День был пасмурный. Тучи нависали над щетинистыми вершинами гор, словно меховые шапки. БТР летел по грунтовой дороге, оставляя за собой клубы тяжелой пыли. С правой стороны борта был обрыв. Внизу, то, гневно шипя, то, издавая могучий рев, разбивая массивные валуны невиданной силой, неслась горная река...

Тяжелая машина явно куда-то спешила. Солдаты на броне сонно покачивались и, молча, всматривались в тишину гор. Дорога не петляла, когда, вдалеке, показалась фигура человека, стоящая на пути. Командир группы, капитан Вольфин, насторожился.

— Ершов!— выкрикнул он.

— Я, командир!— ответил голос сзади.

— Сними-ка ты этого призрака, от греха!

— Есть, командир!— ответил Ершов и, вскинув СВД, припал к прицелу. Несмотря на свой юный возраст, он был прекрасный снайпер, профессионал. Сослуживцам очень нравился его трюк, когда, стреляя в лежащую бутылку, выбивал дно через горлышко.— Командир!— не отрываясь от прицела, крикнул боец,— Там, походу, дед какой-то!

— Погодь, Олежка! Держи его, но не стреляй! Разберемся!

Вольфин удалил три раза по броне прикладом автомата. Броневик стал замедляться, а когда до преграды оставалось метров семьдесят, полностью остановился.

— Всем полная боевая!— скомандовал командир,— Ершов держит цель, остальные с брони, занять круговую вокруг бэтэра! Большов за мной! Всем нас прикрывать!

Подразделение приказ выполнило. На броне остался только снайпер, который продолжал держать цель. Капитан Вольфин и сержант Большов, медленно направлялись к, стоящему на их пути, человеку. Командир шел, выпрямившись, держа оружие на уровне пояса, а палец на спуске. Его подчиненный, молодой парень, но, по всему, не новобранец, двигался в нескольких шагах позади, прижимаясь щекой к прикладу автомата, сгибая ноги, пригнувшись, вращая своим телом, словно танковой башней. Из-под каски тек пот, а тяжелое дыхание заставляло грудь упираться в бронежилет...

На дороге, в серой кавказской папахе, опустив голову вниз, стоял старик. Очень старые солдатские сапоги, брюки-галифе, грубые морщинистые руки, опущенные к земле — обычный пожилой чеченец. Отвести взгляд было не возможно от древнего, как сам дед, пиджака. Его вид поражал воображение и обескураживал. Сержант в изумлении опустил оружие. Он, раскрыв рот от удивления, посмотрел на командира. Капитан тоже был поражен... Обе стороны пиджака буквально усеяны боевыми орденами и медалями. Казалось, что им просто не хватает места на одежде...

Переведя дух, солдаты заметили, что старик плачет. Из-под его папахи течет струйкой кровь.

— Что случилось, дед?— спросил удивленно Вольфин.

— Внучка моя,— еле слышно, сквозь слезы, не поднимая головы, с сильным кавказским акцентом, ответил чеченец,— Напали на нас… Меня избили… Над ней надругались... Позор... Какой позор... Как жить теперь?— он затих, крупные слезы падали на пыльную дорогу.

— Когда это случилось? Где внучка твоя?— спрашивал капитан.

— Внучка в кустах... Нельзя к ней... нельзя...позор...

— Кто? Когда это случилось?

— Трое ваших, где-то около часа ушли... Какой позор... Как жить?— старик плакал, не поднимая головы, и бормотал, что-то себе под нос на родном языке.

Вольфин повернулся и жестом позвал к себе остальных. Те мигом сорвались со своих мест и ринулись к нему.

— Куда они ушли, дед?— спросил командир, окруженный бойцами. У подбежавших солдат, при виде старика мгновенно отвисли челюсти.

— Туда,— чеченец указал рукой на тропу, которая вела в горы.

— Послушай меня, батя,— пытаясь выделять каждое слово, заговорил капитан,— Тебе и твоей внучке нужна медицинская помощь. Я оставлю двух бойцов, они обработают твои раны, окажут первую помощь внучке...

— Лайлу нельзя трогать!— встрепенулся старик и поднял голову. Его лицо поразило, не меньше, чем пиджак. Оно все было в крови и синяках. Желваки Вольфина заиграли, он с трудом контролировал гнев:

— Внучку трогать никто не будет, слово даю, батя! Я с бойцами постараюсь догнать этих тварей. Думаю, они не далеко ушли... Ты только следи, чтобы Лайла твоя жива была...

— Лайла! Девочка моя, какой позор...,— снова заголосил старик...

— Большов, Ершов, Колотилов, Беседин и Панкратов за мной! Дроздов и Озеров остаются со стариком! Окажите ему помощь. Если мы через два часа не вернемся, сообщайте нашим.

Через минуту бойцы исчезли в «зеленке». Они передвигались быстро, внимательно осматривая путь. Вот лежит брошенный свежий окурок, вот скомканная упаковка от шоколадки... Правильное направление. Странно, но эти трое, о которых говорил чеченец, судя по всему, не торопились.

— Может дезертиры?— прервал тишину Большов.

— Тихо всем,— произнес командир,— скоро узнаем.

Прошло еще минут пятнадцать, когда послышались чьи-то голоса. Группа притаилась. Ползком, аккуратно, как змеи, не вызывая шороха и шума, солдаты приблизились к месту, откуда доносился разговор...

Среди деревьев, в низине сидели трое мужчин в камуфляже. Их вещи: оружие, рюкзаки — находились рядом с ними. На разложенной газете стояли почти уже пустая бутылка водки, открытые банки тушенки, лежал хлеб... Незнакомцы о чем-то беседовали...

Большов мгновенно узнал их речь. Он сам родился на Украине, еще во времена СССР. В двенадцать лет ему пришлось переехать в Ленинград, которому позднее вернули историческое название Санкт— Петербург. Первый раз судьба напомнила о его корнях в Грозном, когда украинские наемники, добровольцы из экстремистской организации УНА-УНСО, в основном выходцы из западных регионов Украины, поливали «москалей» смертельным свинцом. Тогда в них сильно нуждались боевики, поэтому очень хорошо платили. Потом, что-то изменилось, от услуг братского украинского народа стали отказываться. Славяне маленькими, плохо организованными группами покидали Чечню, при этом местные, не редко, устраивали на них охоту, убивали и грабили. Вчерашние союзники становились просто дичью.

— О, братья хохлы,— зло, усмехаясь, шепотом произнес Вольфин,— работаем быстро, тихо, аккуратно...

— Внимательно проверьте тут все. Этих уродов придется взять с собой. Скажем, что они нас обстреляли,— спокойно говорил капитан, осматривая низину.

— Здесь деньги, командир!— закричал Панкратов, развязав рюкзаки,— Много денег! Доллары!

— Чего ты орешь?— ответил Вольфин, подойдя к нему,— Какие деньги? Я не вижу никаких денег. Может, кто еще их видит?

Бойцы окружили командира и смотрели на рюкзаки.

— Нет, никаких денег,— произнес каждый.

— Вот и славно. Потом разделим... Здесь, видно, и жалование тех, кто погиб, что-то много слишком для троих… Так забирайте этих, оружие и ходу отсюда...

Старика уже перевязали. Он сидел на камне у дороги, не плакал, а о чем-то думал. Перед ним упали три трупа.

— Они, отец?— тихо спросил капитан.

Старик молча посмотрел, плюнул на тела и, что-то сказал себе под нос на чеченском.

— Это не наши,— произнес Вольфин, когда понял, что дед узнал обидчиков,— Наемники.

Он хотел еще что-то добавить, но старику было не интересно.

— Унесите их вон к тем кустам у обочины,— обратился капитан к бойцам, указывая рукой,— С того места дайте пару очередей из их автоматов по машине. Потом вызывайте наших. Большов, проследи, чтобы все правильно было…

Пока исполняли приказ, Вольфин сидел рядом с чеченцем.

— Лайла у меня одна,— тихо, словно общаясь сам с собой, стал говорить старик,— И я у нее один. Родители девочки в аварии погибли, еще в советское время. Сын мой и невестка. Мы с женой внучку воспитывали. Недавно Мадина моя умерла, успела только Лайле шестнадцатилетние отпраздновать. Мы к ней на кладбище шли... не дошли... Как жить теперь? Что делать?— он развел руками.

— Уезжать нужно,— ответил капитан,— там, даст Бог, все забудется, наладится.

— Для этого деньги нужны... А у меня пенсия, да домик маленький...

— Большов!— крикнул Вольфин,— Рюкзак один принеси!

Через мгновенье перед дедом стояли деньги. Старик удивленным взором посмотрел на солдат.

— Откуда это? Кому?

— От благодарной России великому ветерану!— с гордостью ответил сержант.

— Бери, отец,— поддержал капитан,— тебе и твоей внучке необходимо. Дом продашь, переедешь... Внучку вылечишь... Все наладится... Давай-давай, не стесняйся, только спрячь скорее, а то сейчас понаедут и будут вопросы задавать... А нам это надо?

— Спасибо, ребята,— тихо произнес чеченец, завязывая рюкзак.

— Бать, ты подтверди, что на нас тут напали эти трое, ладно...,— взяв старика за руку, попросил Вольфин.

Дед посмотрел своими седыми, почти мертвыми от горя, глазами в глаза офицера, увидел что-то в них и, понимающе, кивнул головой...

— Ты только живи, отец, не умирай,— произнес капитан,— Тебе теперь нельзя умирать. Ради внучки жить должен,— он поднялся и, уходя, с Большовым, добавил,— Прости, старик, что Родина о вас забыла...

Никто не спросил имени чеченца. Не то, чтобы стеснялись или не хотели. В данной ситуации это не было важно. Бойцы чувствовали облегчение, что в происшедшем, нет их вины. Не потому, что в российские военнослужащие настолько дорожат своей честью, что не смогли бы совершить преступление такого рода. Нет. Выродков хватало везде. К общему стыду, это случалось довольно часто. Почти всегда, к сожалению, война все списывала. Очень не хотелось, чтобы человека, который, когда-то спас Землю от гибели, обидел кто-то из своих. Будет лучше, чтобы в памяти он остался заслуженным ветеранов, дедушкой истерзанной чеченской девушки Лайлы и просто стариком…