знаешь, я так давно хотел сказать тебе это, но не решался.

Юи.

нет, не так.

Юша! Юша, в тебе столько меня, что я никогда— слышишь?— наверное, никогда не смогу оторвать от себя все эти двести с лишним альбомных листов, в которых ты дышишь, сражаешься, ищешь и находишь, листов, на которые я так дышал своим дыханием, что стал одним из них— и сам до сих пор не знаю, каким именно.

Юша!

я не хотел, право слово, я не хотел быть тобой— и не стал тобой, я не вкладывал свое я в тебя, не слизывал тебя с себя при помощи зеркала, я просто рисовал— нет! я дышал каждым твоим движением, каждым движением всего, что окружало тебя— и это было естественней самой жизни. я жил тобой— я ложился с мыслями о тебе, вставал с мыслями о тебе и вот, когда все кончилось...

Юша!

это была самая запутанная история из всех, что я когда-либо описывал. я рисовал много странных историй, я продолжаю рисовать эти странные истории, и всех этих странных людей, но никого, никого, кроме тебя, я не понимал лучше, чем тебя. никто из всех моих чудо-близких, хоть и рисованных людей и нелюдей, никто из них никогда не сравнится с тобой. и наверное, именно потому меня в твоей истории так много.

Юша.

я пишу весь этот бред, напиваясь молоком, только для того, чтобы где-то там, в своем измерении, дву— а может, и более— мерном, ты знал— время, проведенное с тобой, было самым лучшим в моей жизни.

я люблю тебя, Юи, так, как только может любить парус свой ветер.