Мы в Харватской деревне. Люди — манекены из прошлого. Возможно, сюда капризная дама мода приходит с запозданием лет на 30. Однако чопорный внешний вид совсем не соответствует развязной манере поведения местной жительницы. Наша дама очень говорлива. Разговорчивость, на мой взгляд, большой порок. Вероятно виной интерес, возникший от неспешной деревенской жизни, отличающуюся монотонностью и вызывающую чувство обреченности.

За чашкой чая с домашним ежевичным вареньем она окидывает нас долгим взглядом. Чувствую себя под прицелом. Старую лису с бантиком в волосах не проведешь.

-Берегите ее как кусочек золота, молодой человек, — изрекает она после минут тишины, прерываемых разве что щебетанием птиц за окном.

-Конечно, — выдавливаешь ты, удивленно приподнимая бровь.

Мне приятно. Я лучащийся медный таз, монета, выставленная на солнце, светоотражающая страза под огнями клуба. Сестренка, если бы ты только знала как я счастлива, что нашла такого же психа как я. Пожалуй я воскресила бы мужа-тусовщика и торжественно вручила тебе, лично приведя на порог твоей светлой комнаты праведной напыщенной девственницы-недоучки. О мертвых молчат.

Мысли проносятся в голове за считанные секунды. Пока ты сидишь, удобно разводившись в кресле, я, пропуская мимо ушей, очередной рассказ думаю о своем.

Моя семья, какой бы ненавистью не пылала ко мне сестра, выставила тот неприятный день как несчастный случай. Отец, наверняка, что-нибудь придумал. В этом я более чем уверена: ни на одной границе меня не задержали, я все также беспрепятственно могу передвигаться по миру, не опасаясь заслуженного наказания.

Камеры. В каждом новом отеле, апартаментах, ближайшем живописном месте мы расставляем записывающие устройства. Личная жизнь на белых, кремовых, голубых, бежевых, зеленых простынях. Переезжаем раз в несколько дней, нигде не останавливаясь больше недели. Интересно, какого цвета покрывала нас ждут на этот раз?

Чужой разговор вторгается в сознание, тесня мои собственные мысли.

-В любом случае возьмите зонтики — говорит женщина,— дождя не было уже давно, но погода тут крайне непредсказуемая, — добавляет она с улыбочкой.

Когда мы, наконец, остались одни, я повалила тебя на кровать и, обняв руками за шею тихо сказала: "я безумно рада что у меня есть ты. Одной мне было тяжело".

Такая вот сентиментальная фраза.

Он ничего не говорит. Для поддержки не всегда требуются слова. Достаточно просто лежать рядом. Дыхание физика спокойно, он спит, а вот ко мне сон всё не приходит.

Аккуратно, чтобы не разбудить, змейкой выползаю из объятий и ухожу в другую комнату — точно такую же.

Присаживаюсь на край кровати. Мысли беспрепятственно заполняют голову. Какова твоя роль в моем мире? Я всегда боялась быть с кем-то. Жизнь протекала по определенным правилам: не привязываться к месту, рвать стереотипы, выходить за рамки дозволенного, плевать на запреты... Без тебя я не смогла бы сделать и половины.

Откидываюсь на спину и, закрывая глаза, проваливаюсь в сон. Через полчаса комната обретает очертания. Медленно встав, протерла глаза и направилась назад. Ты лежал неподвижно, сладко посапывая. Ничего не говоря легла рядом. Твой запах, как обычно пьянил, мои глаза закрылись.

Проснувшись через пару часов, первым делом потянулась к столику с брошюрками на русском. Пробежавшись глазами по информации, обратилась к сонному тебе.

-Плитвицкие озера — местная святыня. Почитаемые воды хорватов. Сегодня мы оскверним их, совершим акт вандализма, сольемся с природой, которой наплевать из какой мы страны и кто по статусу, есть ли у нас веснушки или третий глаз. Великие водопады и кристально чистые озера с тысячелетней историей, речушки и родники, люди-муравьи, ползающие по горам и щелкающие фотоаппаратами. Каменеющие от карбоната кальция деревья и монетки туристов явно не будут против того что мы сейчас сделаем.

Речь-заявление. Я просто пытаюсь казаться значительнее.

Ты сторонник коротких фраз. Лишний раз распыляться не любишь.

-Вместе мы сильней,— ты сказал, я поверила, — все что задумано, получится.

На том и сошлись.

На следующее утро, позавтракав у хозяйки мы отправились на озера.

-Я уверенна, где-то рядом потайная тропа, ее не может не быть, — говорю я.

Судьба улыбается нам широкой улыбкой и вскоре мы замечаем узкую тропку, ведущую вниз. Миновав охрану, проскальзываем к теплоходу.

Твой спокойный голос: забудь что мы безбилетники, это шанс доказать самим себе, что у каждой задачи не только одно правильное решение.

Ты покупаешь мне мороженное, твои руки заняты камерой. Не спеша, вразвалочку направляемся вниз к реке и, затерявшись в толпе, переправляемся на другую сторону.

Совсем рядом бесстрашно плавают рыбы, привыкшие к полной безопасности. Никто из туристов не осмелится выловить хотя бы одну из них.

Люди толпой стоят в очереди на следующий теплоход, чтобы поехать по другому маршруту. Чопорные, культурные, воспитанные манекены, подавляющие естественные желания. Для них мы — варвары. Себя мы считаем людьми, нашедшими баланс между чувственным и сверхчувственным. Между страстями и божественным началом. Когда-то ярые праведники, сейчас, пожалуй, по повадкам мы и впрямь чудаки, если не сказать эгоистичные себялюбцы, считающие что природа была создана для всех.

Пожилая пара немцев застыла перед красной ленточкой с белыми надписями, ограничивающая передвижения. Закомплексованные правильные туристы. Их логика понятна и весьма проста.

Эксцентричные действия с нашей стороны могут привести к беде. Мы рискуем. Нам грозит вероятность получения официального протеста в РФ от недружелюбных закомплексованных хорватов. В голове правила горят огнём. Мы сходим с тропы, что к нашему удивлению тоже запрещено (штраф 100 евро) и, минуя удивленных немцев спускаемся к краю обрыва. Мягкий мох прорастает из-под белоснежных камней, кроны деревьев, скрывают нас от посторонних глаз. Цепляю ремешок камеры за сломанную ветку дерева, опускаюсь на землю и прижимаюсь к тебе губами.

В шаге от нас пропасть, если нога соскользнет, мы полетим в лазурные воды озера. Опасность. Эмоции захватывают, близость смерти будит первородной страх. Неведомая сила говорит мне: "прыгни и все оборвется. Твоя погоня, наконец, закончится."

Личная встреча с Богом. Ужин при свечах и секс на спор.

Несчастные, измученные жарой и запретами туристы направляют на нас объективы камер. Конкурс на лучшую фотографию домашнего архива. Девушка, обхватившая бедра парня на краю обрыва. Я знала, что на нас направлены объективы камер потому что ты гладил мои волосы и шептал мне об этом. Сказка средь бела дня.

Муравейник остановился на несколько минут, улыбающиеся люди делали свои лучшие снимки. Мы подарили людям улыбки, зай. Сломали их маски, растянули губы-ниточки".

***

"Купаясь голыми в святых местах ты просто развлекался. Мой милый мальчик, если бы ты только знал, что все наши безумства ради того чтобы вызвать Его гнев. Крича "чем я хуже утки?" красивая шизофреничка прыгала в воду под фотовспышки камер и мечтала увидеть пятки ангела-хранителя, когда вынырнет. Он стоял недвижно и молчал, недовольно скрестив руки на груди. Улыбка пухленьких молочно-белых губ выдавала истинные чувства. Похоже, его не меньше других забавляли наши дурачества.

Люди в замешательстве наблюдали, как мы плещемся в воде точно боги. Их система ценностей трещала по швам. Миры перепутывались, образуя новые пространства. Границы дозволенного стирались. И вот уже несколько человек в воде. Мы кричим непонимающим нас людям, что нужно быть естественными, забыть про правила и взять то, что дарит нам природа.

Дистрофичные вегетарианцы-защитники зелени и белочек закрывали рты ладонями, тщательно записывая наши лица на камеру. Вечная память.

Перенесемся в тот самый момент, когда ты, Бог, решил подыграть мне. Наши лица на пленке в ожидании наказания. Выход пока не найден. Самые злые людишки совсем скоро дойдут до охраны с искренним чувством правоты.

Неожиданно начинался ливень. Никто не успевает убежать и, застигнутые врасплох человечки, садятся на бревенчатые мостики. Люди-муравьишки. Заупакованные в одежду и кожу носители информации. Когда ваши тельца начнут разлагаться, вас сотрут из памяти. Коллективное решение не причинять себе боль. А вы — только обертка. Будь у вас золотой унитаз, клопы в коммуналке, лысина или густая шевелюра, в любом случае налетят мухи. Черные разлагающиеся в земле тела. Никому толком не нужная оставшаяся от человека масса, кишащая червями.

"СМИ освещает прогресс", — гордо вещают журналисты. СМИ ставят запреты на то, что вносит в мир хаос. Обездушивайте других, насыщайтесь удовольствиями, заполняйте квартиры ненужными вещами. Вперед!

Лжесочувствие, лжеэмоции. Современность напоминает свинью — жирную, потную, обожравшуюся.

Пот, смываемый дождем. Кто-то бежит в пещеры, их камеры намокают, пропуская воду к ценной информации. Частично кадры для сотрудников заповедника уничтожены. Китайские подделки обезоружены.

Ливень придает людям смелости. Божественное спасение, благодать. Некоторые туристы прыгают прямо в футболках и шлепках в святую святых. Стадный инстинкт в действии. Ощущение вседозволенности и безнаказанности.

Немцы опасливо снимают происходящее уцелевшими камерами. Трусливые жирные зайцы.

Влюбляясь, отдавайся всей душой. Пускай эмоции накрывают и доводят до естественного состояния всемогущества. Первородный грех. Вылезая из священных вод, охраняемых Юнеско, прямо на мостике, где еще недавно была тропа муравейника, предаемся любви.

Мои змеи блаженно засыпают, разрешая сердцу любить. Капли бьют по твоей спине, мелкие занозы покрывают мою, я не чувствую боли. Только нарастающее чувство своей правоты.

Ангел, подмигнув одним глазом, срывает одежды и плещется в насыщенных минералами водах".

***

"Откровение последнее.

Наше последнее путешествие домой. Москва — пункт назначения. Место, где все закончится.

Мебель-история. Красные плюшевые диваны, с резными ножками. Зеркала в которых видишь нечеткое отражение. Массивная дубовая кровать.

Вчера я позволила себе немного счастья. До тебя не до стучаться, Бог. Ты далекая бесчувственная тварь, с которой я сроднилась.

Маленький подарок между инструкцией безопасности и гигиеническим пакетом напоминанием обо мне. Красный уголок Обертки от Chokopie, чтобы привлечь внимание.

В самолетах я впадаю в панику, страх смерти обычно заглушается абсентом. Сегодня я решила вместо того чтобы мочится собственными мозгами, просто воскресить в памяти счастливую сцену. Прокручиваю в голове и успокаиваюсь.

Июнь

Впитывая кожей капли дождя, мы мчимся на велосипедах по Воробьевым горам. Грязь прилипает к моему белому платью, волосы слипаются, образуя тяжелые нити. Выход из зоны комфорта, буквально на шаг и этого будет достаточно, чтобы почувствовать себя на минуту счастливой.

Замедляемся, отбрасываем велосипеды и бежим к дереву. Естественность. Целуемся под дождем. Прыжок зверя. Твои руки на моих ягодицах, мои ступни обхватывают твою спину, образуя крест. Движение, глухие удары капель о листья, громкие стоны и радость, всплескивающаяся на дерево. Короткая жизнь на стволе. Белая, тягучая жидкость, густыми каплями беспрепятственно стекает по коре, напоминая мне слезы ангелов. День счастья, минута естественности.

Открываю глаза. Смотрю на стрелки часов. Ещё не вечер. Небесные птички порхают между креслами.

Мой любимый физик сидит рядом и что-то читает, его рука держит мою.

Вновь прикрываю веки, отдаваясь звукам классической музыки.

Мысль о том, как попасть на прием к Богу пришла мне случайно. Мы летели в самолете, предвкушая очередное безумство. Я выходила из туалета, когда случайно заметила тебя. Жидкие волосы до плеч, нежные губы и голубые беспомощные глаза. Я знала, что твое сердце — клубок змей, что история с курятником была не случайна. Месть, ненависть, мания преследования, паранойя. Ты с самого начала все продумала. Но мой яд сильнее твоего.

Запершись в туалете, я попросила его, для большего удовольствия немного подушить меня. Платок с моей шеи ручной змейкой переползает в его руку. Тесная комнатка с зеркалами. Погоня за новыми впечатлениями. Гарантированный билет к Богу. Сглатываю слюну. Все осознала и решила поговорить.

Платок, в котором я девчонкой отмаливала грехи, уже не на моей шее. Тебе не нравится, Всевышний, ты боишься моего присутствия, и я слишком хорошо это чувствую.

Бойся, старый волосатый дед, я уже близко.

Ангелы потирают ладони. В любом случае, они — скоты, в выигрыше. Либо проиграют пару сотен, либо я их прикончу, тем самым, избавив от мучений вечной жизни. Ставки высоки. Не только золотые арфы бабушек и нимбы. Если я убью Бога, они проиграют бессмертие.

Желтые огни тусклых лампочек по цвету похожи на кожу моей покойной духовной наставницы. Мне снова страшно. К черту эту идею. Тяну платок на себя, ты дергаешь сильнее. Скоро наступит МОЯ первая маленькая смерть, а потом как пойдет. Животный инстинкт самосохранения ничто по сравнению с твоими руками. Теряю сознание. Ангел берет меня за руку и ведет по ступеням".

***

"-Доигралась? Вот мы и встретились.

Кабинет или спальня. Огромная круглая кровать с натянутыми простынями противного синего оттенка.

-Ты знаешь мою ставку. Сногшибательная шизофреничка выиграла, — Бог протягивает мне шелковый шарф, — Твой яд сильнее.

Бог — это не бородатый старый дядька. Никаких волосатых ног и больших прямых носов. У него жидкие светлые волосы, нежные губы молочного цвета и клубок змей вместо сердца. Бог не имеет члена, вместо него у Всевышнего влагалище. Божественная херь, я припадаю губами к несостоявшемуся мужскому органу и легко толкаю беспомощного создателя на кровать с мерзкими синими простынями. Наши змеи сплетаются, переползая из сердца в сердце. Больше нет различий, мы едины в экстазе любви. Порыв. Страстное желание не быть одинокой.

Мы — выращенные для бойни свиньи, потребители, пожирающие слабых.

Ты глубоко дышишь, твое бесподобное тело сотрясает нахлынувшая волна оргазма.

Что я делала до этого дня?

Училась ползать, дарила улыбки, постигала любовь, принимала подарки от родственников, впускала в свое сердце змей.

Ребенок-растение. Сказки про небесного отца, следящего с неба за людьми. Растущий стебель с прекрасным бутоном. Цветок раскрывается, обнажая манию преследования.

Твоя грудь вздымается, напоминая мне о матери.

Что я делала до этого дня?

Захлебывалась в раковине, привыкая к пальцам, которые держали меня у груди в младенчестве, вспоминая глаза, лучащиеся от доброты и умиления. Пальцы сжимаются сильнее, образуя тиски. Наклонности извращенки. Аутосфиксиофолия, если по-научному.

Первые шаги она встречала радостью, раскинув объятия светилась улыбкой и я шла, забыв про страх падения. Полет. В маленьком мозгу запечатляется открытка где я лечу. Однажды она уронила меня. Кровь хлынула из носа. Ребенок сидел и орал, не понимая что происходит…

Мать всегда ассоциировалась с птицей. Я — однажды выпавший из гнезда птенец. Страх опять удариться о землю и испытать физическую боль — еще один изъян.

Целиком состою из отклонений и детских травм, превративших жизни других в трагедию. Вот ещё одно уродство: стремление к небесам, накладываясь на рассказы бабушки, определили мой путь, под влиянием симфоний Баха в туалетах клуба у меня рождалась цель.

Формирование клубка яда.

Смотрю на тебя. Глаза закрыты, волосы разбросаны по подушке, ты встаешь и внимательно смотришь на меня, пристально, с естественным интересом как смотрят дети.

Ложусь на спину. Спинка кровати обтянута тканью. Твой язык глубоко во мне. Наша мать не заключала твою хрупкую шейку в тиски, тебя она била ремнем, оставляя красные следы и ссадины. В том курятнике он бил тебя, чтобы ты кончила. Я это точно знаю. Так написано в твоем дневнике. Взяв его, начала заполнять, смешивая наши жизни, сплетая истории, как паук ткет паутину. Кропотливая работа — прочитав правду о тебе, заполнить половину собой и вернуть первоначальной обладательнице.

Простыни окрашиваются в небесно-голубой цвет твоих глаз. Я — растение. Прекрасный бутон раскрывается, обнажая перед небесами мою цель. Недвижно лежу, сотрясаясь всем телом от волн оргазма.

Иди ко мне, сестренка, мой ангел, моя страсть, моя главная змея, мой Бог. Одно и то же явление разными именами. Ты явление, представляешь? Событие, судьба. Соперничество двух сестер. Ангел. Постоянно за моей спиной. Крадущаяся или недвижно стоящая. Наблюдающая.

Мой черед. Моя змея в тебя. Я хочу, чтобы ты узнала, каково это быть мной. Прими хотя бы частичку и насладись этим.

Тяну платок на себя, ты стонешь. Скоро у тебя наступит вторая маленькая смерть, а потом как пойдет.

Молочно-розовые губы кривятся, небесно-голубые глаза широко распахнуты. Зеркала души. Горло пытается издать какие-то звуки. Бесполезно. Пузырьки. Я — твоя сестра крепко держу шелковую змею. Мой шарф, который ты лично мне протянула, когда признала, чей яд сильнее. Тот, в котором я отмаливала грехи, тот которым я правильно задушила своего мужа. Вырываться бесполезно.

Муж по твоим, сестренка, понятиям — бог на земле. Прежде чем иметь тебя он должен пройти школу жизни. Справочник для тупиц: школа жизни — не только огонь, вода, медные трубы, но внешний лоск и добропорядочность. Прежде чем встретиться с тобой он должен выучиться лицемерию, на отлично сдать экзамены в сельской школе, подогнав бутылочку-другую самогончику завучу, соблазнить твоих подружек, уметь убивать, вырваться из замкнутого круга и научиться дарить людям улыбки. Я сделала все, что ты выводила рукой на страницах ежедневника, прежде чем опять встретиться с тобой.

Если Бог — это не старый волосатый дядька с бородой, а нежный ангел с жидкими светлыми волосами, то я и есть муж. Поэтому я здесь на этой мерзкой кровати. Три сущности. Ты с самого началами была со мной.

Я прощаю тебя Божественное глупое дитя, потому избавлю от вечной жизни. Задыхаясь, ты не цеплялась пальцами за шарф и не оставляла глубоких порезов на моих бедрах. Шелк натянулся и оргазм взорвал твое тело, через секунду бездыханно опустившееся на небесные простыни.

Первое что я испытала — горечь. Никакого освобождения, радости от выполненной цели. Я привлекла твое внимание, осуществила мечту, и это повергло меня в уныние. Простыни окрашиваются в противного цвета оттенок синего. Медленно расползающееся пятно закрашивает лазурь, на которой лежит бездыханный Бог".

***

"В 16.09 мы откинулись на спинки обтянутых синей искусственной кожей кресла. Несколько минут назад я очнулась от транса. Если в самолете сесть на столик для пеленания детей и дышать по определенной технике, а затем вручить спутнику платок, можно увидеть сон. Всего минуту ты будешь находиться в отключке. 60-ти секунд хватит, чтобы замолить совершенные грехи.

Всходя по трапу самолета, я увидела тебя, моя сестра, мой ангел. И весь полет молилась, чтобы только ты меня не узнала. Лежала на коленях дорого сердцу физика, спрятав лицо в его одежде, играла в телефон, отвернувшись к окну, делала вид что сплю, когда ты интересовалась желаю я рыбу или мяса. От мира меня отделали огромные солнцезащитные очки на пол-лица.

Когда пассажиры сойдут с трапа самолета, вспомнив ненормальную, схватившую тебя за руку, ты увидишь красный край Chokopie и свой старый потерянный черный ежедневник с именем на обложке. Дурацкая детская привычка записывать впечатления. Наверняка ты поняла, кто его взял и как я догадалась о твоем феерическом оргазме с моим мужем.

Люди — жирные бездушные хряки, безразлично ковыряющие мясо в тарелке или обезумевшие от погони за ленточкой лидера змеи. Их грязь смешивается с девственной чистотой. Читай, детка, и знай, что все это время лучшей была именно ты, моя глупая, маленькая сестренка".