Он шумно втянул ноздрями воздух, пытаясь определить, что готовит его экономка на завтрак, и был крайне удивлен. Такого она еще ни разу не готовила. Тем более что запах этой пищи очень напоминал запах его вчерашних носков, оставленных под кроватью. Спустя несколько минут Марк понял, что пахнут только они. Носки. Без завтрака. С кухни не доносилось ни звука.

Кряхтя и сопя, банкир выбрался из-под одеяла, влез в тапочки и прошлепал в ванную. Тщательно умывшись, Марк отправился выяснять, чем сегодняшнее утро отличается от остальных.

Кухня пустовала. Нет, в ней по-прежнему обитали холодильник, стол, гарнитур и стулья с остальными причиндалами, но обычного утреннего обитателя, заставлявшего сковороду шипеть, чайник свистеть, а миксер что-то мешать, не было. Марк взглянул на часы. Или он перепутал часть суток, или экономка перепутала дом, в который она должна была прийти. Это в свою очередь значило, что либо вчера была очередная презентация, либо какие-то ребята сейчас за обе щеки уплетают его, Марка, яичницу с беконом, пили его апельсиновый сок с мякотью и похваливали тосты с клубничным джемом, предназначавшиеся ему.

Исследование холодильника показало, что экономка не просто разогревает продукты, как банкиру когда-то казалось (он тогда хотел снизить ей за это зарплату). Еду нужно было готовить. Яйца были в скорлупе, бекон — завернут в пакетик, сок вместе с мякотью находился в апельсинах, а тосты надо было отрезать от хлеба, зажарить и намазать джемом, найти который могла, видимо, только Анна Геннадьевна.

Зельцман съел то, что не надо было готовить — этим оказались три кусочка подсохшего сыра, чуть скисшее молоко и арахисовое масло на дне баночки — и сразу захотел в туалет. Удовлетворив потребность, Марк уселся рядом с телефоном, чтобы позвонить экономке и намекнуть на то, что она в шаге от увольнения, но телефон его опередил.

Он позвонил рингтоном «Old Phone» и сообщил голосом исполнительного директора, что мировой финансовый кризис, банк обанкротился, ищите работу. По голосу его было ясно, что он раздражен, отчего нервничает и торопится, ибо работников много, времени мало, кризис развивается стремительно и еще работу искать.

Ошалевший мозг Марка сначала не сумел увязать события утра с мировым финансовыми кризисом, но врожденные аналитические способности взяли верх над приобретенной в ходе жизни человеческой логикой и вопреки воле хозяина сделали это. Отсутствие завтрака перестало казаться трагедией. Трагедией стало казаться другое.

Это другое нужно было срочно обсудить с личным психологом во избежание психозов, неврозов и прочих болезней нервной системы, коих Марк очень боялся, хотя сам себе не мог объяснить, почему. Названия его как-то пугали.

Принять решение оказалось проще, чем реализовать его. Вместе с должностью в банке Зельцман потерял машину с личным водителем, и проблему передвижений по городу нужно было решать самостоятельно. Приняв во внимание опыт с завтраком, Марк всеми своими деликатными местами почувствовал, что решение будет не самым простым.

Подозрения не преминули воплотиться в реальность: молодой человек, не позволявший своему водителю подвозить голосующих на обочинах людей, целый час простоял на тротуаре с поднятой рукой, после чего около него остановилась машина ДПС, и инспектор указал ему на знак «Остановка запрещена» рядом с тем местом, где он стоял.

Сунув инспектору пятитысячную бумажку, Марк под внушительным конвоем добрался до улицы, где находился рабочий кабинет его психолога.

— Пал Саныч! Дорогой! — с порога заорал банкир. — Что ж это делается! Кризис не щадит!

Пал Саныч Кантемиров особого энтузиазма по этому поводу не выказал. Более того, он всем своим видом давал понять, что ему глубоко всё равно. И упрямо молчал. На его седой макушке смешно топорщился хохолок, говоривший о бессонной ночи.

Психолог снял очки, одернул полы пиджака и жестом пригласил Марка пройти в комнату. Молодой человек снова ощутил себя очень близко к психозу. Или неврозу. Или еще какой болячке.

— Пал Саныч… — предпринял он еще одну попытку, но Кантемиров замахал на него руками, и Марк замолчал.

— Марк, — загробным голосом начал психолог, отходя от общепринятых правил проведения психологических консультаций. — В стране и в мире финансовый кризис.

Зельцман нахмурился. Зачем по два раза-то повторять?

— Это значит, — голос стал еще более загробным, словно Пал Саныч собирался поведать о том, что кризис знаменует собой Судный День, — что у Вас, Марк, нет работы.

Банкир скрестил руки на груди. Они сговорились все, что ли?

— А это в свою очередь означает, что у Вас нет денег, чтобы оплачивать мои консультации, — завершил Кантемиров и скорбно опустил глаза в пол.

— Есть у меня деньги! — крикнул Зельцман. — У меня счет в моем банке!

Глупость фразы дошла до него не сразу. Взгляд Пал Саныча простимулировал мозг банкира и заставил-таки его сделать вывод самостоятельно. Марк опустился на стул, взмахнул рукой, чтобы найти опору, и столкнул графин, стоявший на столе. Тот упал и разбился.

— За графин я, так и быть, ничего с Вас не возьму, — скороговоркой сказал психолог и убежал за веником.

Марк Зельцман, некогда преуспевающий банкир, которого прочили в начальники отдела кредитования, который еще вчера был уверен в своей уникальности, успешности и безупречности, который считал, что «не имей сто рублей, а имей сто друзей» — глупая поговорка, теперь чувствовал, как жизнь разрушается у него на глазах, должность начальника отдела стала недостижимой, как Марс в плохую погоду, а поговорка непостижимым образом приобретает смысл.

— Что же мне делать? — спросил Марк, когда Пал Саныч навел порядок в комнате.

— Дорогой мой, тут я Вам не советник. Ну, сами подумайте, если я стану давать Вам психологические советы, это будет уже консультация, а на нее у Вас нет денег. А советы о том, как и где взять этих денег, я дать не могу, поскольку сам этим озабочен, и выдай я Вам свои мысли, Вы ими тут же воспользуетесь, что вовсе не в моих интересах, — Кантемиров прервал свою длинную речь и переставил хрустальную вазу с комода на подоконник, от греха подальше. — Так что, Марк, езжайте в деревню, а? Отдохнете, расслабитесь, нервы подлечите. Там и деньги особо не нужны. Молочко, творог, яйца — натур продукт! Вот всё, чем могу…

Марк рассеянно посмотрел на «благодетеля» и кивнул.

***

В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны уездного города Мск, в деревню Чмаровка вошел молодой человек лет тридцати. За ним бежал беспризорный.

— Дядя, — весело кричал он, — дай двадцать рублей на сигареты!

Молодой человек посмотрел на мальчика и тихо сказал:

— Может быть, тебе еще ключ от банковской ячейки, где деньги лежат?

Марк Зельцман соврал: у него не было ни ключа, ни ячейки, которую мог бы открыть этот ключ, ни тем более денег, которые могли бы там храниться. Из уездного города Мск до деревни молодой человек добирался автостопом. Одет он был в потертые джинсы, футболку и пиджак с закатанными по локоть рукавами. Изрядно стоптанные туфли напоминали о былом лоске.

Стоя на проселочной дороге, которую, к слову, дорогой можно было назвать с натяжкой, Зельцман размышлял о своем нынешнем положении и пытался думать логически.

Жизнь среднестатистической деревни достаточно сильно отличается от жизни среднестатистического мегаполиса. Меньше людей, меньше машин, меньше зданий и зарплаты тоже меньше. Но во многом жизнь городских и сельских жителей похожа.

Житель мегаполиса просыпается в пять утра. Неважно, что квартира его на самом деле находится в отдаленном районе. Работа — в центре, а это значит, что живет он тоже в центре. Проснувшись с петухами, житель мегаполиса умывается, одевается, завтракает подогретым в микроволновке вчерашним бутербродом, садится в электричку, затем втискивается в душный вагон метро, потом еще проталкивается в автобус и все это для того, чтобы успеть к девяти часам на рабочее место.

Житель деревни тоже просыпается в пять утра, под аккомпанемент всё тех же петухов, только настоящих, пернатых и орущих. Ради них он, собственно говоря, и просыпается, поскольку нужно накормить всю имеющуюся в хозяйстве живность, подоить корову, сена натаскать про запас, наколоть дров, растопить печь, теста замесить, пирожков испечь на завтрак и только потом со спокойной совестью пойти на работу к девяти часам, куда-нибудь на птицеферму или в кузницу.

Горожане следят за перепадами курса валют, чтобы знать, что сегодня делать с долларом, сдавать или покупать. Деревенские жители отслеживают перепады погоды, чтобы знать хороший ли будет урожай.

Мысль о курсе доллара больно кольнула измученное кризисом банкирское сердце и тяжелые двери его души со страшным скрипом приоткрылись. В глубине души, где-то очень глубоко, Марк всегда мечтал сделать что-то хорошее для окружающих. Так почему бы сейчас не помочь этим бедным, ничего не подозревающим людям, и не спасти их от финансового краха? Светлая идея озарила лицо банкира, в задумчивости он поднял глаза вверх, как-то нелепо улыбнулся и побрел по ухабам в деревню.

— Блаженный какой-то что ль? — две старушки на завалинке покосились на Зельцмана, лузгая семечки.

— Знаш чаво, Семеновна, приблудный он какой-то. Гляди, одежа-то городская. Как бы не с дурки-то сбежал!

Не столько сердобольные, сколько любопытные старушки окликнули незнакомца, с целью выяснения его личности, цели приезда в Чмаровку и длительности пребывания. В ходе этого пограничного контроля выяснилось, что приехал молодой человек из большого города, что он банкир и ни из какой дурки не сбегал. Бдительных бабушек не очень убедил этот ответ, но, узнав фамилию нового знакомого, они успокоились. Кем же ему еще быть, если не банкиром? Также бабушками было установлено, что в деревне жить Марку совершено негде.

Радушная Марфа Семеновна, проявляя характерное чмаровское гостеприимство, а также в целях присмотра за пришлым банкиром, предложила ему погостить у нее. Марк, сконфужено сообщил, что платить за жилье ему нечем, и предложил расплатиться натурой. Марфа Семеновна с радостью согласилась, поскольку ей натурально нужна была помощь по хозяйству: руки стали слабыми, ревматизм замучил, да и поговорить будет с кем.

Устроившись на месте Зельцман, начал действовать решительно. Новорожденный герой-спаситель внутри него рвался в бой за финансовую стабильность непросвещенных селян.

— Марфа Семеновна, а в чем у вас в деревни люди сбережения хранят?

— Ты мне это брось! Ишь чего удумал! — Старушка деловито положила руки на то, что когда-то было талией, и приняла грозный вид.

Марк принялся с пеной у рта объяснять, что он не жулик.

— Да Вы не подумайте, я же помочь вам всем хочу. Не уберег я свои капиталы. Кризис в мире! Эх, знать бы раньше! Ничего же не осталось! А вам еще можно помочь. А ведь это, Марфа Семеновна, не жизнь: ни экономки, ни водителя, ни психолога! Как жить-то дальше?! Ну, ничего-ничего, вам помогу!

«Бедный мальчик», — подумала старушка, — «Такой молодой, и уже так тяжко болен. Ну, вроде не буйный, и на том спасибо».

— Успокойся, Маркуша. Поможешь нам обязательно. А мы тебе поможем. Зачем тебе в лечебницу, у нас-то поди лучше.

«И правда, зачем мне в лечебницу?», — возмущенно думал Зельцман, в — «Бедная бабка, старческий маразм — страшная штука!».

* * *

Новости в Чмаровке распространяются со скоростью звука. Звука сплетен Марфы Семеновны. В тот же день все жители деревни знали, что горожанин душевно больной и получили следующие указания: больному не перечить, отвечать на все вопросы, быть с ним приветливыми и не нервировать его.

Благородный банкир, поняв, что от своего арендодателя не добьется вразумительного ответа на интересующий его вопрос, решил пойти в массы. Массы на удивление охотно делились ценной информацией.

Дед Матвей сказал, что все свои сбережения хранит в банке под половицами. Марк был крайне удивлен. Так у них банк в округе есть? А Половицы это, наверное, какой-нибудь областной центр. А еще говорят, что у нас села и деревни в упадке.

Галина Афанасьевна, чертыхаясь, ответила, что деньги вкладывает в недвижимость. При этом она почему-то указала на своего мужа, лежащего рядом на скамеечке, от которого разило трехдневным перегаром.

А тракторист Прохор вообще заявил, что всю зарплату у него жена отнимает. Значит, заключил Марк, Прохор всё имущество на жену зарегистрировал. Это, по его разумению, было очень логично в условиях кризиса. Тракторист сразу был отмечен банкиром как потенциальный помощник, умеющий прогнозировать финансовые изменения. «Поручу ему аналитическую работу», — думал Зельцман, шагая к следующему дому. — «Здесь без аналитика нельзя: можно потерять нить успеха».

На крыльце дома его встретил подозрительного вида дядечка с черным от загара лицом, сосущий пальцы. При более детальном рассмотрении оказалось, что он докуривает сигарету и в его пальцах зажат какой-то пучок пепла, из которого он умудрялся вытягивать табачный дым.

— Ты мне это брось! — с ходу, не представившись, рявкнул дядечка хриплым басом. Щелкнув пальцами, он запулил пучок пепла в воздух и скрестил руки на груди.

— П-простите? — от неожиданности заикнувшись, пробормотал Марк.

— Ты мне это брось! — прогремел мужик и закашлялся.

— Я понял Вас и с первого раза. А… можно узнать подробности?

— Мозги людям засирать брось! — дядечка принялся спускаться с крыльца, закатывая при этом рукава. — Тут без тебя придурков хватает. Вся деревня придурков!

— В-вы меня неправильно поняли, ей богу, — залепетал Зельцман, пятясь назад и лихорадочно соображая, как представить ситуацию, чтобы на самом деле выглядело так, что его неправильно поняли. Он не знал, как его поняли, поэтому задача была невыполнимой. — Я же на отдых сюда… Я на курорт… Я… Меня психолог направил, у меня и справка есть, вот тут… Вот, в кармане была… Где же..?

Видимо, непонятное слово «психолог» возымело свое действие, и мужик с озадаченным лицом остановился. Он почесал в затылке, развернулся и зашагал к дому. Пришел черед банкира чесать в затылке. Марк собрался подумать о том, что он не зря в прошлом году целых четыре дня посещал курсы ораторского искусства, но его честолюбивые намерения прервал голос за спиной:

— Я бы не советовал Вам, гражданин, соваться в этот дом без прикрытия.

Обернувшись, Зельцман увидел представителя власти. Это был шкафообразный мужчина лет тридцати с небольшим. Его тело было втиснуто в трещащую по швам форменную одежду, на макушке нелепо топорщилась фуражка. Подмышкой он держал потрепанную видавшую виды папку то ли изрядно потертого черного, то ли серого цвета.

Явление товарища в форме настолько воодушевило нашего банкира, что он непроизвольно расплылся в широченной улыбке, которой когда-то завидовали многие его коллеги по банку. Сил и уверенности в себе прибавилось, плечи распрямились, впалая грудь, насколько могла, выпятилась вперед, при этом продолжая отставать от животика, руки стали сами по себе нащупывать в нагрудном кармане расческу.

Ее в кармане не оказалось.

— Здрассссьте, — подобострастно просвистел Марк.

— Здоров! — протянул огромную ручищу милиционер и представился, — участковый Анисимов!

Зельцман всунул в ладонь детины свою крохотную ручонку и скорчился от боли, когда тот сжал ее. От этого его представление вышло сдавленным, скомканным и невнятным.

— Как зовут, знаю, — пробасил участковый. — Жители доложили… Каким ветром занесло, тоже знаю. Информация оттуда же…

— Я, знаете ли… — начал Зельцман.

— Зачем приехал, тоже знаю, — Анисимов продолжал объяснять, будто банкир молчал. — Только нехорошо это.

Марк снова сгорбился, убрал руки за спину и стал похож на конвоируемого зека. Прям сейчас надевай на него наручники и сажай в сизо. Сознался, раскаялся, готов понести наказание.

— П-почему нехорошо? — пробубнил он. — Я ж исключительно с благими…

— Знаем мы ваши благие! Был один в советское время… Так мы его того!

— Чего — того?

— Того! — взмахнул рукой милиционер. — Бритвой по горлу и — в колодец!

Банкир покосился на крыльцо дома, где скрылся недоброжелатель, и крепко задумался о том, какой вариант безопасней: остаться с участковым-живодером или попросить политического убежища у потенциального врага, согласившись на любые контрибуции.

— Шучу, — все так же серьезно, не меняя выражения лица, заметил Анисимов. — Но в каждой шутке… Сам понимаешь. Так вот. Никакой мне Нью-Чмаровки быть не должно, понял?

— П-понял, гражданин начальник, — сказал Марк и удивился появившемуся в лексиконе тюремному выражению.

— Так-то, — лицо милиционера подобрело и приобрело человеческие черты. — Вот чего я про тебя не знаю, так это… почему ты до сих пор не на колхозном поле?

Заявление ошарашило Зельцмана. Потомственный банкир в пятом поколении, попытавшийся на время кризиса впасть в спячку глубине его души, вмиг взбодрился, помотал головой и решил, было, взбунтоваться, но…

— Садись в люльку, — добродушно предложил Анисимов. — Отвезу.

— Куда, простите, садиться..? — Марк понял, что сопротивление бесполезно и предложил потомственному банкиру идти спать дальше.

— В люльку, — участковый указал на свой мотоцикл и подмигнул вышедшему на крыльцо дома злому мужику. — С ветерком в светлое социалистическое будущее.

***

Прошло лето. Посевы взошли и дали ударный урожай. Чмаровцы ударили по урожаю трудолюбием и лопатами.

Ударил вместе со всеми и наш герой, привыкший за это время к труду, не столько умственному, сколько физическому.

Первое время он пытался привлечь внимание людей мыслями о том, как вывести захудалую Чмаровку из финансового кризиса: свербило еще в голове что-то от банковского работника. Но стоило ему начать лекцию о банковском деле или экономическом развитии, как со всех уголков поля в него летели ноты протеста в виде комьев грязи. После того, как вместо грязи прилетел камень и больно стукнул Зельцмана по темечку, желание спасать население от беды заметно поубавилось и вскоре совсем пропало.

Всё реже он надевал оставшийся от прежней жизни пиджак, а в один прекрасный день и вовсе отдал его дяде Феде из третьего дома с конца по крайней правой улице: новорожденных поросят завернуть. Из своих брюк он сделал ловкую сеть для ловли раков, и каждый вечер ходил с толпой пацанов на реку. Это занятие развлекало его сильнее, чем игра в боулинг в пятизвездочном отеле где-нибудь на Канарах. Бритвенный станок уже нерегулярно доставался из чехла, и когда лицо Марка стала покрывать рабочая щетина, он понял, что реально можно экономить на лосьоне после бритья. Раньше эта мысль ему в голову не приходила.

Истинной мукой был подъем с петухами, потому что петухи, не нюхавшие городского смога, вставали все, как один, в пять часов утра и начинали истошно вопить, прогоняя сладкие сны Зельцмана. Марфа Семеновна, приютившая банкира, после первого петушиного залпа выгоняла его на улицу и заставляла обтираться холодной, как лед, водой из колодца, называя эту процедуру «деревенским будильником». Будильник, заметил Марк, работал безотказно: ибо отбивал не только всякий сон, но и желание перечить старушке.

Что радовало Зельцмана, так это завтрак. И вообще приемы пищи. Местные мастерицы в стремлении перещеголять друг друга выделывали такие произведения кулинарного искусства, какие самоуволившаяся экономка банкира не видела даже в исполнении своего обожаемого Урганта. Данное обстоятельство весьма радовало Марка. Он круглел на глазах. Несколько минут после приема пищи он сидел за столом, с тоской глядел на оставшееся изобилие пищи, высчитывал по старой привычке процент съеденного, затем процент оставшегося, прикидывал свою поедательную несостоятельность и, тяжело повздыхав, перебирался на лавку у печи.

Марк стеснялся себе в этом признаться, но дела на личном фронте у него стали налаживаться. Ему очень нравилась доярка Мила, жившая на соседней улице. Она покорила его очень большой и открытой душой. Так говорил себе Марк. Это не смущало его. На самом деле большим и открытым у нее была не только душа. Так думал он про себя. Это его смущало. В последнее время Мила стала бросать на Зельцмана довольно смелые и откровенные взгляды, от каждого из которых сердце его останавливалось, умилялось и стекало вниз по ребрам. В самый-самый низ, до неприличия.

А вчера после работы она подошла к нему вплотную и томным голосом предложила встретиться на поле, где косили траву, у самого дальнего стога.

Покидать Чмаровку больше не хотелось.

***

Так незаметно наступила зима. За это время Марк стал настоящим чмаровчанином, жители признали его, как родного и больше не вспоминали странные разговоры о каком-то там кризисе. Еще осенью немного подзабытым навыкам вождения новенькой Audi A8 внезапно нашлось применение, когда комбайнер Семен в очередной раз ушел в загул, и его срочно нужно было кем-то заменить. Так Марк освоил управление комбайном, попутно осваивая Семеновы секреты добычи волшебного напитка под названием самогон. В общем, началась у Марка Зельцмана новая жизнь. Все как у людей: к новому году будет готов небольшой домик на окраине деревне, а там он и свадьбу сыграет с Милой. Станет она его с работы вечерами встречать с пирогами с печенкой, холить его и лелеять, и даже деньги выдавать по воскресеньям. И хотя дед Трофим заранее дал Зельцману парочку дельных советов, как потратить часть получки, чтобы жена не узнала, что-то на уровне генетической памяти, подсказывало Марку, что накопительство и сбережение — это хорошо.

Думая о своем светлом будущем, и умиляясь собственному счастью, сидел теперь Марк вечерами на лавочке возле дома Марфы Семеновны, накинув на себя старый ватник, одной рукой обнимая Милу за округлые бедра, а другой лузгая семечки. Все девушки в Чмаровке завидовали Миле. Еще бы, такого мужика отхватила. Только ею одной он любуется, на других девок не заглядывается, работящий до нельзя, не курит, почти не пьет. Пить в деревне Марку разрешают только по большим праздникам, поскольку, выпив немного, он начинает самозабвенно рассказывать про дебиты и кредиты, лизинги и оффшоры, и активно убеждать Марфу Семеновну, что в собесе ей неправильно начисляют пенсию.

В один из таких вечеров, когда прохладный декабрьский ветер развевал золотистые локоны Милы, а гармонист Захар затянул «Ой, то не вечер, то не вечер», Марк увидел незнакомый силуэт у обочины. Силуэт медленно приближался к дому Марфы Семеновны — контрольно-пропускному пункту деревни Чмаровки. Когда незнакомая фигура вплотную подошла в дому, что-то в груди Марка больно кольнуло, а Захар перестал играть.

— Городской, — то ли спросил, то ли сказал сам себе Зельцман.

— П-простите, я немного заблудился. Сел в первую поп-п-павшуюся электричку, а потом в какой-то автобус и вот, — молвил озябшим голосом пришлый.

— А тебе куда нужно-то, касатик? — вмешалась Марфа Семеновна

— М-мне? Да, в общем-то никуда. Мне психотерапевт посоветовал переждать кризис в деревне. Там говорит воздух хороший, тишина и покой.

— Ааа, ну тогда это тебе к нашему Маркуше. Ты не бойся, милок, он тебе поможет.

Гордость наполнила немного озябшее тело Зельцмана небывалой силой и статью. Он даже выпрямился и приподнял голову. Вот они, почет и уважение.

Марк украдкой оглядел бедолажного горожанина и произнес:

— Ничего, мы из тебя человека сделаем. Всю жизнь благодарен будешь.

Про себя же он подумал, что истинное его, Марка, призвание наверняка — педагогика. Теперь у него есть преемник, есть, кому передать все приобретенные знания и умения. Огромный ком подступил к горлу Марка. Подавив нахлынувшие чувства, он поднялся, подошел к своему ученику, и, положив руку ему на плечо, многозначительно произнес:

— Ты будешь счастлив здесь! Это обещаю тебе я, комбайнер Зельцман.