Сегодня суббота, 21 февраля 2004 года. Я лежу на кровати, и не могу заставить себя подняться. Как будто, пока я не встала, день еще официально не начался, и есть шанс, что он не заметит моего пробуждения и не обрушится на меня со всей своей силой. Если бы можно было просто спрятаться под одеяло и отключить телефон... Если бы можно было стать страусом... хотя бы на сегодня.

21 февраля. День, который я запомню на всю жизнь.

Два дня назад я сдала государственный экзамен и еще на шаг приблизилась к заветному диплому по юриспруденции. Сдала и сразу же попросила передать эту новость моему любимому дедуле. Ведь это именно он так усердно и неотступно твердил мне о том, как важно учиться. Твердил сначала моей маме, а потом и мне. Твердил, потому что сам окончил всего 3 класса. Война. Да и какое серьезное образование может быть в деревне Щербовичи. Он всю жизнь очень переживал из-за своей необразованности. Наверное, именно поэтому и моя мама, и я получили высшее образование. Он с самого рождения вложил в нас эту неутолимую жажду знаний и самосовершенствования. Спасибо тебе за это, мой любимый и единственный дедуля.

Я вообще обожала бывать у бабушки с дедушкой. Маленькой я всегда знала, что сейчас приду к ним, и бабуля накормит меня своими фирменными большими блинчиками с топленым маслом, а дедушка уже заготовил огромный листок в клеточку с простецкими примерами по математике.

Я налопаюсь, довольно устроюсь у окна и буду с упоением решать эти примеры, а потом отдам их дедушке на проверку и буду ходить кругами, переживая и заглядывая ему через плечо. А он будет специально тянуть и тянуть время и делать серьезный профессорский вид, проверяя мою писанину.

Потом он повезет меня в детский бассейн, и я буду плавать в лягушатнике и мечтать о тех бутербродах, которые, точно знаю, он сделал и взял с собой, чтобы накормить меня после тренировки. Мне казалось, что пленительный запах этих бутербродов с ароматной колбасой я чувствовала (именно чувствовала, а не слышала) каждой клеточкой своего тела еще пока доставала со дна бассейна шайбы, которые нам кидал тренер. Как же я обожала этот запах, бутерброды и дедушку! Пока дедуля сушил мне феном длинные волосы, я с неописуемым восторгом и кайфом уплетала долгожданный бутерброд, и счастливее меня на свете не было никого! Как же давно это было...

О чем это я?.... Ах, да! Госэкзамен сдан, осталось совсем чуть-чуть. Дипломная работа, посвященная товарному знаку уже начата, план составлен, материалы собраны. Надо только сосредоточиться, сесть и написать. Вот только сосредотачиваться никак не получается. Потому что думать ни о чем не могу. Ни о чем, кроме... телефона. Ненавистный телефон. Не звони, прошу тебя, умоляю, только не звони!

Я вдруг понимаю, что в этом ожидании знакомого жужжания и пиликанья все остальные звуки как будто сбежали, и все погрузилось в липкую и пугающую тишину. Я люблю тишину. В ней, как и в махровом тумане, можно спрятать все свои истинные чувства, мысли, обиды и мечты. Я люблю тишину. Но только не сейчас. Поэтому я встаю и врубаю телевизор. На всю громкость, какую способен выжать мой старичок советских времен. С синего экрана звучит какая-то песня, и я переключаю на другой канал. О! Новости. Это всегда интересно. Диктор взахлеб рассказывает о том, какие стихийные бедствия в очередной раз обрушились на США. Стихийные бедствия... Тысячи, сотни тысяч людей остались без крова, еды, много погибло. Столько горя... Не хочу смотреть такие новости.

Я выключаю телевизор и плетусь на кухню ставить чайник. Надо выпить кофе и заставить себя съесть хоть что-нибудь. Из соседней комнаты высовывает нос моя младшая сестра:

— Сколько времени?

— Десять.

— Не звонили?

— Отстань, — раздраженно отвечаю я.

Она исчезает в своей комнате. Она тоже ждет. Ждет и боится этого звонка.

Я завариваю кофе и сажусь за стол. Не знаю, о чем я так долго думала тогда, но когда я очнулась от этого мыслительного небытия, часы показывали почти час дня, а мой кофе так и стоял нетронутым.

Вдруг меня осеняет — сегодня же день рождение моей лучшей подруги! Как я могла забыть?! Я потянулась к телефону, но тут же, как ошпаренная одернула от него руку. Почему-то в голову пришла абсурдная мысль, что если я его трону первая, то он обязательно ответит мне звонком, которого я так боюсь. А так есть шанс, что он будет молчать. Хотя бы сегодня.

Я надеваю теплую куртку, шапку и сапоги и выхожу на февральский мороз. Уууххх! Хорошо! Освежает! Солнце стоит высоко и, отражаясь от чистого снега, приятно слепит глаза. Как же хорошо! Я иду по дороге без конечного пункта и с удовольствием хрущу снегом и смотрю на деревья одетые в снежные телогрейки. Красотища! Хорошо!

Жжжжжжжж! «Я искала тебя ночами долгими!

Жжжжжжжж! Искала тебя дворами темными!»

Жжжжжжжж!..

Что это?... Телефон!!! Боже...

Не слушающейся рукой я вытаскиваю телефон из кармана и смотрю на экран с последней надеждой не узнать требующий ответа номер. Но я его знаю. Звонит моя мама.

— Алло...

— Приходите,— просто и тихо говорит она.

И я все понимаю. И мир переворачивается с ног на голову. Я все понимаю. И обратной дороги к надежде и вере больше нет.

Я возвращаюсь домой, говорю сестре, что нам надо идти. Она тоже все поняла, но в силу своего молодого возраста в ней еще теплится какая-то наивная детская надежда. Я не пытаюсь ее разубедить. Мне слишком тошно. Не хочу, чтобы и ей было так же.

Мы приходим в дом моей бабушки. В дом, который я так любила и в котором обожала бывать. Но только не сегодня. Сегодня я ненавижу этот дом. Я ненавижу то, что мне предстоит там пережить.

Дверь открыла моя мама.

— Раздевайтесь,— все так же тихо сказала она и ушла в большую комнату.

Я начинаю расстегивать сапоги и вдруг слышу чье-то дыхание. Это даже не дыхание, а какие-то хрипы вперемешку с подавленными стонами. Я смотрю на сестру и вижу, что ее детская надежда, услышав эти вздохи, сбежала прочь. Теперь даже у нее больше нет иллюзий. Мы раздеваемся и входим в комнату.

То, что я вижу, я не забуду никогда. Хотела бы, да не смогу. Мой любимый и обожаемый дедушка лежит с закрытыми глазами на кровати, прикрытый легким одеялом. Его всегда большой и крепкий живот так сильно напоминавший мячик куда-то исчез, а вместе него появились острые ребра. Как же смертельно он похудел... а ведь я видела его всего три дня назад. Это ему принадлежали те жуткие хрипы, которые я услышала в коридоре.

Мы все знали, что этот день настанет. Последние 9 месяцев, когда нам сообщили его диагноз, мы знали, что этот день наступит. Мы честно пытались к нему подготовиться. Но к такому невозможно быть готовым! НЕВОЗМОЖНО! Я сажусь у изголовья кровати и глажу дедушку по почти ледяному лбу, покрытому испариной от слабости и бесконечной мучительной боли.

— Я здесь, дедуль. Я очень тебя люблю... и я сдала экзамен,— последние слова смазались, потому что слезы, которые я так долго и тщательно усмиряла огромными каплями катятся по щекам.

В 7 часов вечера дедушка умер. Я помню его последний рваный вздох и такой легкий и спокойный выдох. Выдох облегчения. Все. Часть моей жизни безвозвратно ушла. Мы, все его любимые девочки — я, моя сестра, моя мама, мамина сестра, ее дочка и бабушка, стоим вокруг кровати и тихонько плачем... Ушел из жизни наш самый главный, любимый и настоящий мужчина.

Мы с мамой и сестрой возвращаемся домой очень поздно и, каждая в своей комнате, долго не можем уснуть. Только к часу ночи мы с сестрой практически одновременно приходим к маме и просимся поспать вместе с ней. Она, конечно же, разрешает.

Так в 22 года я, как когда-то в детстве, испугавшись серого волка, спала с мамой.