Голос не изменился. Время идет, люди стареют, а голос — нет. Тот же дребезжащий тембр и интонации нашкодившего кота. Интересно, что на этот раз? После стольких лет? Два года точно не виделись. Интересно, хоть что-то вздрогнет внутри от нежданного звонка? Нет. Стареем.

Лет десять назад накатило бы и жаром и холодом. Десять лет. Как было тогда? Я помню? Наверное, но, увы, не чувствую.

…Мы едем по летнему шоссе. Вместе. Одни. Я сижу рядом на переднем сиденье. Ты пытаешься что-то говорить. Молчи. Не мешай. Не нарушай. На рулевом колесе твоя рука. Я не могу даже смотреть на нее, жаром обдает. Глаза следят за дорогой, изредка — за мной. От этого становится еще горячее. Не отвечаю, ты понимаешь и тоже молчишь. Тишина. Дорога. Скорость. Ехать бы так всю жизнь. Рука об руку.

Прикосновения — удары тока. Вся жизнь — сейчас. Эти мгновенья — и есть жизнь. Все — потом. А сейчас — ветка абрикоса, стучащая в окно. Ветерок, пытающийся охладить, освежить, привести в чувство. А чувство у нас одно на двоих. И непонятно, чье сердце в чьей груди грохочет так, будто сейчас разорвется. От нежности. Счастья. Наслаждения. Тоски. Безысходности. Потому что это сейчас. А потом будут дети, мужья, жены. И твоя вечная фраза, которую ненавижу: «На чужом несчастье счастье не построишь». Я злюсь оттого, что ты прав. И будь ты не так благоразумен, я бы твердила эту фразу. «Потом» не существует сейчас. Но оно становится этим «сейчас». Остановись, мгновенье! Я наслаждаюсь ворованным «счастьем», стараясь забыть о «потом»…

…«Сейчас» десятилетней выдержки стало прошлым. Фактически, его не существует. Только в нашей общей памяти. Два года назад, разворошив воспоминанья, мы рисовали друг другу картинки минувшего, каждый свои. И я с облегчением понимала, что они совпадают по чувству, тону, настроению, разнятся лишь деталями. «А помнишь, помнишь…», — перебивали друг друга, как дети. И твое: «Я тебя любил…» польстило и расстроило. Была любовь, но в прошлом. Хотелось спросить: «А сейчас?». Десять лет назад спросила бы. Сейчас — нет. Я и так знала ответ…

— Эй, ты здесь? Что молчишь? С Новым годом, говорю, слышишь?»

* * *

Светка изнывала на моем диване. Срок выполнения задания для женского журнала истек еще вчера, а я все еще сидела за клавиатурой. Подруге было строго-настрого запрещено со мной разговаривать, и она всеми известными ей пантомимическими способами выказывала недовольство. Пилочка так яростно повизгивала, что я стала опасаться за ноготь, холеный и наращенный за бешеные деньги.

Когда принтер, наконец, выплюнул одинокий листок с короткой новогодней зарисовкой, Светка виртуозно схватила его, пробежала глазами по диагонали и проворчала:

— И это все? Что-то маловато. И грустно. Не празднично. И где ты их берешь, этих теток?

Звонок раздался неожиданно.

— Арина Сергеевна? — пропел голосок моего редактора.

— Да, Петр Иванович, у меня все готово, послала по электронке.

— Э-э-э… Я, собственно, не по этому поводу. С Новым годом Вас и подругу Вашу, Светлану, правильно? Что-то давно ее не видно. Телефончик не дадите? Так сказать лично засвидетельствовать и поздравить? Пишу! Премного благодарен! Еще раз с праздником!

Я стояла с отвисшей челюстью.

— Светлана???

— Вот старый хр…! Но милашка… Пожалуй, сегодня вечером на меня можешь не рассчитывать. Подозреваю, что буду занята!

Светка грациозно спорхнула с дивана, выпрямилась во весь свой почти двухметровый рост и, покачивая бедрами, направилась к двери. Я представила ее рядом с коротышкой Петром Ивановичем, как подруга, сложившись вдвое, чмокает его в лысинку. Улыбка расползлась на моих губах, и я, наконец, поняла, что он наступил, Новый год!