Чтобы не быть голословным, приведу в пример одну историю, которая произошла не так давно, чтобы забыть ее, но и не настолько свежа в памяти, чтобы помнить детали.

Посчастливилось мне в советские годы перебраться из нерезиновой части нашей Родины в край красной рыбы, необъятной тайги, холодных зим и медведей на улицах городов. Подтверждаю: все мифы — правда. Медведей на улицах я пока не встречал, что уверен, что до конца жизни мне удастся развенчать, то есть доказать, и эту легенду.

Городок, в который я переехал, был небольшим, и не составило никакого труда выбрать жену из бригады женщин, дежуривших под окнами молодого специалиста, подающего надежды на скорое избавление от оков опостылевшего им ограниченного пространства. Очень долго мы жили спокойно и счастливо, оставаясь в тех оковах, от которых жена надеялась со мной избавиться, воспитывали детей, и я даже стал понемногу говорить про свой родной город «запад» и возмущаться на каждой пьянке, что они там вообще зажрались и про нас забыли.

И вот посреди этой идиллии моя благоверная как-то заявила, что ее родственник работает в милиции и, мало того, завтра будет проездом у нас.

— Твои родственники — мои родственники, — сказал я и посчитал разговор законченным.

— То есть, ты не против? — уточнила Маша.

— Чего бы это мне быть против? Родственник-милиционер — это звучит полезно!

— Но учти, — предупредила она. — Он немного со странностями. Болтать может без умолку весь вечер, водку вообще не пьет, зато ест, как буйвол, и вообще ты от него просто так не отделаешься. Готовься сидеть с ним до утра.

Я фыркнул, мол, напугала тоже, и ушел смотреть телевизор.

Весь следующий день мы ждали приезда таинственного родственника: Маша убралась в тех углах квартиры, где тараканы уже оборудовали свои резервации в надежде на спокойную старость, постирала рубашки, о существовании которых за время их нахождения в корзине для грязного белья я успел забыть, наготовила гору вкусной еды и выдала мне три сосиски с наполовину сваренной хрустящей гречкой на весь день, запретив даже смотреть в сторону кухни.

Я тоже активно участвовал в подготовке. Всё это время, памятуя о предстоящей мне бессонной ночи, я дремал то на диване, то в кресле, словом там, где Маша не елозила пылесосом.

Когда с сожалением и смутной надеждой на ужин я доедал последнюю сосиску, одним глазом поглядывая девятичасовые новости, в дверь постучали.

На пороге стояли три мужика и определить, кто из них милиционер, было невозможно. Все трое были небриты, одеты, как попало, и подозрительно меня разглядывали.

— Маша, здравствуй, — улыбнувшись, сказал невысокий, стоявший впереди всех, решив проблему идентификации родственника.

— Витя! — моя жена кинулась ему на шею.

Во время сцены встречи родни и знакомства со мной двое других мужчин стояли за порогом и равнодушно наблюдали за происходящим.

— Они со мной, — сказал Витя. — Коллеги. Мы в командировку едем. Э… Далеко. Надо там преступленьице одно раскрыть. По-быстрому. В ночь ехать не хочется. Мы у вас перекантуемся, а утром поедем. Ладно?

Это было сказано с таким твердым убеждением в том, что впустить трех ментов переночевать и скормить им недельный запас еды за один вечер — это долг каждого сознательного гражданина, что возражать нам не хотелось.

— Мужики, заходим, — махнул он рукой коллегам. — Маша, где мы будем спать?

Жена провела их в зал, где они тотчас закрылись, попросив ее выйти.

Несколько минут оттуда доносилось бубнение, после чего Витя вышел и с видом триумфатора, въезжающего в город на белом коне после одержанной победы над какими-нибудь турками, прошествовал на кухню.

— Маш, водка есть? — сразу спросил он.

Когда Маша поставила на стол початую бутылку, он налил немного в кружку для чая, залпом выпил, закинул в рот маринованный огурчик и улыбнулся.

— Ну, так мы это… Спать пойдем.

— Как спать? — удивилась жена. — А ужин?

— А. Ужин, — Витя взял из тарелки три куриные ноги. — Спасибо!

И ушел в зал, закрыв за собой дверь.

После немой сцены я счел своим долгом одарить Машу продолжительным упрекающим взглядом, который она с достоинством выдержала.

— Кто ж знал, что он так изменится, — сказала она. — Садись ужинать.

Когда я открыл глаза, утро только начинало будить петухов и подкрашивать сливочной белизной небо. Было темно. И не столько из-за раннего часа, сколько оттого, что светлеющий прямоугольник окна заслонило лицо Машиного родственника. Он долго всматривался в меня, видимо, пытаясь понять, сплю ли я. Прежде чем я сообразил, чем мне может грозить пробуждение, Витя увидел бурную мозговую деятельность в моих предательски открытых глазах и улыбнулся.

— Здоров, родственник, — сказал он.

К моему счастью он попросил только проводить их компанию, чтоб не будить Машу. Прощание было короче, чем ужин.

Самым странным мне показалось то, что Витя и один из его напарников выглядели невыспавшимися, но довольными, словно министр внутренних дел объявил ведомственный конкурс на звание сотрудника, который меньше всех спит, и эти ребята ночью сделали серьезную заявку на победу, а третий участник милицейской операции вел себя достаточно бодро, но был мрачнее тучи, будто те двое прошлым вечером не поделились с ним жареной курицей.

Напоследок компания ментов одарила меня одобрительными ухмылками и скрылась в темноте подъезда, оставив больше вопросов, чем ответов, которые я, однако, позабыл на ближайшие три недели.

Но вспомнил, как только Машина двоюродная сестра Таня, гостившая у нас, за ужином задала мне какой-то вопрос, как раз когда я размышлял о том, что стоит пустить одного родственника переночевать, как все остальные воспринимают этот жест в качестве сигнала к паломничеству и выдумывают всякие невообразимые поводы приехать навестить родных, о которых за последние десять лет вообще не вспоминали.

Возникшая за столом тишина подсказала мне, что две женщины ждут моего ответа, а ошалелый вид Маши дал понять, что вопрос ее сестры выходил за рамки привычной бессмысленной болтовни дальних родственников, имеющих не больше общих тем для разговора, чем абориген Папуа Новой Гвинеи и британский лорд.

— Что? — переспросил я.

— Не страшно было с уголовником ночевать? — повторила вопрос Таня.

— С каким уголовником? — я мельком глянул на Машу, взгляд которой говорил о том, что она понятия не имеет, о чем речь.

— Ну, когда Витя приезжал к вам.

— Интересно вы своего милицейского родича называете. Если на то пошло, то с уголовниками. Их трое было, — усмехнулся я.

— Да не, у них ведь… — сказала Таня и осеклась. Она внимательно посмотрела на наши лица. В ее взгляде мелькнуло озарение. — А. Так он вам не сказал, да?

И она смущенно и скомкано, будто выдавая чужую тайну, которую ей доверили под страхом смерти, рассказала нам, что в ту ночь Витя и его напарник конвоировали убийцу, но из-за больших расстояний и плохой дороги не успевали до темноты добраться в пункт назначения. Вот и решили выдать человека, совершившего несколько убийств, за своего коллегу, чтобы мы без проблем пустили их переночевать. Они сняли с него наручники, нашли где-то нормальную одежду и каждую секунду следили за всеми его движениями, ни на мгновение не оставляя без присмотра. Каждый из них полночи не смыкал глаз, сидя в кресле и держа наготове заряженный пистолет, в то время как преступник вдоволь отсыпался на нашем мягком диване.

— Представляете, как он рисковал! — закончила рассказ Таня и с достоинством уставилась на наши вытянувшиеся лица.

Далее следовала бурная сцена, во время которой я вспомнил все обидные слова, когда-либо звучавшие в адрес сотрудников милиции, напомнил всем присутствовавшим, что наш дом — наша крепость, и указал на людей, которые на самом деле в ту ночь рисковали.

Приводить подробности моего монолога и передавать точные выражения, использованные мной, полагаю излишним.