Он откинул капюшон, но на меня не взглянул. С его плаща на пол стекали потоки воды, образуя лужу. Этой ночью природа бушевала.

Отец подкинул в очаг два полена и обратился ко мне.

— Пойдем.

Совсем не хотелось менять теплый плед на мокрый плащ, но возвращение Тилля того стоило. Я отложил книгу в сторону, натянул на ноги стоявшие под креслом сапоги и закутался в дождевик.

— Пап, а сколько Тилля не было?

— Восемь лет. Ты был еще маленьким, когда он ушел.

— Ммм… — протянул я.

Мы оба знали, что разговор об этом существе повторялся уже не раз, но упоминание имени создавало ощущение его присутствия, и от этого становилось легче. Сейчас, после возвращения Тилля, особой радости в голосе отца я не слышал, да и сам не знал, радоваться мне или сохранять спокойствие.

Мы вышли на крыльцо, освещаемое тусклым светом керосиновой лампы. Ее огонек дрожал и пытался спрятаться при каждом порыве ветра, то укорачивая, то удлиняя тени окружавших лампу предметов. Навес не спасал от мокрых плёток дождя, стегавших полы наших плащей и сапоги. Тучи на небе прогнулись под тяжестью воды, скопившейся в них, и напоминали ватный матрац, если смотреть на него лежа под пружинной кроватью. Пригибавшиеся чуть ли не до земли ветви деревьев и порывы дождя создавали непрерывный шум, вынуждавший кричать, чтобы рядом стоящий мог услышать хоть слово.

Отец дал мне знак следовать за ним. Придерживая края капюшонов, мы спустились к лесу и двинулись по заполненной водой тропинке. Потоки воды, излившейся с неба, прорывались даже через могучие кроны сосен. Ноги вязли в липкой грязи, которая пристала к сапогам и значительно увеличила их вес. Время, казалось, растворилось в дожде и шло медленнее, чем обычно.

Когда деревья остались позади, и мы вышли на поляну, отец остановился. Он заглянул мне в лицо и прокричал:

— Не устал?!

Я помотал головой.

— Немного осталось! — добавил он и кивнул.

Снова его спина стала для меня ориентиром. От поляны тропа шла по полю с высоким камышом, сильно согнутым под тяжестью воды. Пришлось сомкнуть края капюшона, оставив лишь отверстие для глаз, чтобы мокрые листья камыша не стегали по лицу.

Я пытался вспомнить, как выглядит Тилль, но не сумел вызвать даже смутное представление о его внешности. О нем я знал только из рассказов старших. Когда Тилль находился рядом с людьми, жизнь была другой. Дождь шел не так часто, ветер был не таким сильным, тучи не постоянно покрывали небо. Когда рядом был Тилль, не нужно было прятаться. Но он ушел. Никто не знал причину, но все поняли, насколько его не хватает.

Отец внезапно остановился, и я налетел на его спину, тихо ойкнув.

— Ты чего? — спросил он, и я удивился тому, что отлично его слышу. На моих глазах стихия улеглась.

Шума больше не было. С неба не падала вода, камыш не норовил оставить на щеке красную полосу, ветер не выл над головой. Я посмотрел вверх. Тучи разошлись в стороны, и меж ними, излучая ласковый желтый свет, выглянула луна.

— Пап, — спросил я, — это Тилль сделал, да?

— Да, сынок, — ответил он, — Посмотри.

Я вышел из-за его спины. Перед нами возвышался холм. На его вершине стоял плоский камень, на котором кто-то сидел, сильно сгорбившись и опираясь на длинную палку.

Отец взял меня за руку, и мы поднялись на холм.

Тилль оказался худым существом, отдаленно напоминавшим человека. На теле его совсем не было волос, кожа цвета хвои была покрыта язвами и волдырями. Лицо свое он закрыл какой-то тряпицей, лишь глубоко спрятанные глаза оглядывали нас.

— Здравствуй, Тилль, — сказал отец.

— Здравствуйте, — повторил я.

— Вырос? — спросил Тилль, глядя на меня. Голос его оказался тихим и мелодичным.

— Не так, как хотелось бы, — ответил отец, — Сам знаешь, как тут всё медленно. Ты насовсем?

— Нет. Комитет не простил меня за дружбу с заключенными. Что, совсем плохо?

— Ты всё видел.

— Видел… Сколько времени прошло?

— Восьмерка.

— Кошмар. На Тогортуме суд всего три дня шел.

Они замолчали.

— Что дальше? — первым подал голос отец.

— Меня сослали сюда. Скоро лишат права влиять на природу.

— Наша дверь открыта для тебя, ты знаешь. На Земле осталось мало мест, не смытых водой, и это — одно из них. Будем выживать, пока… — отец замолчал и покосился на меня, — Давай поможем Тиллю добраться до дома, сынок.

Обратно мы шли уже по высохшей траве под нежный шорох листьев и дружный хор лягушек. Тилль опирался на наши плечи — его изломанную палку мы оставили на холме — и своим мягким голосом рассказывал о том, как шел суд, и что ему пришлось перенести на Тогортуме. Я слушал его, пытаясь запомнить незнакомые названия и слова, чтобы потом задать отцу кучу вопросов. Вопросов о том, как мы оказались на этой странной дождливой планете Земля, о том, откуда мы родом и где моя мама. Вопросов о Тогортуме, Тилле, непонятном жестоком Комитете и ссылках на другие планеты.

Но самым главным вопросом, казавшимся величайшей загадкой Вселенной, был вопрос о том, почему за дружбу между живыми существами могут наказывать.