кррр: ПрррривеТ!!! |
fateev: Успокойтесь )) кррр этого точно не писал |
кррр: Я смотрю ты мои шедёвры наизусть цитируешь, молодец, первоисточник нужно знать! |
mynchgausen: Ура, Серёгина вернулась! А он правильно, пусть лучше посуду моет идёт |
mynchgausen: прогресс! |
mynchgausen: сказать, как я тебя спалил? вот сравни твоё прошлое: "Блесканье звезд теперь нас возмущает И солнца свет в окошко не сверкает" и нынешнее "И ты забудешь все мои слова Овалы формы близкие черты лица" |
mynchgausen: ветвегон |
кррр: А рога потом сдаешь, почем за метр берут? |
кррр: А еще для ветвистости? |
mynchgausen: понтокрин |
кррр: Какие ты витамины принимаешь, для роста рогов? |
mynchgausen: не хватает витаминов! |
mynchgausen: путь он завсегда в движении, под лежачий путь труба не течёт |
кррр: На мну рога и хвост не растут в отличии от некоторых |
кррр: Какой еще хвост, испуганно себя общупывает... |
кррр: Смотри, путь свой не заплутай |
mynchgausen: я тебя разоблачил, между строк твой хвост торчит |
кррр: Путь у него бежит вишь ли... |
кррр: Так, так, чтой то ты там мне приписываеШь? |
mynchgausen: путь далёк бежит |
|
Олег Содников сидел в приемной продюсера, утопая в мягком кресле и в сладких волнах дремы, накрывавших его всё больше с каждой секундой, драгоценной секундой драгоценного времени. Часы, висевшие на стене напротив него, отсчитывали эти секунды с неумолимым постоянством.
Секретарша, которая три часа назад попросила Олега подождать десять минут, периодически косилась на него, точно проверяя, как скоро он уснет совсем. Парень решил не доставлять ей такого удовольствия, хотя у Морфея были другие планы.
В полудреме перед Олегом возникали разные картины и образы: в основном дети и люди в белых халатах, пару раз появилась Лера — жена — и попросила его поскорее возвращаться. Он даже кивнул ей в ответ, но сразу понял, что она — лишь галлюцинация, и потряс головой, чтобы отогнать сон.
В очередной такой раз, когда Олег на секунду вырвал себя из дремы и сверил время на своих наручных часах с настенными, секретарша аккуратно поинтересовалась, не сможет ли он лучше зайти завтра. Олег нахмурился и, как ему показалось, грубовато ответил, что завтра может быть уже слишком поздно, совершенно не заботясь о том, поняла девушка его слова или нет. Тогда она сняла трубку телефона, отвернулась к стене и стала чуть слышно что-то объяснять человеку на другом конце провода.
— Вы можете войти, — вдруг сказала она.
Эта фраза окончательно пробудила Олега. Резким движением он протер глаза и вскочил на ноги.
— Затянулись десять минут, да? — подмигнул он секретарше. Настроение улучшилось. Снова всё стало получаться.
Олег пригладил, как мог, волосы, одернул куртку и вошел в кабинет к продюсеру.
Олега встретил низкий пухлый человечек лет сорока с гладко выбритым лицом и авангардной прической. На его голове устроились темные очки, которые, казалось, тоже с интересом рассматривают вошедшего. Пытливый беспокойный взгляд человечка обежал фигуру Олега с ног до головы, отметил мятые заношенные джинсы, потертую болоньевую куртку, пятидневную щетину, начавшую становиться бородой, и подсказал своему хозяину, что руку протягивать не стоит. Вместо рукопожатия продюсер одарил гостя сдержанной дежурной улыбкой и молча указал на стул, вероятно, пожалев, что не успел постелить на него полотенце.
Олег улыбнулся в ответ и присел.
— Эээ… — протянул человечек, — Олег… ммм… Сотников, если не ошибаюсь?
— Да, — ответил Олег нетерпеливо, будто только и ждал, пока ему позволят говорить, — Содников, через «д».
Человечек закивал, не торопясь представляться в ответ. Возможно, надеялся он, и не придется. Но Олегу это было не нужно.
— А Вы, если не врут мои источники, — начал он наступление, — музыкант и композитор Максим Иванович Плешнев, продюсер группы «Посланники Солнца» и нескольких других, не менее знаменитых, лауреат многих российских и двух международных конкурсов, автор песен, которые поют лучшие отечественные поп-группы, наконец, человек, музыкальный слух которого был признан самым тонким во всем Союзе. И это в возрасте семнадцати лет.
Плешнев удивленно поднял брови. Улыбка сошла с его лица. Столь стремительной атаки он не ожидал.
— И еще Вы главный редактор трех журналов о музыке: «Попса», «Диско-бар» и… — Олег прищурился и щелкнул пальцами.
— «Мега-Муза», — подсказал продюсер, — я его совсем недавно создал.
— Точно! — просветлел Олег. — Как я мог забыть!
Настороженный взгляд Плешнева стал прятаться, выпуская на сцену заинтересованность. Продюсер откинулся на кресле, выложил руки на стол. Олег отметил, какие они ухоженные, и поспешил спрятать свои, увенчанные давно не стрижеными ногтями с забившейся под них грязью. Движение, впрочем, не осталось незаметным для Плешнева. Он покосился на ладони парня, перевел взгляд на свои и, найдя последние более привлекательными, задал следующий вопрос, глядя на них.
— Что привело Вас… Олег?
— В общем, сущий пустяк, Максим Иваныч, — начал посетитель, не отрывая взгляда от глаз собеседника, по-прежнему не смотрящего в его сторону. — У меня тут фото есть…
Он извлек из внутреннего кармана куртки конверт, откуда появилась небольшая черно-белая фотокарточка.
— Вот, — Олег протянул ее Плешневу, аккуратно держа за уголок.
Продюсер так же осторожно принял фотографию, развернул к себе и стал внимательно разглядывать. Со снимка на него огромными глазами смотрела маленькая девочка с лихо заплетенными кверху косичками. Носик девочки был задорно вздернут, лицо сияло улыбкой безразмерного счастья, уши смешно топорщились в стороны. Плешнев нехотя улыбнулся ей в ответ.
— Вы хотите видеть ее на сцене? — поднял он глаза на Олега.
— Нет, — ответил парень.
— Тогда…
— Она не сможет петь, даже если захочет. В ее груди два лимфоузла размером с хорошее яблоко каждый. Они постоянно ее душат и причиняют боль.
— Что...?
— Ее зовут Алёна Абрамова. Ей тринадцать лет. У нее острая форма лейкемии. Жить ей осталось несколько дней. Если повезет, пару недель. Ее отец умер, когда ей было шесть, от алкоголизма. Ее мать не вылезает из бутылки уже два года. Удивительно, как еще жива. Когда мы нашли Алёну и выявили болезнь, делать что-либо было уже поздно. Теперь мы все боремся за то, чтобы хотя бы конец жизни она прожила счастливым человеком.
— Мы? — чуть слышно спросил продюсер.
— Я возглавляю организацию в Хабаровске, которая помогает таким детям справиться с одиночеством и обрести веру в выздоровление. Мы ищем средства на лекарства, помещаем детей в больницы, украшаем их жизнь, как можем. Часто приходится отбирать детей у родителей, чтобы малыши не погибли от равнодушия самых близких им людей.
Плешнев шумно выдохнул и рукой стер испарину со лба.
— Я понял. Вы пришли попросить денег?
— Нет.
— Что тогда?
— Мы… — Олег слегка замялся, но не отвел глаз, — …даже когда надежды на выздоровление нет, мы никогда не говорим детям об этом. Мы тратим огромные средства на обезболивающие препараты, но никогда не сообщаем им, что они умрут. Мы просто, понимаете, мы не можем так поступить. Нельзя забирать у них последнее, что осталось в их жизни. Надежда должна, она обязана умирать после их смерти! — Содников поджал губы, помолчал и продолжил, — Но Алёна… Она как-то узнала, что скоро умрет. Может, кто-то сказал ей, может, она догадалась, не знаю. Вчера вечером, когда я уже собрался уходить домой, она позвала меня и сказала, что у нее есть последнее желание. Последнее, Вы понимаете?
Продюсер, наклонив голову набок, заворожено смотрел на Олега и молчал.
— Она сказала, что ее любимая группа — это Ваши «Посланники». Эта троица всегда поднимала ей настроение. Так она мне сказала. И спросила, могу ли я устроить ей встречу с парнями из группы. Небольшую встречу, на один вечер, просто посидеть с ними рядом, подержать их за руки, послушать их песни. Что я мог ответить ей, Максим?! Конечно же, могу, сказал я. И вот я тут.
Плешнев почесал висок и поерзал в кресле.
— Вы хотите сказать, что, сознавая низкую вероятность успеха, проделали путь из одного конца страны в другой ради одной умирающей девочки?
Олег кивнул.
— Та-ак, — протянул продюсер. — Вы хотите сказать, что я должен отменить все выступления «Посланников» для того, чтобы они провели один вечер с незнакомой им девочкой на Дальнем Востоке?
— Именно это я и хочу у Вас попросить.
Плешнев сдвинул «мышку» в сторону.
— А Вы понимаете, каких денег стоит одно выступление, Олег?
— У меня нет ни копейки, чтобы компенсировать Вам его, — выпалил парень, словно ожидая вопроса. — Все деньги мы тратим на лекарства и врачей.
Продюсер взял фото со стола и снова всмотрелся в него.
— Олег, скажите честно, почему Вы это делаете?
— Вы не представляете, как часто мне задают этот вопрос, Максим. Всем интересно, какую выгоду мы извлекаем из заботы о нуждающихся. Я скажу Вам, почему. Потому что равнодушия вокруг гораздо больше, чем участия. Потому что больно смотреть на мир и понимать, что он полон людей, которым нужна помощь, а ты можешь ее оказать, но бездействуешь. Потому что страшно оттого, что перед смертью ты оглянешься назад, чтобы рассмотреть свои следы, и не увидишь их.
— Можно, я оставлю фото? — спросил Плешнев.
Олег промолчал.
— Завтра я поговорю с ребятами. Если они будут не против, мы полетим.
— Спасибо Вам, — ответил Олег.
— Пока не за что. Оставьте свой контактный номер у секретаря, я позвоню.
Олег улыбнулся и поднял большой палец. Когда он взялся за дверную ручку, продюсер вдруг произнес:
— Последний вопрос, Олег, можно?
— Конечно.
— Много у вас таких детей?
Олег впервые за разговор отвел взгляд в сторону.
— Много, Максим, очень много.
Секретарша не взглянула на Олега, когда он вышел в приемную, демонстративно продолжая пялиться в яркий глянцевый журнал.
— Дорогая, запиши мой номерок, а? — сказал Олег, выдергивая из ее рук журнал. — Максим Иванович велел.
Секретарша фыркнула и взяла ручку.
— Говорите.
— Восемь, девятьсот двадцать четыре, сто тридцать, сорок, пятьдесят девять. Пятьдесят девять.
— Всё, — ответила девушка, берясь за свое немудреное чтиво.
— И имя тоже запиши, — мягко посоветовал Олег.
— Как Вас там? — цокнула секретарша.
— Олег Содников, через «д». Вот умница, — улыбнулся парень. — Салют!
Когда Олег вошел в номер хостела, было уже поздно, и он буквально валился с ног.
Он достал из сумки «Доширак», покрутил головой в поисках чайника и, не найдя его, убрал лапшу обратно. Затем он спустился в холл, где нашел телефон. В справочнике он отыскал номер детского стационара и набрал его.
— Алло! Здравствуйте! Да, да, доброй ночи! Моя фамилия Содников. Через «д». Да. Нужна вам на эту ночь пара рук, которая может делать любую работу? Отлично! Скоро буду!
Он положил трубку. Усталость как рукой сняло.
Осторожно выглядывая из-за дверного косяка, Олег заглянул в палату. Алёна Абрамова сидела на кровати и что-то рисовала в альбоме. Ее грудь тяжело поднималась и опускалась, было видно, насколько трудно ей дышать, но так же бросалось в глаза то, насколько сильно ей дышать хочется.
— Алёнк! — шепотом позвал Олег. Чуть громче повторил, — Алёнк!
Она подняла голову, увидела лицо парня, расплылась в улыбке.
— Привет, — прошептала девочка. Громче говорить она уже не могла.
— Гостей к тебе можно? — подмигнув, спросил Олег.
— Конечно! Заходи!
— Не, не я.
— А кто? — насторожилась Алёна. — Врач?
— Неа, опять не угадала.
— Кто? Олег, блин!
Он зажмурил глаза, призывая ее повторить за ним. Девочка закрыла глаза, оставив узкую щелку, чтобы подсматривать.
Олег выглянул в коридор и дал сигнал.
— Алёна Юрьевна, принимай «Посланников Солнца» в полном составе!
Девочка, будто зачарованная, выронив из руки фломастер, смотрела, как в ее больничную палату входят вокалисты одной из самых популярных молодежных групп в России, живые, настоящие, такие, которых можно потрогать и даже подержать за руку, у которых можно спросить, какие девочки им нравятся больше всего и что они любят к чаю, которые могут спеть любую свою песню на заказ, и не нужно ждать, когда по радио включат очередной хит…
Олег стоял, прислонившись к дверному косяку, и наблюдал за самым счастливым днем маленькой девочки, которой предстояло умереть, так и не вкусив радостей жизни. Он видел, как она неумело пыталась кокетничать с парнями своей мечты, и понимал, что это наверняка первое и последнее ее свидание, что она больше никогда и никому не будет строить глазки, никогда и ни для кого не станет любимым и любящим человеком. Он смотрел на радость, которую сумел подарить больному ребенку, и на его глаза наворачивались слезы. Его сердце съедала боль бессилия, оно бешено колотилось в груди, стремясь вырваться наружу, чтобы разбиться, разлететься на тысячи, миллионы частей, каждая из которых уничтожит болезнь, подарит жизнь одному несчастному созданию, умирающему в непонимании, почему это случилось именно с ним, почему оно страдает за грехи человечества, почему ежедневно в мире на кресте умирают тысячи иисусов во имя спасения безразличной к ним человеческой массы…
Алёна, казалось, забыла о своем недуге. Она вела себя как абсолютно здоровый человек. Она смеялась, пыталась подпевать, когда «Посланники» исполняли что-нибудь по ее просьбе. Время от времени она бросала благодарные взгляды в сторону Олега и лучезарно улыбалась.
После одного из таких взглядов Олег не выдержал и вышел в коридор. Там его встретила Лера. Она увидела выражение лица Олега и всё поняла. Он прошел мимо нее, уперся головой в стену и закрыл глаза. Через некоторое время его плечи и спина стали трястись, сначала редко, потом чаще и чаще. Вскоре он рыдал на плече у жены, не в силах остановиться.
Спустя шесть дней Лера застала Олега сидящим в пустой палате на койке, где Алёна встречала самых важных гостей в своей короткой жизни. Слезы кончились, осталась пустота.
— Олег, у нас есть и другие. Им тоже нужна помощь.
— Да, милая.
Жена обняла Олега за плечи и поцеловала в затылок.
— Я понимаю теперь, что чувствовал Джон Коффи, — произнес он.
— Джон Коффи? Это кто?
— Огромный негр из «Зеленой мили» Кинга. Он мог творить чудеса. Оживлять и оздоравливать людей. Но не всегда получалось. Был момент, когда он опоздал. И я думаю… Какими бы мы не были чудотворцами, всегда останутся дети, к которым мы придем слишком поздно.
— Но это не повод их бросать.
— Нет, конечно, нет! Но таких будет настолько больше, насколько больше людей заразятся этой самой страшной человеческой болезнью… Равнодушием.
Жемчужная(05-08-2008)
Слишком много эмоций, извини, не могу писать...