Сорви цветок. Бутон рассыплется в твоих пальцах пылью, летуче-легкой.

Сорви его. Пустыня благословила тебя на этот подвиг.

Две капли — на ладонях не кровь — драхма светящейся синевы утихомирит вулкан.

Трава крошится под тяжелыми ботинками, трава оставляет белые пыльные следы на коже, трава не сможет охранить небесного цвета драгоценность.

А ты не сможешь забыть взгляд, который мерещился тебе, осквернившему, но благословленному, в циановой дымке. Ты сорвал цветок, пролил его слезы и сохранил в фиале. Закупорив, повесил сосуд на цепочку. Намотал на запястье.

До вулкана, курящегося оранжевым едким дымом, два фарсаха. Шемах пропитан насквозь его ядом. Ты касаешься случайно пальцами губ, и на вкус они горькие, полынно-миндальные. И ткань тоже — горькая, тоже — полынная, тоже — миндальная, тоже — помнишь — горько-смертельная.

Тот взгляд был равнодушным и чуточку удивленным. Когда пыль сыпется на загрубевшие пальцы — всякий удивится.

Аромат все сильнее, и ты не знаешь, от чего умрешь скорее: от кислого яда вулкана, от горького яда цветка? Фиал в сжатой ладони жарок как песок под ногами, как ослепительно-прозрачный воздух.

Два фарсаха, одна драхма синевы — и вулкан успокоится. Или первым упокоишься ты?

Взгляд преследует.

Это галлюцинация. Это летуче-легкая пыль осела на коже. Это губительный пустынный цветок. Как жаль, что только взгляд — что бы ты отдал за прикосновение смерти?

Шаг. Шаг. Яд.

Оранжевый дым жжет глаза, ты отпускаешь фиал, ты ощущаешь провожающий его взгляд.

И, может, это галлюцинация, но укутывающая тебя горечь смертельна, и два фарсаха обратного пути непреодолимы.

Ты сорвал цветок, раздавил хрупкую оболочку и вдохнул горький аромат смерти.

Миндально-полынный.

Ты сорвал цветок, и пустыня благословила тебя. На твоих ладонях не кровь.