Основано на реальных событиях.

Дошел. До остановки. Стою. Пока подходил, маршрутка нужная мне проехала. Не успел. Ладно. Не последняя. Буду ждать. Сегодня решил, буду тут ждать. На этой остановке общественного транспорта обычно случается мне оказаться, когда нетрезвый возвращаюсь из гостей от друзей. Уже как сложившаяся традиция. Можно пройти дальше, до следующей остановки. Там главная улица пересекается с проспектом. Там намного больше транспорта идет в мою сторону. Но всегда получается так, что, как надоест стоять, и как только туда дойду, только выйду на поверхность на тротуар из подземного перехода из-под перекрестка, за каких-то двадцать шагов до той остановки, как отсюда проедет автобус или маршрутка, которых мог бы дождаться и здесь. И в результате — не успеваю и там! Поэтому сейчас решил быть упрямым, решил дождаться здесь. Сегодня нетрезвый и упрямый. Не позволю жизни издеваться над собой.

Стою. Ничего нет в нужном направлении. Едут, но номера все не те. Время идет. Идет дождь. Неподалеку па "стометровке" идут шлюхи. Их сегодня не много по сравнению с тем, как обычно — погода плохая. На огромном уличном экране напротив остановки мелькает что-то похожее на социальную рекламу, какие-то объявления. Поглядываю на экран. Потому что время идет, а моих маршруток все нет. Показывают курсы валют, изнасилованных мировым финансовым кризисом, прогноз спятившей погоды, которой, видно, теперь календарь не указ, видеоролик, что на нетрезвый мой взгляд кажется инструкцией о том, как правильно зимой утопиться под лед с помощью подручных средств и потащить вместе с собой за компанию еще хотя бы одного. Вот чудаки, с такой погодой льда за всю зиму можно не дождаться. Напрасно предупреждают. Середина декабря, а воздух десять градусов тепла.

Время идет. Идет дождь. На "стометровке" уже не видно шлюх. Тех людей, что были на остановке, когда подошел, давно нет, уехали. Мне не на чем. Стою сорок минут. Раз пять-шесть успел бы до следующей остановки дойти за то время, что стою. Жизнь все равно найдет способ поиздеваться — не так, так иначе. Но решил дождаться. Да и нетрезвому идти, что-то совсем нет охоты, даже недалеко. Вообще, шевелиться нет охоты.

На проезжей части вода бежит. Там, где сходятся встречные уклоны между крайней полосой движения и так называемым "карманом" остановки, возникла большая лужа. Такой лужи не должно быть, какой бы дождь не шел. Видно, что на покрытии просадка. Основание слабое, не выдерживает нагрузки от колес многочисленных автобусов и троллейбусов. Просчитались в свое время деды и отцы с расчетами интенсивности движения и нагрузки на перспективу.

Маршрутка. Опять не моя. Делаю два шага в сторону, чтобы брызги из-под колес не попали на мои ноги. Перевожу взгляд на экран — какое-то синее пятно, будто картинка зависла на одном кадре. Маршрутка отъезжает. Тротуар покачнулся. Стоп. Что это было? Как тротуар может покачнуться? Скорее я сам? Но... Вина было много, да, но водки же не было. Неужели ноги не держат от одной бутылки вина? Невозможно. Или, здравствуй старость? Все же не я, скорее тротуар. И не покачнулся, больше похоже на плавный толчок.

Смотрю на людей на остановке, заметили ли что они? По лицам видно — некоторые тоже что-то ощутили. Вон и девушка с помятым лицом своему парню, кажется, говорит об этом. Разволновалась. Я то спокоен, может потому что нетрезвый. Чего беспокоиться? Землетрясение? У нас не бывает, ну разве что раз за десятилетия слабенькое символическое, как отголоски от какого-то далекого.

Взгляд между тем снова попадает на дорожное покрытие. Что за черт? Дождь не прекратился, а лужа почти что исчезла!

К остановке приближался троллейбус. Отчего то дернулся вдруг, почти остановился, но опять покатился себе дальше, замедляя движение. Я продолжал глядеть туда, где только что была лужа, поэтому, наверное, первым или даже единственным заметил то, что другие вообще не успели увидеть: из-под правого переднего колеса троллейбуса по асфальту быстро побежала трещина, мгновенно распространилась в стороны, распадаясь на новые ответвления, что стремительно расширялись.

Троллейбус остановился, не успел открыть двери, как его колеса провалились в покрытие, что неожиданно превратилось под ними в ненадежную корку, под которой была пустота. Еще через мгновение асфальт провалился по всей площади под передом машины, разломившись на части, словно тот лед на реке.

В самом деле, до чего же похоже на кадры из того ролика, где проваливаются под лед! — подумалось мне невольно.

Перед троллейбуса с грохотом и скрежетанием ссунулся-обрушился вниз, освещение в салоне в тот же момент погасло, куда-то вниз под улицу спряталась почти половина корпуса машины, которая теперь приняла почти что вертикальное положение.

Все происходило стремительно, считай, что в тишине, слышны были лишь этот грохот да скрежетание метала об асфальт. Потом одна из женщин на остановке начала кричать. Остальные напугано наблюдали молча, не удивительно, что просто не успели осознать того, что происходит. Мне показалось, что кто-то закричал и внутри троллейбуса. Когда он подъезжал, я успел увидеть, что в нем было несколько пассажиров. Сейчас все они, видимо попадали туда вниз к кабине водителя.

Еще несколько секунд и машина с ужасным скрежетом, словно издав последний стон, вздрогнула и, словно стремительно рванувшись, провалилась, исчезла в провале полностью. Вот так не более, чем за четверть минуты, за несколько толчков, троллейбус буквально исчез на глазах. Края ямы тут же обрушились следом, как в огромную воронку. Следующие минут пять я глядел на эту дыру, размером почти на половину ширины улицы, как зачарованный. Видимо, по причине нетрезвости осознание того, что произошло, приходило слишком плавно, неторопливо. Пока троллейбус проваливался, ноги ощутили еще несколько толчков, что исходили, вероятно, откуда-то из глубины.

Какого-нибудь подобия дна в яме, или троллейбуса на ее дне видно не было. Перед глазами, насколько хватало света от уличного фонаря, что заметно наклонился, но продолжал светить, был лишь неровный срез противоположной стены обрыва. Она выглядела, как слоеный пирог: край обломанного асфальтового покрытия, под ним остатки старой булыжной мостовой, ниже насыпной слой песка толщиной около метра, а под ним, видимо, естественный грунт, но также песчаный.

Тем временем на остановке среди присутствующих началась самая настоящая истерика. Если бы этим людям довелось оказаться на месте уличного теракта с использованием взрывного устройства, наверное, отреагировали бы даже более сдержанно. Подобным теперь никого не удивишь. Но, чтобы на глазах произошло вот такое...

Так я увидел, как Бездна пришла за городом. Так я стал свидетелем ее первого шага, маленького, но решительного.

Хотя... перед этим Бездна уже устраивала то ли разведку, то ли презентацию себя.

Двумя годами ранее.

Очередной утренний путь на работу, надоевший, пройденный тысячи раз. Вдруг нечто необычное притягивает внимание. Посередине небольшого сквера, который будет всего каких-то тридцать шагов в ширину, и который носит название в честь французского города — "побратима", о чем большинство жителей нашего города, скорее всего не догадывается и даже вообще не знает, что это место считается сквером, натянута лента. Такими лентами с косыми бело-красными полосами обычно ограждают места чрезвычайных происшествий, например, если найдут бомбу или произошла какая-нибудь авария или преступление. Но что может быть там? Перекресток аллей, больше ничего. Кстати, особенно не успел ничего и разглядеть, быстро проехав мимо небольшого сквера.

Следующим утром лента среди сквера не исчезла, наоборот, появилась милицейская охрана. Разглядел, что столб фонаря освещения стоит наклонно. На алее видны кучки свежей земли. Что-то раскопали. Водопроводчики? Связисты? Однако почему небольшое место обычных земляных работ так пристально охраняет милиция? Как-то странно.

Так продолжалось несколько дней. Появились три-четыре секции строительного забора, автокран. Развернулась настоящая мини-стройка. Милицейский патруль с автомобилем охранял огороженное место круглосуточно.

Потом городские средства массовой информации сообщили — в парке посреди пешеходной аллеи открылся провал под землю. Тогда я припомнил, что действительно, незадолго перед этим сам видел, что плитка — современный искусственный аналог брусчатки на тротуаре там просела, как случается, когда не сделают надлежащим образом основание под ней, недоуплотнят. Но оказалось, причины были совсем другие, нежели не качественное выполнение работ.

Провал обследовали, выяснилось, что совсем неглубоко под современным историческим пластом находилось древнее сооружение наподобие колодца, стенки которого сделаны из деревянного сруба. Пробовали замерить глубину — отмерили вниз от поверхности около сорока метров, а до дна так и не достали. Вот почему появилась охрана и ограждение — чтобы никто не попал в эту западню. Засыпать бездонный колодец не стали, ничего лучше не придумали, как закрыть надежной железобетонной плитой да восстановить поверх алею, как было. Фонарь, что наклонился к яме, поставили ровно.

Вскоре прохожие снова ходили по этому месту, и многие из них, как и раньше, совсем не догадывались, что под ногами пропасть.

Были случаи, когда опоры уличного освещения при установке вдруг уходили в землю до половины своей длины, пробив дно подготовленного котлована. Так под улицей обнаруживали очередной подземный ход. Подобных ходов было много в старой части города и это никого не удивляло. Они были исследованы археологами и историками. Ходы обычно были разрушены, не ходы — скорее их фрагменты, остатки, что случайно уцелели. Раньше они соединяли между собой храмы, постройки, городские укрепления. Теперь почти ничего из этого в городе не осталось, и ходы вели из ниоткуда в никуда. Те, что вели под реку, были затоплены водой. Однако этот необычный колодец-шахта был чем-то принципиально отличным, чем известные ученым подземелья. Назначения его так и не смогли понять и исследовать дальше не рискнули или не пожелали. Просто традиционно закрыли глаза на проблему, чтобы ее не существовало. К тому же, в этой стране всем хорошо известно, что власти обычно никогда не говорят людям всей правды, даже если о чем-то и имеют информацию. Вот и в этой истории с древним колодцем чувствовалась какая-то зловещая загадка.

Я знал от пожилых людей, что на протяжении всего девятнадцатого века и в начале двадцатого на этом месте стоял трехэтажный кирпичный дом. Кому и зачем было нужно устраивать под ним бездонный колодец, не понятно. Скорее всего, колодец был сделан значительно раньше, еще задолго до постройки дома, не одно столетие тому назад.

Но все равно было не понятно, кем и для чего? Очевидно, что не для воды.

Теперь, когда это все произошло, я стал подозревать — кто-то из предков сделал его специально, словно пригласил Бездну в наш мир, указал ей путь. Чтобы она могла прийти и затаится до времени в ожидании у самой поверхности.

Троллейбус, что ушел под землю, был первым, дальше была очередь зданий. Первые случаи провалов вызывали панику. Потом люди постепенно привыкли. Если что-то происходит достаточно плавно и постепенно, человек, на самом деле, много к чему может привыкнуть из того, что на первый взгляд казалось бы невозможным.

Бездна проглатывала город постепенно. Это длилось уже второй год. Так называемые "спальные" микрорайоны, население которых состояло в большинстве своем из числа горожан в первом поколении, бывших сельчан, опускались в Бездну первыми. Дольше всех держался исторический центр старого города, хотя именно он и был весь порыт многочисленными подземными ходами еще столетия тому назад, и именно в нем Бездна сделала свои первые ямы, дотянувшись своими щупальцами из глубин до поверхности.

Однако, если в старом городе в провалы исчезали отдельные места, здания, или их части, то микрорайоны последних десятилетий оседали огромными по площади участками поверхности — целыми кварталами сразу и даже равномерно, сохраняя сети коммуникаций, инфраструктуру. Аварийные службы и службы министерства по чрезвычайным ситуациям протягивали туда вниз к ним электрические провода, водообеспечение, коллекторы. Налаживали поставку продуктов и товаров в магазины, устраивали подъемники, чтобы доставлять людей к месту работы, если он, понятно, сохранилось. Таким образом, население, что очутилось в Бездне, продолжало существовать, как и раньше. Только солнце теперь заглядывало в их окна совсем редко да всего на какой часок в полдень.

Между тем время от времени случались и новые просадки, в результате чего здания и население исчезали уже навсегда. Никто не знал своей судьбы.

Участки поверхности в историческом центре города обычно проваливались сразу и на огромную глубину. Так, что не оставалось никаких шансов кого-то отыскать и вытащить оттуда.

В начале много кто бросался бежать прочь из города. Но скоро возвращались — выяснилось, что так происходит повсюду в стране, а может даже и во всем мире. Не разрушенных путей становилось все меньше. Провалы перерезали железнодорожные и автомобильные дороги, уничтожали аэродромы. Бежать было некуда. Дополнительным подтверждением этой ситуации стало то, что большой судоходной реки, на берегах которой стоял город, исчезла вода, ушла вниз сквозь щели и провалы в дне. В течение нескольких дней, как это случилось, из этих ям время от времени вылетали клубы горячего пара, чем-то напоминая гейзеры в сейсмических районах. Затем это прекратилось, и провалы в пропасть завалились, заплыли речным песком.

А мне бежать некуда не по этой причине. Не потому, что некуда вообще, как оказалось, а потому, что я не принадлежу ни к какой национальности, я здешний. И предки мои, кого знаю, никто из них не был никакой национальности — все были здешние, и тут похоронены. И, как тот поет: "...сколько желал — мне столько не надо. Я умру тут!". Мы, здешние, тут навсегда.

Навестил друга. Когда Бездна пришла за городом даже отношения между людьми сделались другими. И раньше многие жили одни настоящим днем, но все равно с учетом, что есть какое-то там будущее, а теперь точно было одно лишь сегодня без никакого будущего. Эти обстоятельства накладывали соответствующий отпечаток на поведение.

Рядом с домом друга целый квартал ушел под землю, поэтому из его окон было хорошо видно улицу и каждого, кто по ней приближался. Я знал, что теперь друг проводит почти все время за наблюдением за улицей, и что он меня заметил и узнал. Поэтому совсем не удивился, когда тот открыл дверь, не спрашивая.

Жестокости, убийств, насилия, грабежей, понятно, стало намного больше. Доверия между людьми не осталось совсем. Только страх.

Друг по старой привычке еще доверял мне, но тоже, я чувствовал, начал держаться со мной как-то настороженно.

— Вот, держи, это тебе, — поднял с пола обеими руками тяжеловатый сверток, протянул.

— Что это? — я не торопился брать.

— Подарок. У тебя же в феврале день рождения, а с такой жизнью, сам знаешь, может, не выпадет поздравить.

Таким своеобразным чувством юмора он отличался и раньше, до того, как все это началось.

— Подарок? — тупо переспросил я.

Как-то не было ни заинтересованности, ни желания даже о чем-то задумываться в связи с этим.

— Подарок.

— Но, говорят же, заранее, наперед, нельзя поздравлять.

— Ничего, нам теперь много чего можно, — криво усмехнулся друг, — держи.

Я принял сверток из его рук. Действительно, довольно тяжелый, что-то металлическое.

— Поглядеть?

— Погляди.

Я развернул замасленные тряпки. Ручной пулемет. Видимо времен последней мировой войны, а может быть и что-то поновее. Я в этих делах не очень разбираюсь, не то, что он, друг. Он то, как раз, очень хорошо в этом разбирался, и занимается много лет. Выкапывал из земли оружие, ремонтировал, восстанавливал, продавал коллекционерам, а возможно, и не только им. Было — отсидел срок за это занятие.

Поэтому подарок удивления не вызвал.

— А зачем он мне?

— Нууу, — друг неопределенно пожал плечами, — Время такое сейчас, может и пригодится.

— Ааа. Ну, да, может. Благодарю!

— Благодарю... да это же, можно сказать, один из моих щедевров, лучше нового, работает как часы! А ты — благодарю, — перекривлял он мои нудные слова.

Я никогда не разделял его увлечения оружием, но чтобы не обидеть, вынужден был высказать какую-то заинтересованность по поводу презента.

— А где откопал?

— Нет. Не откапывал. Это же тот самый, с башни ратуши, знаешь эту историю?

— Ну, да, — не уверенно ответил я, — кажется, слышал что-то или читал.

Я не соврал, действительно, где-то читал. Просто вспомнил не сразу. Когда сносили здание ратуши, той старой, настоящей, уже много лет спустя, как закончилась война, на башне нашли останки солдата — пулеметчика. Он погиб там еще при обороне города, точнее, когда оборона, что держалась дольше, чем это было возможно и невозможно, в конце концов, все же рухнула и враги вошли в город, а остатки защитников, видимо, продолжали отстреливаться, вели уличные бои, отступая. Пулеметчик выбрал отличную позицию на башне старой ратуши на вершине замковой горы, откуда простреливалась вся округа. А может потому, что отступать просто не было куда и больше не имело смысла. Занял свой последний рубеж обороны на башне, дальше было только небо.

А потом лестница была разрушена артиллерийским выстрелом или минометом, от чего защитник города, наверное, и погиб. Подняться на верхние этажи башни стало невозможно, а солдат так и пролежал там все годы вражеской оккупации, а затем еще годы после обратной смены немецко-фашистской оккупации снова на российско-коммунистическую. Его нашли только тогда, когда власти, предварительно уничтожив все старые храмы в городе, пришли уничтожить здание ратуши. Здания — свидетели мрачного средневекового прошлого противоречили их представлениям о светлом будущем. И места в планах будущего всеобщего человеческого счастья им не было отведено.

— Мне казалось, он будет храниться в музее?

— А он там и хранится! — засмеялся друг, — Только это не он, а похожий, где-то откопанный. А этот — вот он! Это точно! Некоторые детали только сделал, а так все остальное подлинное, того времени.

Спустя час, еще раз поблагодарив друга за полученный в подарок раритет, я направился домой. За это время произошли определенные изменения. Кусок улицы, которой я шел сюда, теперь провалился, пришлось искать окружной путь.

Но вскоре выяснилось, что это не единственная перемена в окружающем мире за время моего отсутствия. Я не нашел своего дома. Точнее место, где он стоял еще три часа тому назад, я отыскал легко, но дома больше не было. Теперь и на этом месте Бездна всматривалась в небо.

Удивления не было. Конечно, этого надо было ожидать. Рано или поздно дом бы провалился, или вместе со мной или без меня. Но я постоял несколько минут в растерянности. Чтобы рассуждать, как жить дальше, даже не приходило в голову. Я, как и все вокруг, давно привык не ожидать будущего и не иметь никаких планов. Все равно, в этих обстоятельствах отступать было некуда и больше не имело смысла.

Бездна, как те враги полстолетия назад, пришла за городом и вошла в него. Было понятно, что попытки сопротивления изначально напрасны. Между тем, покоряться злой судьбе, сдаваться без сопротивления, также не хотелось.

Повернулся, пошел прочь. Все равно куда.

Возле одного из неглубоких провалов, откуда еще выглядывала крыша многоэтажки, повстречал хмурую компанию. Сразу же выделялся тот, кто исполнял роль "доминирующего самца", рядом приближенные. Дальше держались женщины и девушки, которых, по всему видать, сначала против их воли просто хватали и насиловали в соответствии с субординацией существующей в этом клане, а потом, когда все свыклись с новыми, что на деле означает — старыми, но не так уж, оказывается, и забытыми, отношениями в социуме, каждый смирился с отведенной ролью, лишь бы не били и доставалось когда никогда куска еды, одежда, что распределял сильнейший. Настрой у них был исключительно враждебный, понятное дело, враждебный ко мне, чужаку. Клан вышел, так сказать, на охоту.

Раскрыл сверток со своим подарком. Продемонстрировал. Их настрой относительно меня не изменился, но обыватели сочли за лучшее спрятаться под крышу своей руины. Огнестрельного оружия они не имели никакого.

Как принято выражаться, ноги сами привели меня сюда — на площадь перед ратушей. Может потому, что в историческом центре города поверхность земли была целее, и еще оставалось, где пройти.

На фундаментах старой уничтоженной ратуши сейчас возвышалась заново отстроенная несколько лет назад копия. Воссоздания ратуши тогда добилась сознательная часть горожан.

Толчок поверхности отдался через ноги в тело и голову. Где-то неподалеку, позади, там, откуда пришел, загрохотало. Еще один кусок проглотила Бездна. Оглядываться не стал. Видел подобное уже сотни раз.

Направился к ратуше. Один угол некоторое время назад обвалился, но покинутое здание держалось. Я решительно взошел на крыльцо. Двери были выломаны. Пошел по лестнице наверх в башню. С каждой ступенькой все ближе и ближе к небу, все дальше от Бездны. Решил — буду там, сколько времени мне осталось.

Снаружи загрохотало снова. Кажется, сегодня Бездна активизировалась. А может, сегодня все и закончится, наконец?

И чего только припомнил эту историю про мертвого пулеметчика? Бред какой-то. Потерял дом, ладно. Это было неизбежно. Друг — черный копатель, какой к черту друг?! Нет у меня такого друга и никогда не было! Стоп. Откуда же тогда у меня пулемет? А вообще, какая теперь разница... Есть и есть. И хорошо. Он сейчас мне нужен и полезен. Если бы не было его, наверняка бы те меня убили.

Вот я и наверху. А и правда, далеко видать отсюда. Но смотреть некуда. Повсюду черные провалы. Даже не представлял себе, что их уже так много. Снова грохочет. Башня немного покачивается. Где? Ага, вот. Приблизительно три километра отсюда. Облако пыли поднялось. А вон еще. И еще. Почти ничего нигде не осталось. Солнца нет, небо мрачное. Горизонт багровеет. Будто пекло. Или это на небе видно отражение Бездны? Так и есть — последний день.

Установил пулемет. На площадке оказалось много ящиков с патронами. Ящики старые, трухлявые. А ленты, как новые. Не понимаю, откуда? Друг же мне, выходит, патроны и не дал! Только пулемет. А те дурни испугались! Испугались другого дурня с бесполезной железкой в руках. Бред... Бред... Пулеметные ленты будто ждали меня тут, как кто-то специально положил, словно знал, что приду. А может, эти патроны остались тут с войны? Но это же здание другое, не то. Той ратуши полвека не было. Ее вообще больше нет. Это — копия. И ее скоро не будет. Скоро ничего не будет.

Зарядил. Никогда раньше этого не делал, но получилось сразу.

— Ну, давай, давай, подходи ближе!

Грохот слышался уже почти непрерывно. Рельеф местности давно утратил привычные, знакомые с детства, отличительные черты. Это уже была поверхность какой-то другой планеты.

— Давай, падла, давай!

Перед ратушей обрушилась вниз почти половина площади. Башня немного наклонилась.

На мою первую длинную пулеметную очередь Бездна ответила долгим глухим стоном.

— Чувствуешь, значит! Значит, тебе болит!

Выстрелил еще по провалам. Ближе, дальше. Внизу заревело, как большой раненный зверь. Мгновенно обвалилось еще несколько кусков краев поверхности совсем рядом с башней, не медленно, как обычно, а рывком, как раздраженно оторванные злой рукой.

Зарядил. Передернул затвор.

— Что, разозлилась? Получи еще!

Снова загрохотал пулемет. Маленькие кусочки свинца исчезали в бездонных ямах, но каждый попадал в нечто то неведомое, что было причиной всему. Особенно сильно мучительно ревела Бездна, когда я стрелял с башни непосредственно вниз, почти вертикально в провал перед фасадом здания.

За бешенным ревом, что несся из глубин, уже не слышно было грохота исчезающей поверхности, остатки которой теперь проваливались в Бездну непрерывно. Насколько можно было видеть вокруг ратуши, провалы уже фактически объединились в один сплошной. Город исчез. Горизонт багровел все ярче. Отблеск пекла окрашивал небосвод.

Я даже не успел заметить, как башня ратуши полетела вниз. Продолжал стрелять. Не останавливался. Продолжал стрелять. Продолжал стрелять.

Я проснулся. Дурной тяжелый сон отпечатался в памяти. Голова раскалывается — вчера в гостях, видать, все же перебрал. Обычно, так случается не часто, чтобы помнить сон настолько детально. Поднялся, выглянул за окно. Все было как обычно, все на своих местах — дома, улица с прохожими и автомобилями, деревья. Но не отпускало острое ощущение: все мы вместе, весь город, вся страна, весь свет давно опустились в Бездну. И деваться отсюда некуда. Что поделаешь? Мы тут навсегда. Мы здешние.

Декабрь 2008 — 31.12.2008 20:55, перевод на российский язык 02.01.2009