— В какую прорубь?.. — пролепетала Клавка и, не оборачиваясь на стул, потянулась рукой к нему.

— В какую, в какую!.. В дальнюю, под вётлами, где в Озеро вход.

— О-ох! — охнула и подломилась в ногах Клавка, так и не нащупав стула, медленно стала оседать на пол. Бабка Настя кинулась к ней, подхватила под руки, пытаясь удержать. Вместе и сели на пол медленно.

— Что ж ты… Оглашенная… Кто так новости приносит-то? — дед Матвей засуетился, расставив руки, не зная чем помочь бабам, — жив хоть, Мишка-то?

— Жив, жив! Только мокрый весь и подмёрз немного. Его уже повёз Савельич на своём «Уазике» в районку…

— Вот баламутка-то! Вот Бог соседушку-то присватал! Смотри-ка чо наделала, — дед бухнулся на колени перед дочерью, засуетился, — Клавушка, доча, очнися… Да что же это?..

Клава уронила голову на плечо. Бледная, без сознания. А руки с живота своего, уже громадного на последнем месяце, так и не убрала. Прикрыла от всякого в последний момент. Бабка Настя испуганно охала где-то под ней…

Ленка заметила гранёный графин на столе, накрытый салфеткой, мигом — крышку долой и прямо из горла… облилась, конечно, даже не заметив этого, кинулась к Клаве. Властно отстранила рукой деда Матвея, мельтешившего попусту, густо прыснула на обморочную, прямо в лицо. Помогло! Клава зажмурилась крепко и, почти сразу же, раскрыла глаза. Увидев Ленку близко-близко, схватила правой рукой за ворот, левую так и не сняв с живота — привычка уже материнская…

— Живой?!!

— Да живой, живой! Пустите, — напугавшись грозного вида Клавы, прикрылась ладошкой, увернулась от взгляда.

— Быстро говори, что с ним? — словно протрезвев, строго потребовала от Ленки.

Старики пока копошились на полу, а Клавка, силком усадив Ленку в стул, повторила:

— Быстро говори, что с ним?

— Что знаю, то и скажу… — Ленка уже поняла, что она здесь — центр внимания и, пока не услышат от неё всё происшествие, не тронут.

— Лена, что с Мишей, не рви душу-то?

— Я сама видала только, как его в машину Савельича грузили. И разговор слыхала. Водитель директорский — Витька тому говорил, что увидел Мишку в проруби случайно — собаку свою, убежавшую, выглядывал с бугра, что за сараями. Говорит: «Смотрю, а в проруби что-то чёрное возится, шевелится… Я туда, вроде, а что руками-то сделаешь? Назад, к сараю, грабли, верёвку схватил, да к проруби…»

— Что ты сочинение-то тут рассказываешь, не в школе небось… — возмутился дед Матвей, уже поднявший бабку Настю.

— Не перебивайте, папа…. Ну!.. — как ей духу-то хватало сдерживаться, Клавке-то?

— Ну!.. Я и рассказываю. Витька, хоть и толстый, как бегемот, а полкилометра, грит, за пять минут добежал. Грабли не достали — верёвку бросил. Мишка за верёвку-то ухватился, он его и вытянул. Мишка уже почти замёрз и тонул почти…

— Ох… — перепугалась совсем уж бабка

— Да цыц ты, старая, жив же! Жив же? — потребовал подтверждения старик Матвей у Ленки. Ленка обнадёживающе закивала.

— Слава Боженьке, Витьку силищей-то не обидел. Он его от проруби до конторы на себе почти бегом…. Вместе с лебедем…. Мишка его так и не выпустил.

— Какого такого лебедя? — вставил дед вопрос, косясь подозрительно

— Знамо, какого — нашего. Который зимовать в проруби остался. У которого лебедиху-то браконьеры подстрелили осенью…. Он же без неё не полетел. А зима-то вона как рано встала. Вот он и вмёрз, а Мишка топором его вырубал…

— Ох… — опять же бабка Настя.

— Теперь Мишку — в больницу, а лебедя — в район. В зоопарк, сказали, отправят.

— А… Мишка-то, Мишка-то как? — допытывалась Клава.

— Мишка-то нормально. Сама видела, как Савельич его в Витькин тулуп укутывал и водкой поил. Прям из горлышка! А он песню пел. Там что-то: «… прости меня люби-имая-я…».

— ?..

— А я на него и не в обиде, тёть Клав…

— Эть, ты, шустрая! — дед Матвей уже с любовью и хитрецой смотрел на Ленку.

— А что я? — Ленка зарделась и потупилась.

Клава, обняла её и прижала к себе, облегчённо вздохнув. Любила она соседку, как дочку свою.

— Беги к дяде Мите, Лен. Он в бане полки чинит. Да не пужай, как нас, сходу-то. Осторожненько…. Скажи, пусть лошадь запрягает. К Мишке ехать надо, — и через паузу короткую со вздохом, — да и мне, по-моему пора… в больницу-то. Теперь точно — пора.