Глаза казались влажными и сверкающими, как драгоценные камни. Свет падал на них сбоку, пронзал хрусталик, несколько раз неожиданно преломлялся, и заставлял их светиться изнутри.

В глазах рыдала вселенским ливнем Венеция.

Если всмотреться в зрачки, можно было увидеть очертания уходящих за край мироздания гондол.

Пассажиры их оглядывались со спокойной задумчивостью, прекрасно зная, что впереди их ничего не ждет. А гондольеры, смахивая тяжелый пот со лба, боролись с течением, заставляя легкие суденышка двигаться в небытие.

Вздрогнули ресницы.

И поросли густыми сосновыми чащами венецианские острова. Осыпались завядшими лепестками сапфиры радужек, пропало солнце, и печальные гондолы утонули в черном хаосе.

«Избавь меня от своего плена, милая дева!»

Расступились, словно море перед Моисеем, хвойные частоколы. Закружил, потянул вглубь себя ртутный водоворот. Вытолкнул лучи солнца из своей глубины. Стал поглощать, заглатывать, начиная со зрачков, и мозг уже не смел думать: не зная, стремиться ли ему туда же, или оставаться с телом.

«Милая…»

Слова дробились, разбивались клише и формулы, делились на образы и эмоции.

«Милая!»

Милость переполнила все существо, не успевшее пока утонуть в ее ртути.

Милость согревала, обволакивала липким сиропом, малиновым джемом, томно густеющим над медленным огнем. Тянула на дно воронка, закручивая красно-черной спиралью джем и ртуть.

Он дрожал, работал луками, и сознанием, и самой душой, изо всех сил пытаясь удержаться в алом потоке.

Не удержался. Пропустил такт, сбилось дыхание, хлебнул металлически-соленой черноты, и она хлынула внутрь безбережным потоком ненависти.

Мир развалился на куски, дробные детали, осыпался лавинами острой боли на напряженную спину. Мышцы свело, чувства обострились. Запекло язык, требующий вкуса крови.

Только в последнюю секунду ртуть полыхнула искрами, оросила звездопадом, гондолы обрушились из-за края хаоса, вновь выросли на миг и повалились леса-сосны, паутина глубоких каналов растянулась между промокшими дворцами, островами, пропитавшимися, словно губки, влагой ее слез.

Милая…

Ее звезды покатились по его лицу, мерцая еле слышной мелодией, звоном сотни далеких стеклянных бубенцов.

Звезды смывали напряжение и остужали его полыхающие сознание и тело.

Лавовый поток, прошел еще одной волной по его утробе, вспенился фонтаном в голове, и извергся, стремительно оставляя слабеющее тело.

Силы покинули его, уйдя с огненной рекой. Венецианской богине не составляло больше труда затянуть его в свое царство.

И течение синеющего канала повлекло их в полуденный восток.

«Не закрывай глаз, милая дева…»