Даже сквозь сон Олег почувствовал тошноту. Такое бывает в самолёте, когда воздушные ямы принимают самолёт в свои сети. Скрип двери, тихий перезвон посуды в серванте. «Что за хрень? В полчетвёртого ночи…» — удивился, глянув на часы, что висят на противоположной стене в полумраке, освещённые лишь скудным светом луны через окно. Полнолуние. Тени на стенах зашевелились. И уже через мгновение мощный удар трепанул кровать из стороны в сторону. Всего-то на пяток сантиметров туда-сюда, но вестибулярный аппарат тут же среагировал новым приступом тошноты. «Две последние чашки чая были лишними…» — подумал в полумрак комнаты Олег и почти не удивился, когда новый толчок сорвал потолок. Словно в замедленной съёмке, брызжа штукатуркой из швов, потолочные плиты одна за другой вырываются с мест и со страшным скрежетом прут по стене. Пол ухнул вниз. «Ё-мать!» — последнее, что мелькнуло в мыслях…

… прорывались обрывки музыки. Скрипка испуганно крякнула, поперхнувшись лопнувшими струнами, и передала эстафету аккордеону с рваными мехами. Сиплыми аккордами, вперемежку с пыльным воздухом, путая клавиши и регистры, аккордеон вскоре захрипел на выдохе вибрирующей угасающей нотой. На органе залипла клавиша в первой октаве, и низкий стон её поглотил перекличку трёх сольных ноток в высокой. Флейта фальшивила немилосердно, словно издеваясь над растерянным саксофоном, который никак не мог вступить вовремя и лишь взвизгивал пугливо. Какофония раненных инструментов рвала мозг. Лишь пульс дребезжащим басом стучал в висках чётким ритмом. В цветомузыке перегорело управление на всех каналах, кроме красного, да и тот, лишь вспыхивал кроваво-бордовыми всполохами на чёрном экране. Струи крови по стенам вниз, согласно закону притяжения…

Олег сквозь веки ощущал темноту и не спешил открыть глаза. Когда светло, тогда через веки что-то видно. Сейчас — черно, значит, пока видеть не к спеху. Займёмся болью. Её много. Не мудрено в таком положении: одна нога согнута и колено почти у подбородка, вторая где-то там, вытянута и скручена до предела в наружную сторону, стопа чем-то зажата — часть боли оттуда. Правая рука подмята телом, крепко саднит локоть. Левая обхватила голову, ладонь липнет в мокрых волосах. Кровь?.. Попытка выправить положение тела в более удобное вспыхивает ярко красным полотном в глазах, и бьёт спазмом в лёгкие. Спина-а! Вскрик застывает в горле и не даёт ни вдохнуть, ни выдохнуть. Сознание мутится, словно молоко в крепком чае расплывается зигзагами…

… и одна за другой огненные струи взмывают ввысь. Чернь ночного неба охает зажмурившись, пугливо и нехотя принимая в свои объятия чуждое ей и наглое пламя, вздрагивает до горизонта от следующего за вспышками грохота. Струи огня пронзают ночь острыми ножами, искрят в распоротых дырах ночного небосвода… Веселуха!..

Слух… Он тоже финтит сознанием. Вот песок сыплется на газету… На бумагу — это точно, по крайней мере. Что-то шипит невдалеке, словно газ через отверстие в трубе. Вода струёй бьёт в стену… в стену и стекает ручьём.

— Помо… ги… те… Помоги-и-те… — хриплый плач где-то рядом…

Запах пыли перемешивается с запахом мокрого мела и… газа… Газ? Это плохо…

Олег затрепыхался в темноте, преодолевая боль и страх, попытался принять более удобную позу. С трудом, но почти получилось вынуть из-под себя затёкшую руку. Правую ногу чуть разогнул, но ступня упёрлась во что-то. Левая нога отозвалась судорогой в мышцах и острой болью в ступне. Зажата. Спина-а!..

Открыл глаза — лишь темнота. «Да что же это такое? Где я?». Глубокий вдох и в нос ударила пыль, песок заскрипел на зубах, Олег замер. Надо восстановить дыхание…

— Помоги-и-те! — снова плач, но уже более явственный.

— Чем я тебе помогу-то? Я сам тут… застрял.

— Где я? Вытащите меня отсюда, пожалуйста! Мамочка-а-а…

— Я тоже ничего не пойму… Где мы? Во сне, что ли?

— Не зна-а-ю… — тихий голос, похожий на голос девчонки, затих со всхлипом.

— Подожди, не реви. Дай подумать…

— Я проснулась… И вдруг…

— М-да. На сон не похоже. Больно потому что… И тошнит. Землетрясение что ли? Дом что ли рухнул?

— Ма-ма!!! — пронзительный крик девчонки заметался в темноте и угас безответно.

— Не ори ты! Дай разобраться-то! Вот, ё-ё… Кстати, ты кто?

— Я? — со всхлипом.

— Ну, в смысле… Как зовут-то тебя?

— Ве-ерка-а… — и снова в плач.

«Девчонка совсем рядом — метрах в двух-трёх» — оценил Олег — «Откуда она здесь? Соседка, скорее всего» — и это почему-то успокоило.

— Верка. Вера — это хорошо. Верить надо… А я — Олег.

— Ма-ма!!! Ма!... — тишина. Никто не отозвался.

— А мама твоя… она…

— Она на работе в ночь… Помоги-и-те!

— Да перестань ты орать! От твоего крика вон, аж сыплется что-то сверху. Ты как вообще? Не ранена?

— Не знаю. Тут темно и страшно…

— Ты лежишь?

— Сижу в углу каком-то… Я не знаю, не помню… Я сюда упа-а-ла-а.

— Сколько тебе лет, Верка?

— Четырнадцать. А тебе?

— Тридцать три. В школе учишься?

— Так каникулы же! А ты? Ну… кто ты?

— Я здесь недавно живу. Я писатель.

— Книжки пишешь?

— Ну, можно и так сказать.

— Здорово! А я не люблю читать. Только не обижайся.

— У тебя мобильника нету? Позвонить бы…

— Нет. Он на телевизоре… Был.

— А телевизор где? А, ну, да…

— У тебя тоже нет телефона?

— Нет. Я вообще, кажется, не в своей квартире. И меня, похоже, чем-то придавило…

Олег начал ощупывать руками пространство в темноте вокруг себя. Сверху что-то гладкое и ровное, похожее на полированную поверхность какой-то мебели. Впереди — стена холодная и шершавая на ощупь, какие-то обрывки бумаги. Ага — обои. Слева пустота, а насколько много её там, пока неизвестно. Справа девчонка. Сзади… Попытка сходу повернуться на другой бок вышибла сознание мощным ударом боли в спину…

… когда табун лошадей гонит ветер впереди себя. Их ещё не видно, но все слышат, что это — лошади, мчащиеся из тоннеля метро. Люди застыли в недоумении, тупо пялясь в сторону нарастающего шума. Лошади… Зачем они здесь, в метро?!! Волосы парнишки, стоявшего ближе всех к зияющей чёрной дыре, взметнулись от порыва ветра, он отшатнулся от края платформы и вновь застыл растерянно. Вот они! Где-то я уже это видел… Словно прорвав чёрное полотно экрана, вываливаются хрипящей толпой из темноты тоннеля. Ноздри, уши и гривы, влажные выпученные глаза, отражающие ужас и бешеную ярость одновременно… Пакет в руках Олега встрепенулся и зашуршал испуганно, прячась в коленях. Запах пота и страха… Неистовое ржание упавшей вдруг лошади… «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — «Апокалипсическая»…

«Интересно, на каком я сейчас этаже? Был на седьмом…» — подумал Олег, медленно и липко возвращаясь в сознание. — «Всего — девять. Я был без сознания. Долго ли?»

Как он падал, не помнил, видимо, вырубился почти сразу. Говорят, что человек без сознания при падении гораздо меньше уязвим. Беспамятство, как определённая страховка от переломов и увечий?.. Скорее всего, лучшей страховкой является везение. Олег везучий. Оказывается. Если не считать проблемы с ногой. И со спиной какие-то не лады.

— Ма-мочка-а-а… — мелким, дрожащим голосом заскрипела девочка из темноты.

— Тихо! Подожди! — Олег прислушался. — Я долго был… ну… Сколько времени прошло?

— Долго. Я кричала. А ты молчал. Я думала, что ты ушёл. Или уме-е-ер…

— Я тоже так думал, — Олег снова прислушался, — шипит? Газ шипит? Ты слышишь?

— Шипеть перестало недавно. А вода на меня течёт. Грязная и холодная… — пожаловалась Верка.

— Откуда ты знаешь, что грязная?

— Чего смешного? Она мажется. Я чувствую…

— Мне б твои проблемы. У меня тут парит чего-то… — понять, откуда идёт пар и с чем он связан, было сложно, но запах его был . «Так… Надо пробовать выбираться отсюда. Чтобы высвободить раненную ногу, надо перевернуться на спину… А что у нас со спиной?» Получалось, что со спиной тоже проблема. Острая боль при малейшем движении подсказывала, что там что-то не в порядке. Кажется, что-то воткнулось в мышцу, которая рядом с позвоночником. Олег не помнил, как она называется. Левой рукой осторожно потянулся за спину…

«Оп-па! Как цыплёнок на вертеле!» — нащупал круглый и длинный, похоже, что деревянный предмет, который торчал из спины. Прощупать дальше и понять, что это такое, не получается и ясно только, что «палка» торчит перпендикулярно спине. Вот почему перевернуться было невозможно — сидит, похоже, глубоко и крепко. Кроме того, сама по себе она закреплена в чём-то ещё жестче. Значит, только вперёд. Но впереди стена. Снова ощупать…

«Стена. Чья, интересно?» — усмехнулся Олег. Как не пытался найти, за что бы зацепиться — увы. Лишь гладкая поверхность.

«Ладно… Попробуем выше посмотреть» — шкаф, если это был шкаф, прикрыл его под наклоном упершись в стену. — «Вот дверца. Потому, что фигурную ручку нащупал. Вот вторая — потому, что щель между ними. Дверцы закрыты и зажаты. Увы. А если ещё раз тряхнёт, то он может меня накрыть, чёрт возьми… Надо бы правую руку вытянуть — может, осталась щель между полом и шкафом?... Мать твою! Больно-то как!» — рукав заворачивался, мешал вытянуть руку. Боль в спине была почти невыносима, заставляла скрипеть зубами и рычать со слюной. Олег зажмурился крепко, выдавливая слёзы, рванулся, выдохнул с криком, наконец вырвавшимся из лёгких…

Пожар, взрыв, боль…

… умудриться сесть на эту карусель. «Смотри вперёд. Тогда не затошнит…» вспомнилось. Почему тянет смотреть вниз — не понятно. Какой-то ступор от страха. Музыка летнего парка отстает и заплетается растерянными аккордами в шуме ветра. Земля с разноцветными мазками из шляпок, улыбок, кустов и клумбочек, словно в калейдоскопе переливается всеми цветами радуги и набора карандашей «Искусство». Небо играет в салочки с макушками деревьев, карусели скрипят нещадно, цепи рвутся со всхлипами, рвутся, рвутся… Лететь рваной тряпичной куклой, глупо размахивая ручками и суча ножками, безмолвно разевая аплликатичный кривой рот… Глупо. Стыдно.

Олег с усилием разлепил веки, и вместе с сознанием вернулось зрение. Не очень чёткое, но прошлый мрак сменился теперь призрачными серыми сумерками. Часть стены с безвкусными обоями в какой-то цветочек, отблеск тусклого света в полированной поверхности шкафа — «Не ошибся — шкаф» — отметил про себя с удовлетворением. Ручеёк воды, стекающей по отвесной стене, разливался недалеко от Олега серой мутной лужей. Его журчание и слышалось тогда в темноте…

— Вера… — сквозь слипшиеся губы процедил он. Сплюнул неловко густую слюну с пылью вперемежку. Дальше щеки плевок не получился и тёк теперь к уху тёплым сгустком. — Верка-а… Ты жива там?

— Жива. А ты? Очнулся?

— Я… это… опять я… — говорить было трудно. Подобрать слова было не менее проблемно — мысли снова путались и расплывались густым туманом в сознании.

— Там, в твоей стороне что-то происходит. Машины там шумят, люди кричат, слышишь? — Верка взволнованно затараторила, — я кричала, кричала им, аж охрипла, но они не слышат. Давай, теперь ты кричи. Или вместе давай…

— Подожди, не колготись, суматошная… — Олег выплыл из марева тумана. — Дай послушать…

Точно. Где-то там, за головой, откуда пришёл свет, и далеко снизу, слышался шум улицы. Ревел дизель и слышались возбуждённые голоса.

— Это спасатели! Или пожарники! Теперь нас спасут, ура! — завопила Верка.

— Если не завалят или не утопят, — умудрился мрачно пошутить Олег. Однако, в этой шуточке была и доля вероятности. Не самый лучший вариант — погибнуть тут с помощью спасителей… Надо было как-то дать знать о себе… Но как?

— Ну, кричи же! Что ты там пыхтишь еле-еле? — Верка обиженно сорвалась голосом на новые хриплые рыдания.

«А девка охрипла, в самом деле. Значит долго и громко орала, пока я был без сознания. А они, похоже, не слышат. Движок там ревёт натужно и чуть ли не на полных оборотах — конечно, не услышат… Пожарная помпа? Или что там ещё?.. В любом случае хорошо, что кто-то уже суетится. Газ перекрыли — это главное. А теперь? Что-то тушат? Но запаха дыма он не чувствовал ни раньше, ни сейчас. Впрочем, рассуждения многим не помогут. Надо как-то дать знать им, что мы здесь…» — Олег спешил думать, чувствуя новый приступ потери сознания. Между делом попытался пошевелиться и понял, что в спине совсем другая боль. Пульсирующая и горячая, но не такая остро-взрывная и жестокая, похоже, что он слез с этой деревяшки, что торчала из спины. Футболка прилипла к спине и, видимо, хорошо напиталась кровью… Руки он всё же высвободил из под себя, но пока они мало чем могли помочь. Но их теперь видно. Стало ещё светлее. Выходит, уже утро…

— Верка… Вер! — позвал Олег.

— Чего?

— У меня рассвет тут. А у тебя?

— Чего?

— Рассвет, говорю, у меня. Свет вижу. Только он где-то за головой.

— А у меня темно. Подожди! Я тоже свет вижу! Внизу у меня тут… Немножко…

— В моей стороне?

— Откуда я знаю… А, ну, да, с твоей… Откуда ты говоришь! — девчонка, кажется от радости перестала плакать. Только шмыгала носом через каждое слово.

— Я тебя слышу со стороны своих ног. А посмотреть не могу, больно мне — на ноге что-то лежит тяжёлое. Ты пощупай там, где свет… Что это у тебя там?

— Щас… я тоже повернуться не могу — тесно. А, Вот… Мягкое что-то. Это… Диван, что ли…

— Диван?

— Похоже, только он вверх ногами… — Олег услышал, как Верка засуетилась там, заскреблась, стукнулась…

— Вау!

— Чего ты? Верк! Чего? — Олег испугался за девчонку. Но не менее испугался, подумав, что её суета приведёт к какому-нибудь обвалу. — Верк!

— Чего? Я башкой врезалась…

— Сильно?

— Да не. Уже всё…

— Верк, стой! Не спеши! Что у тебя сверху? Ничего не рухнет?

— Сверху? Потолок, кажись. Ой, нет… Потолок так низко быть не может… а-мочки-и… — заныла тоненько.

— Тихо, тихо. Не боись. Но не суетись. Если что, давно бы уже рухнуло.

— Рухнуло бы?

— Да не-е. Ладно, потихоньку пощупай вокруг себя… Может, найдёшь чего…

— А чего искать-то?

А чёрт его знает, чего искать… Олег не знал.

Там, снаружи шумы менялись, Но не приближались. Позади Олега послышалась возня.

— Я к тебе иду, — послышался голос девчонки

— Э-э! Как это? Только осторожнее! Как бы нас тут чем не накрыло напрочь.

— А диван складывается! Я сейчас… вот… — Олег зажатой ногой ощутил какое-то движение. Мягко хлопнуло, Олега легонько обдало пыльным воздухом.

— Ура!!! Я вот она! — девичий голос сорвался на радостях

— Ты на меня не лезь. У меня, кажется, нога сломана…

— Я потихонечку, сейчас… потихонечку… — Олег почувствовал прикосновение, — Это ты?! А это я! Ура!

— Да. Тише, тише, заполошная! Сюда лезь, вот, по стеночке. И шкаф не зацепи — рухнет, не дай Бог… — однако, уже радовался ей.

Верка кряхтела и сопела, шуршала какой-то бумагой. Олег в полумраке видел её старания и улыбался. Тянул ей руку. Морщился от боли…

…пока у меня в Некрасовке. Квартиранты съехали, а мне всё недосуг объявление подать. Там небогато, но жить вполне можно, а я приеду, и мы придумаем что-нибудь.

— А это удобно?

— Неудобно мне. Потому, что друг живёт в одной квартире с этой гадюкой, и каждый день мучается. Брось, Олежич! Я тебе большим обязан…

Олегу после развода с Юлькой стало совсем невмоготу жить с ней. Каждый день заканчивался не семейным ужином и вообще, уютом, а привычным скандалом и даже дракой, как правило, спровоцированной Юлькой. Разве что иногда, когда Юлька была трезва, и к ней никто не приходил с очередной порцией выпивки. Это было редко, но и тогда Олег не был застрахован от её выкрутасов… Слава Богу, детей не нажили — было бы совсем плохо.

Юлька всегда была не прочь выпить в хорошей компании, повеселиться, побеситься, песни попеть и отдаться танцам. Танцевала она хорошо…

Олег любил тишину. Один на один с клавиатурой и монитором. Роман продвигался с трудом, но вот уже как три с половиной года отдано ему, и самое время писать эпилог. Если бы не еженедельные идиотские статьи для литературной газеты, в которую затянул его Марцевич, не периодические статьи в оба идиотских молодёжных журнала, с коими он умудрился подписать контракт, не стабильные походы в издательство с проблемами издания сборника стареньких рассказов…

Юлька всё чаще задерживалась на работе, засиживалась у подруг, пропадала на семинарах… Всё чаще возвращалась домой навеселе, с шумной толпой не более трезвых подруг — они продолжали гулять уже у них дома, то на кухне, то в большой комнате, шумно и весело, с музыкой и танцульками, тянули Олега «за компашку!». Девки лезли обниматься, Юлька ехидно щурилась и оправдывалась: «Он у меня домосед до самых…» — дружно ржали…

Последний год они уже совсем не улыбались друг другу. Каждый жил своей жизнью и обвинял в проблемах другого.

«Ты совсем спилась, родная!»

«Иди ты в жопу, придурок! Пиши свои мемуары дешёвые!»

«Ты плохо кончишь, Юлька!»

«Ты мне всю жизнь угробил, козёл!»

«Ты думаешь, что они твои друзья? Они из тебя животное сделали!»

«Для родной жены зажал двадцатку! Шоб ты сдох, жлобина!»

Несколько раз Олега бивали Юлькины друзья-собутыльники. Так, между прочим. По научению жены, или по своей инициативе. Олег пытался было защищаться, да неумело совсем, оттого и всегда бит был. Синяки потом замазывал гуашью, наведённой на Детском креме…

Стало совсем невмоготу. Серёжкин звонок из Израиля, где он последние годы работал при посольстве, искренне обрадовал Олега. Серёжка — друг детства и сослуживец позже — вместе на Китайской трубили на одной заставе. Даже братались когда-то. Клялись даже на кровях… После традиционного обмена вопросами за жисть, старый друг почти сразу раскусил положение Олега, да и знал, видимо, кое-что об Олеге от знакомых. Он и тогда, девять лет назад был против его решения жениться на Юльке: «Ох, не пара вы, братишка. Ох, не пара… Дай Бог мне ошибиться.» Кого тогда слушал Олег?.. Мать, отца? Схоронил их по очереди за год до этого. Переболел отец матушку всего-то на полгода. Да и хорошо, что не видели они всего этого…

— Ну, привет, Верка, — улыбнулся Олег чумазой всклокоченной девчонке, — я рад тебе.

— А я-то как рада! Если бы я знала… Если бы хоть немножко света…

— Ты молодчина. Одна, в темноте…

— Я столько никогда не плакала. Знаешь, как жутко было?!! Чуть не померла от стра… Ой! — выражение безмерного счастья на лице сменилось на испуганное и с хлопком Верка закрыла ладошкой рот.

— Чего ты? — заволновался Олег.

— Мамочка… Ты весь в крови…

— Да? Где? — попытался спокойно спросить.

— Вся голова. И лицо. И рука вон…

— Это ржавчина, наверно… От воды. Залило меня сначала… — тут же почувствовал запах крови и привкус её во рту. «Странно. Даже не думал об этом. И не чувствовал…» — замутило, закружило кругами красными, поплыла Верка вбок и вниз…

… дохнуло плотным облаком жарким. Гигантский костёр поднимал огонь над домиком почти до верхушек высоченных деревьев и пламя резвилось там в бешеном танце, разбрасывая по небу яркие оранжево-красные звёзды…

— Как тебя там… Забыла, блин! Толик!.. Нет. Алик! Очнись, родненький! Открой глазки!

— Олег я…

— Да плевать! Не делай так больше! Не надо, миленький, пожалуйста. Мне страшно… — Верка смешно кривила рот в широкой гримасе и прятала глаза в щёлочки.

— Да, я постараюсь. Успокойся, ага? — Олег вздохнул судорожно. Тело мелко затрясло противной холодной дрожью.

— Тут выход! — вскрикнула Верка, глядя в сторону, откуда шёл свет, и почти рванула туда.

— Стоять! Назад! — схватил её свободной рукой за штанину пижамы и охнул от боли в спине.

— Тут свет! И воздух оттуда свежий…

…беспощадно рушили крепость. Камни были огромные, и стены не в силах сдерживать их удары мялись и трескались, валились вовнутрь. Победа была за нами! Песчаная крепость разрушена! Враг разбит! Генка и Колька крепко держали плачущего Олега и весело ржали, глядя на то, как под градом камней остальных мальчишек гибнет его творение…

Новый толчок был не таким уж и сильным, однако, раненный дом отозвался стоном и скрежетом неустойчивых теперь стен. Где-то что-то рухнуло, отозвавшись эхом и дрожью пола. Посыпались камни и что-то ещё, гулко лопающееся, пыхнуло штукатуркой и пылью слева и справа. Пронзительно завизжала Верка, дёрнулась в сторону и повалилась навзничь. Олег рванулся и изо всех сил вцепился в её штанину, как будто подозревая её в предательском бегстве.

Ещё толчок. И ещё! Этот рванул пол в сторону, и всё пошло вниз с визгом и грохотом…

Боль была настолько сильной, что Олег взвыл в голос. Верка орала беспрерывно там — на вытянутой его руке, а Олег держал её… Свет слепил глаза. Пыль не давала рассмотреть хоть что-либо.

Теперь они лежали… или висели под углом градусов в сорок пять. Олег определил это, относительно стены напротив. Огляделся, наконец, насколько мог, понял, что его чудом ничем не убило, оставив всё почти так же, как было. Нога по-прежнему была зажата и держала их словно якорь. Лишь пол накренился настолько, что стоять бы на нём не получилось. И то, что было сверху, над ними, куда-то делось — похоже, рухнуло вниз. Сейчас все было видно в зияющий проём: горы обломков плит, мебели, кирпича внизу. Чуть поодаль сновали люди, размахивая руками и что-то крича. Пожарные машины, дым где-то, струи воды, синие мигалки Скорой помощи … Какая оперативность! Словно знали…

Верка орала, сипела, хрипела… Лежала вниз головой на наклонном полу, а перед ней была пропасть этажа в четыре.

— Дер-жись… — поскрежетал сквозь зубы Олег.

— Мамочка! Мамочка! Мамочка!

— Дер-жись, дура… Вниз не смотри.

Верка, будто услышав его, раскинула руки, вцепилась руками за вздыбившиеся на краю доски. Притихла.

Мелкий моросящий дождь смывал пыль с лица и рук Олега. Штанина пижамы Верки темнела, напитываясь влагой.

— Дер-жись…

— Дер-жусь…

Время, по-видимому, тоже упало вниз — Олег его не ощущал… Он видел только Веркину розовую пяточку и смешные морщинки на ступне. «Эх, пощекотать бы. Засмеялась бы Верка, мелко-мелко и тоненько хихикая…»

— Дер-жись…

— Дер-жусь…

«Где же спасатели? Может нас не видно? Надо кричать… Они услышат и придут… И спасут… Наверно…»

— Дер-жись…

— Дер-жусь…

— Руку! Руку давай! Хватайся за руку! Давай, девочка, давай… Отпусти её, слышишь! Отпусти, парень!

— Я бою-юсь! — Верка крупно дрожала и оглядывалась на Олега.

Олег с трудом растянул подобие улыбки.

— Иди… — в последний момент, неимоверным усилием разжал пальцы и отпустил Веркину пижаму, стянутую с неё почти до колен и оголившую белую попу.

— Давай! Вот так… Я держу тебя, девочка, не бойся. Вот так! Вниз не смотри. Пятый, пятый… Есть! Трави назад по-малу…

Рация удовлетворённо прошипела и лестница медленно поползла вниз.

— А его? Я его не оставлю! И его надо… У него нога сло-ма-на… Он кровью истекает! — Верка потянулась было рукой в сторону Олега.

— Тихо, девочка, тихо. Мы вернёмся за ним…

Верка медленно удалялась вместе с видимым куском лестницы в крепких объятиях спасателя. Всё ниже и ниже. Вот, сейчас они скроются за рваным краем… Верка шепчет одними губами:

— Держись…

— …

— Держись!..

— …

— Ты не можешь войти. Оставь их.

— А ты как вошёл?

— Мне открылись сами. Вовремя.

— Да? Выходит, тебе можно, а мне нельзя?

— Выходит так.

— Ну, и как ты там?

— Нормально. А ты — там?

— Тоже ничего.

— Тогда не спеши…