И вот теперь: тип — гравитационный, класс — седьмой.

Вдали, на границе зрения, клубится оранжевый туман. Песок танцует вокруг господина пустыни. Притяжение исходит криком, рвется, как натянутая струна, мечется от невесомости до десяти g. Ветер верной собакой идет по следу, своими горькими порывами кричит о смерти.

Город, одинокий город в белых стенах, еще не готов смириться.

Защитникам хватит только одного вдоха горечи, чтобы все понять. Сработает заложенная предками система обороны. Настройка на гравитационную бурю безупречна.

Странно... люди, отчего-то, говорят, что нет никакой горечи. Матери наших детей не чувствуют проносящегося сквозь них яда. Только младенцы смотрят по сторонам серьезно, ощущая изменения в своем теле.

Загляни в глаза своего сына — прозрачно-синие, небесные. Он будет аасимом, он, как и ты, встанет на защиту города.

А когда... когда двенадцать укутанных в бурнусы мужчин поднимутся на стену и обратят свои лица к востоку, буря, живая, огромная и злая, накроет город.

Мы не держимся за руки. Каждый и так знает, что его товарищ следит за периметром.

Мы не держимся за руки. В трех локтях перед стеной идет гравитационная буря.

Мы не держимся за руки. Никто не имеет права отступить, за спиной — дети.

Граница раздела сред города и бури невидима. Ощутима. Кожей. Волей. Это — твоя земля, это твоя кровь, твой измененный генокод позволит им выжить.

Держать. Дышать. Кажется, в перепадах между невесомостью и небесами на плечах, кровь хочет вскипеть. Держать. Дышать.

Мы не держимся за руки. Каждый из нас посмотрит в глаза господина пустыни. Каждый из нас с точностью до секунды ощутит момент смерти товарища.

А буря уйдет в свои пустые пустынные земли, удовлетворившись жертвой.

А город, одинокий город в белых стенах, по-прежнему не готов смириться...