Шевченко Андрей: Всем добрый вечер! А Вике — персональный) |
кррр: Каков негодяй!!! |
кррр: Ты хотел спереть мое чудо? |
mynchgausen: ну всё, ты разоблачён и ходи теперь разоблачённым |
mynchgausen: молчишь, нечем крыть, кроме сам знаешь чем |
mynchgausen: так что подумай сам, кому было выгодно, чтобы она удалилась? ась? |
mynchgausen: но дело в том, чтобы дать ей чудо, планировалось забрать его у тебя, кррр |
mynchgausen: ну, умножение там, ча-ща, жи-ши |
mynchgausen: я, между прочим, государственный советник 3-го класса |
mynchgausen: и мы таки готовы ей были его предоставить |
mynchgausen: только чудо могло её спасти |
кррр: А поклоны била? Молитва она без поклонов не действует |
кррр: Опять же советы, вы. советник? Тайный? |
mynchgausen: судя по названиям, в своем последнем слове Липчинская молила о чуде |
кррр: Это как? |
mynchgausen: дам совет — сначала ты репутацию репутируешь, потом она тебя отблагодарит |
кррр: Очковтирательством занимаетесь |
кррр: Рука на мышке, диплом подмышкой, вы это мне здесь прекратите |
mynchgausen: репутация у меня в яйце, яйцо в утке, утка с дуба рухнула |
mynchgausen: диплом на флешке |
|
Вот он, пытаясь разжать слипающиеся от холодных слез веки, стоит перед своей семьей. Едва держится на ногах, в дрожащей руке держит намокший от пота табельный пистолет. Эти сволочи знали, что делать — оставили по патрону на каждого члена семьи: жена, дочь и сын, совсем еще дети. Ревут, сквозь грязь на лице пробивается сильный румянец от плача, о чем-то просят, но он их не слышит, сердце бьется так, что становится дурно. А жена, красивая, умная, любящая, словно смотрит сквозь него, он вовсе пропал для нее, не видит она его, видит лишь смерть, умоляюще смотрит на позади него стоящих солдат в полной амуниции. Но они лишь, улыбаясь, переглядываются между собой в предвкушении кровавого зрелища. Три патрона — пять солдат. Никак. Двое оставшихся убьют и его, и семью. А если же он... В мыслях он взревел на себя, проклиная, называя самыми грязными словами — этого он сделать не мог. Однако, они обещали ему жизнь и службу. Он спустил курок в стоящего рядом солдата, и их обоймы вмиг опустели, разрядив металлическую дробь, дарующую свободу души.
Но словно за него все решили: ни одна пуля не попала в него, однако, то, что он увидел, лишило его разума до конца его дней. Его рука с пистолетом медленно поднялась к виску, но тут один из солдат ловко перехватил оружие и дружески похлопал его по плечу, говоря что-то одобряющее на своем, диком для него, языке. Внутри было пусто, словно все изъела какая-то болезнь, оставив лишь кожаную оболочку, наполненную отравой. Солдаты, бряцая металлом и смеясь во все горло, повернули назад, уже и позабыв о нем.
Он бессильно рухнул на землю, шумно глотая воздух. Он видел детей, которые теперь не плакали, и не просили.
"Просите же! Просите! — кричал он в мыслях, — просите!"
Он видел жену, которая все глядела помутневшими голубыми глазами сквозь него.