Aniluta — Поздно уже быть

— Ну вот, опять… Где я эту ноту найду? Тут же сначала ля, потом ля диез, потом си…

— Си-бемоль и ля-диез — это одна нота, — я на секунду отрываюсь от книги.

— Разве?

— Да, а как же иначе? Сам подумай, ведь иначе никак не получается.

Он задумывается, хмурит брови, нервно проводит рукой по лбу, приподнимая волосы вверх. Сложно ориентироваться человеку, если в музыкальной школе он никогда не учился и музыкальную грамоту начал осваивать только в шестнадцать.

— Да, пожалуй, что и так, тогда всё прекрасно настраивается, — он подкручивает колок у гитары. — И не понимаю, какой смысл называть одну ноту двумя названиями?

— Долго объяснять, — на самом деле я тоже не особо понимаю, зачем так, хоть вроде бы музыкальную школу и закончила. Но говорить этого ему не буду.

Ещё пару минут мы просто тихо сидим, изредка тихо бренчит его гитара, я перелистываю страницы книги, и чирикает какая-то пташка за окном. Обычный весенний воскресный вечер, ничем не примечательный. Потом мой друг довольно смеётся:

— Ну вот и всё, — отставляет гитару.

— Играть не будешь? — спрашиваю я.

— Да ну, при тебе…

— Терпел же ты мою флейту. Хуже её ты точно не сыграешь.

По его лицу пробегает лёгкая тень — о да, вспомнил тот вечер, когда я час играла при нём на блок-флейте, имея за спиной всего лишь неделю обучения. Выдержал он то стойко, но воспоминания, должно быть, остались, причём остались сильными.

— Да лан тебе… Я когда на электрухе без наушников играю, собаки в округе лаять начинают.

У меня невольно вырывается смешок. Откладываю книгу.

— Ну, то же электрогитара. А на акустике ты уже долго играешь. Ну сыграй, пожалуйста! Очень хочется послушать.

У него уже всё лицо розовыми пятнами. Почему-то всегда так странно краснеет. Ещё и эта смущённая улыбка, сама по себе она идёт ему, но когда я вижу её, мне всегда кажется, что я — нацист, пытающий партизана. Тем не менее, согласно кивает и берёт первый аккорд…

В этот же самый момент комнату прорезает трель телефона. На редкость противная, желание зажать уши очень сильно. Я вижу, что мой друг хочет встать, делаю ему знак рукой, чтобы он сидел, встаю сама и подхожу к аппарату. Вообще-то это его квартира, но всё же не хочется, чтобы он вставал, да и, кроме того, ему самому всё равно на стационарный никто не звонит — значит, это какая-нибудь чепуха вроде рекламы или оповещения о задолженности за кабельное телевидение.

— Алло, Санёк, это Димон, — забавно, вот я и ошиблась это всё-таки личный звонок… — У нас тут два тела, донести надо, приходи побыстрее на профсоюзную стройку, мы одни тут не справляемся, всё, ждём!

— Э… — я не успеваю вставить даже слова, а в трубке уже звучат короткие гудки.

— Это была реклама? — интересуется Саша со своего места.

— Неа…

— ЖЭК про задолженность напомнил? — мы думаем одинаково…

— Нет, всё хуже… Позвонил какой-то Дима, сказал, что на стройке убили двоих, зовут тебя помочь им спрятать трупы…

— Чего? — он хмурит брови.

— Так и сказал…

— Точно так?

— Ну, он про тела говорил…

— Ааа, — Саша смеётся. — Тела — это мы так упившихся до чёртиков называем. Когда стоять на ногах человек уже не может.

— То есть тебя попросили просто помочь донести пьяных?

— Ага… Так где они там, говоришь?

— На профсоюзной стройке.

— Ну это недалеко, минут десять ходьбы будет. Я не знаю тогда… Посидишь тут одна?

— Нет, я с тобой лучше.

— Да ну, зачем тебе это видеть?

— Ну помогу, если что… Что мне ещё делать-то, сам подумай.

— Я не хочу, чтобы ты там была, — он грустно смотрит мне в глаза.

— Да что я, пьяных никогда не видела? Что у тебя за привычка меня от всего такого охранять, — выхожу в коридор. — Нет, Саш, я правда пойду с тобой. Всё в порядке.

— Ну ладно, раз ты так хочешь, — мрачно говорит он. — Посмотрим ещё, кто там. Может, Димон ещё кого-то позвал, и они вообще те тела унесли.

Я взъерошиваю ему волосы:

— Посмотрим. Ну не хмурься ты так, всё хорошо будет!

Первые восемнадцать лет своей жизни я провела, можно сказать, в глуши. Маленький забытый Богом посёлок, в котором тихо и мирно жили три тысячи человек. Точнее, мирно это выглядело со стороны — были у нас, конечно, свои потрясения, хулиганы, преступники. Но всё же особо погулять мне не довелось. Скрываться, когда тебя все вокруг знают, очень сложно, а родители мои сквозь пальцы на такие вещи не смотрели, так что и запретного плода попробовать не довелось. Похоже, по привычке это продолжилось и когда я переехала. Контроля уже не было, а я всё равно продолжала вести тот же образ жизни, как и раньше. Да и не хотелось особо что-то менять — не впечатляли меня истории некоторых девочек, которые к совершеннолетию успевали приобрести букет болячек и несколько записей об абортах в медицинской карточке. Так и продолжала жить — мирно и тихо.

Что же касается Саши…нет, он никогда особо не воздерживался, но и, с другой стороны, до чёртиков тоже не напивался. Ему как-то всегда удавалось держать баланс. Подвыпившим мне его видеть доводилось, по праздникам и иногда по воскресеньям, но особо алкоголь в его крови никогда не ощущался. А вот в его компании были и те, кто совершенно не умел рассчитывать, сколько можно. Я практически не общалась с ними, как-то не хотелось…

А вот теперь придётся познакомиться. Ну раз ходить сами не могут, то вряд ли агрессивные. Агрессивных пьяных я побаиваюсь, у самой, к счастью, родители не пили, но вот крики у соседей послушать довелось. В худшем случае можно и убежать.

— Нехорошо всё-таки, что ты со мной идёшь, — сказал Саша.

— Интересно, сколько ты меня так будешь от всего оберегать, до пенсии? — я пытаюсь пошутить, но ноток смеха в голосе нет.

— Всё равно это нехорошо. Мы бы там и сами справились.

— Эх ты…

Разговор не клеится. Ещё и начинают какие-то тучки набегать и дует неприятный холодный ветер. Странно, дождя в метеосводке на сегодня не обещали — впрочем, они нередко ошибаются…

Мы идём по практически пустой улице — только изредка проезжает легковушка или где-то стукнет дверь. Район тихий, что уж сказать. Вот и кто бы подумал, что тут такое может происходить… Ну да, в тихом омуте черти водятся.

Подходим к стройке. Стройка довольно-таки загадочная — по словам Саши её начали ещё в незапамятные времена, однако дело идёт так медленно, что до сих пор неясно, что это. Никто не знает также, чья это стройка — прозвали отчего-то профсоюзной, так и приклеилось. Непонятно, как это вообще возможно, но, впрочем, оно и не интересует никого.

Сейчас, как и почти всегда, рабочих на стройке не наблюдается. Однако тихо, может быть, здесь уже и нет никого?

— Санёк, мы тут! — доносится до нас голос, я узнаю парня, звонившего нам. — Ты ещё и с подмогой? Ну оно и хорошо, легче дотащить будет. Идите сюда!

Мы подходим к груде кирпичей. Когда-то они были аккуратно сложены, но для развлечения подростки и дети давно растаскали их. Рядом были какие-то доски, и на них я увидела двух девушек. По виду я бы не дала им больше шестнадцати. Кроме того, несмотря на апрельскую прохладу, они обе были очень легко одеты — топики, мини-юбки и туфельки на шпильках. Кто-то накрыл их чёрной ветровкой, но ноги девушек были синими от холода.

— Бог мой, они же совсем замёрзли, — вырвалось у меня. — Что же вы не сказали, мы бы что-нибудь тёплое принесли.

— Да если бы ещё кто-то соглашался помочь, Санёк, кажется, седьмым был, которому я позвонил, — хмуро сказал сидящий на кирпичах парень. — Да всё равно нести не особо далеко, простудятся — может поумнеют хоть немного.

— А они не притворяются часом? — спросил Саша и взял одну из девушек за руку. — Хотя нет…

Я тоже беру руку. Становится понятно, что они обе полностью расслаблены, как обычно и бывает при сильном опьянении.

— В общем мы тут решили их ко мне отнести, пока не протрезвеют, — говорит парень. — Всё-таки к их родителям далеко, да и жалко — в порошок же сотрут. Просто один я не могу, а если с Лизкой — то как же вторую без присмотра оставить?

Только сейчас я замечаю рядом с парнем ещё и девушку. Она настолько хрупкая и миниатюрная что, кажется, не сможет и пакет молока поднять, не говоря уже о человеке. Девушка зябко кутается в палантин и смотрит на нас растерянным взглядом, как близорукий, снявший очки.

— Надеюсь, с ними ничего не сделали? — спрашивает Саша.

— Нет, я всё время следил, — отвечает парень. — Как только они наклюкались, я их повёл домой. Но вот тут свалились — и ни в какую, еле их на эти доски уложили. Ну да ладно, чего ждать, давайте уже нести. Возьмите себе вон ту, а мы эту понесём.

— Даже не знаю как… — заминается Саша. — Ну давай ты за руки, я за ноги. Только осторожнее.

Я киваю и осторожно приподнимаю девушку за плечи. Она бормочет что-то невнятное и слабо пытается меня оттолкнуть. Держу её голову и плечи, пока Саша пытается хотя бы относительно удобно взять её одной рукой за талию, а другой за ноги, не задрав юбки. С трудом это получается. Ну, наверно, недолго так пройти можно. Дима с Лизой делают то же самое, при этом Лиза заметно пыхтит от натуги. Жалко даже её.

— Ну, пойдёмте, — выдыхает Дима, и мы идём за ним настолько быстро, насколько нам позволяет лежащее на наших руках безвольное тело. Кажется, теперь я понимаю, почему здесь так называют напившихся до бесчувствия.

— Где мы?

Я от неожиданности вздрагиваю и чуть не роняю девушку: голос раздался, кажется, под самым ухом. Потом понимаю, что это она и говорила.

— Где мы?

— Мы идём домой, — говорит Саша.

— Саша, это ты? Спасибо тебе…

Она смотрит на него полузакрытыми глазами. Прядь волос упала на лицо и, должно быть, неприятно щекочет нос, девушка морщится, но убрать или сдуть не пытается.

— Саш… Я писать хочу…

— Мы скоро дойдём домой, — отвечает он тоном, каким разговаривают с маленькими детьми.

— Спасибо…

Она закрывает глаза. Пожалуй, если бы не было так тяжело рукам, я бы сейчас помотала головой.

— Боже, как можно так напиться…

— А так всегда, — говорит Саша. — Каждый раз одно и то же. Сегодня ещё всего две, обычно больше.

— Сколько им лет?

— Вот этой шестнадцать, той пятнадцать.

— Страшно подумать, если они так пьют, какими же станут…

— Кто знает… Может поумнеют и перестанут. А, может, уйдут на панель, после того, как пару разков ими кто-нибудь воспользуется. Я не знаю.

— Где мы? — снова отзывается девушка на наших руках.

На этот раз Саша уже ничего ей не отвечает, только недовольно бормочет что-то под нос.

— Где мы? — хныкает она. — Я писать хочу…

— Эм…я надеюсь, она прямо тут не нальёт? — опасливо спрашиваю я.

— Вряд ли, ещё ни разу не было. Да и мы пришли почти. Вот этот дом. Только на пятый этаж надо ещё.

— Лифта нет?

— Откуда они здесь?

Пока мы тащим нашу ношу наверх, я успеваю раз десять пожалеть, что пошла, и с ностальгией вспомнить еженедельные занятия степ-аэробикой в школе. Да, после неё болели ноги, но там из нас не устраивали грузчиков! Девушка ещё несколько раз говорит, чего она хочет, благодарит Сашу и даже меня, правда, под именем какой-то Наташи. Нет, всё-таки сколько нужно выпить, чтобы быть в таком состоянии?

Дима долго ищет ключи в сумке одной рукой, пока бедная Лиза держит на себе дополнительную тяжесть. Ей тяжело, она раскраснелась и пот градом катит с уставшего лица. Потом щёлкает дверь, и мы заходит в квартиру.

— Давайте, несите сюда и укладывайте на диван, — Дима мотает головой на одну из дверей, открывает её коленом и заходит внутрь. Какое я почувствовала облегчение, когда мы всё-таки положили девушку рядом с её подругой! Но руки всё же ноют ощутимо. А Лиза как ни в чём не бывало уже суетится рядом с одеялом.

— Ну вроде как больше вы не нужны, — говорит Дима. — Санёк, спасибо тебе большое, честно, без вас бы никак. Вы пойдёте?

— Да, пожалуй, — отвечает Саша. — Идём…

Спускаемся мы молча. На улице накрапывает мелкий холодный дождик, приходится ускорять шаг.

— Не хочу я, чтобы и ты такой была, — говорит Саша.

— Я и не буду. Поздно уже быть.

— Ну а всё-таки… Ты не обижайся, что я вот так пытаюсь тебя куда-то не пустить, что-то запретить. Просто боюсь за тебя…

— Ладно, я не в обиде… Ну так сыграешь на гитаре, как придём?