Аламбер Жан Ле Рон

В комнате, где собирался наш так называемый клуб, было как всегда тепло и тихо, в воздухе витал аромат свежесваренного кофе, а сомкнутые шторы создавали приятную интимную обстановку, располагающую к обмену тайнами и молчаливому созерцанию своих мыслей.

Я бесшумно скользнул внутрь, скинул плащ на вешалку, стоявшую у входа, и вполголоса поздоровался с уже пришедшими. Основной состав был здесь. Десять мужчин, разделившись на три группы, неслышно беседовали, прихлебывая кофе из небольших белых чашек. Все разом подняли головы и поприветствовали меня.

Не было лишь одного человека из основного состава, человека, который ввел традицию собираться за кофе для отвлеченных бесед, не связанных, по мужскому обыкновению, с работой, автомобилями или женщинами. Для этих целей он снял комнату на окраине города и оборудовал ее надлежащим образом: расставил плетеные кресла и маленькие круглые журнальные столики, устроил скромную библиотеку из стеллажа с книгами, в углу соорудил мини-кухню, где можно было угоститься кофе или чаем, по своему вкусу. Алкоголя и табака тут не было, так как Олег Содников — основатель «клуба» — не разделял всеобщую страсть к поднятию настроения через выпивку или курение. Может, поэтому из почти тридцати человек, приходивших в клуб в самом начале его существования, до настоящего дня в основном составе осталось не больше двенадцати.

Собственно, Олег и был способом создавать настроение на наших посиделках. За сорок с небольшим лет своей жизни он успел побыть врачом скорой помощи, съездить в Африку по медицинской части, позаниматься благотворительностью, поучаствовать в посадке деревьев в Казахстане, съездить в экспедицию по Командорским островам, даже три дня повоевать где-то на Северном Кавказе. И это немногое из того, о чем было известно нам, людям, проводившим с ним один вечер в неделю в этой скудно освещенной комнатушке с электрическим камином и плотно занавешенными окнами.

Понемногу он делился с нами историями из своей жизни, щедро снабжая рассказы притчеподобными поучениями и анекдотическими подробностями. Рассказчик из него был хоть куда. Каждый из нас рано или поздно пытался брать эстафетную палочку в свои руки и выдавать что-нибудь на наш взгляд интересное, но уже к середине рассказа понимал, что не в состоянии тягаться с красноречием Олега. Он сам никогда не начинал рассказывать, если не было на то причины или повода. А до этого мы могли очень долго сидеть и беседовать каждый о своем или попросту безмолвствовать, погрузившись в себя или в чтение книг.

Так и сегодня я, получив свою законную чашку кофе, присоединился к расположившейся у входа троице: Виктору, сорокатрехлетнему сварщику с кабельного завода, Сашке, молодому предпринимателю, только вступившему во вторую четверть жизни, и Александру Петровичу, доценту педагогического университета. Последний эмоционально нарушал одну из заповедей клуба: делился негативом по поводу работы. Петрович, как мы его звали между собой, на чем свет стоит, ругал декана своего института, втолковывая нам подробности конфликта с таким остервенением, будто перед ним сидели чиновники министерства образования, которые могли разрешить ситуацию.

В тот момент, когда Петрович, поправ очередное правило, начал переходить на крик, вошел Олег. Как всегда, тихо и даже слегка стеснительно, он разделся у порога и, подперев плечом дверной косяк, стал слушать.

— Он что, не понимает, в какое положение он меня поставил?! — буйствовал Александр Петрович. — У меня опыт работы, преподавательский стаж, возраст, в конце концов! А эта сопля в деканате говорит такое!

В этот момент он заметил Олега и осекся.

— Прости, Олег, — сказал он, — накипело… Привет.

Основатель клуба широко улыбнулся и обошел всех собравшихся, пожав им руки и перекинувшись с каждым парой фраз. Затем он приготовил себе кофе и присел за отдельный столик. Это значило, что у него есть история для нас, а поводом для этой истории послужил, вероятно, крик души Петровича. Голоса стихли. Все присутствующие развернулись лицом к Олегу.

— О человеке нельзя судить по тому, что ты слышишь, — начал он. — Тем более, если ты не уверен, что услышал всё правильно.

Петрович поерзал в кресле.

— Лет пять назад я участвовал в программе помощи одному дому престарелых, — продолжал Олег, — и часто посещал его. Встречался с руководством, с пенсионерами, работу кое-какую там делал. Работы было много: здание древнее, разваливалось на глазах. Чиновники отказывались средства выделять, мол, проще и дешевле снести дом, чем восстанавливать.

Пока работал, познакомился со многими стариками. Кстати, некоторые из них молодым еще фору дадут. Была там женщина, лет семидесяти, которая особенно тосковала по единственному сыну. Все, конечно, скучали, но у остальных это выходило как-то вяло, безнадежно. А она по всей комнате его фотографии развесила, постоянно пыль с них смахивала, письма ему писала и каждую неделю просила покупать ей с десяток конвертов. Врачи мне сказали, что сын ее живет где-то в другом городе и ни разу не приезжал навестить. И вообще про него ничего не известно, а сама она не рассказывала. Или просто никто не спрашивал.

И вот однажды ее сын приехал. Я увидел его мельком в фойе, но был очень занят и как-то не нашел времени подойти. Потом через пару часов случайно проходил мимо ее комнаты. Дверь была открыта, и я на автомате повернул голову, чтоб посмотреть, что там происходит. Женщина сидела на кровати, а молодой человек стоял рядом и чуть ли не криком кричал:

— Мама, я отказываюсь тебя содержать!..

Что было дальше, я не слышал, потому что шел очень быстро, а останавливаться было бы неприлично.

Вы представляете, что я почувствовал. Конечно, все мы читали, или нам рассказывали, что есть такие дети, которые бросают своих родителей на старости лет, и таким рассказам не хочется верить… Но столкнуться с этим в реальности как-то неприятно и даже отвратительно. До самого вечера во мне кипело негодование. Я перебирал в уме слова, которые мог бы сказать этому молодому человеку, чтобы объяснить, что нельзя так относиться к своей родной матери, без конца жалел бедную женщину и давал себе слово никогда не вести себя подобным образом. В общем, накручивал себя по полной.

И так случилось, что когда я уже собирался уходить, во дворе столкнулся с этим парнем. Он складывал в багажник машины какие-то вещи.

Вы меня знаете, я не мог оставить всё, как есть, и подошел к нему. Начал читать лекцию об отношении к родителям, путаясь в тех словах, которые сам себе придумал за день.

Надо отдать ему должное, он с терпеливой улыбкой выслушал весь тот бред, что я нес, и сказал:

— Понимаю, то, что Вы услышали, было ужасно. Я бы сам так отреагировал, так что не виню Вас за заботу о моей матери. Жаль, что Вы не смогли задержаться и услышать всю фразу до конца. Просто выдался неудачный момент, и Вы восприняли не совсем то, что я сказал.

Мне начало становиться стыдно, и спросить, что же он сказал на самом деле, я не смог. Но парень выждал немного и раскрыл карты:

— Если бы Вы смогли дослушать, я говорил маме, что отказываюсь содержать ее в таких условиях. Вы посмотрите на этот дом: хуже сарая. Она упорно хотела остаться, чтобы не обременять меня и мою семью заботой о себе, поэтому пришлось повысить голос и убедить ее в том, что я ее заберу, хочет она или нет.

Дальше мы разговорились, и он рассказал, что работал на приисках на другом конце страны и не мог приехать раньше. Знаете, что самое удивительное? Пока я высказывал ему, какой он отвратительный сын, его мама сидела в машине в двух шагах от меня, готовая переехать в его дом, а я этого не видел. И всё лишь оттого, что я создал свою картину происходящего на основании обрывка фразы, которую услышал случайно.

Александр Петрович, сходи ты к своему декану, выясни с ним всё. Я уверен, у него были основания сказать то, что он сказал. Может быть, он имел в виду что-то другое.

— А если нет? — отсутствующим голосом спросил Петрович.

— Тогда у тебя будет возможность прям там дать ему в морду, — ответил Олег с такой улыбкой, что удержаться от смеха было трудно.

Около получаса мы все сидели молча, погруженные в размышления о рассказанном, а когда мысли закончились, стали расходиться.