Окраина земли, это то, что осталось от городка, названия которого никто не помнил. Село, деревня, поселение, все эти общепринятые названия никак не подходили к десятку домов, что были раскиданы ни как не меньше чем за километр друг от друга. Просто Окраина земли. По близости не было дорог, не было электричества. По правде говоря, это никого не волновало. Каждый человек здесь привыкал к этому еще с пеленок. Все, что тут было, это поля, морковь да домики.

И именно на этих полях, между островков морковной ботвы любили играть дети. Да, даже в таком гиблом месте, лишенном перспектив есть дети. Дети есть везде, и, может быть, это надежда на спасение......

Во что они тут играли? Да они и сами не знали. Названия у игры не было. Да и какое может быть название у игры, в которую играют ночью. Современные родители могут ужаснуться: как же мол, детям нужно спать ночью, а не играть в странные игры черте где, без присмотра и защиты!!! Родители, не забывайте, это Окраина земли, и все самое страшное давно живет в городах, под вашим же собственным боком. Просто приглядитесь повнимательнее и закройте свои рты!

Игра напоминала собой смесь "Сломанного телефона" (если это название кому-то о чем-то говорит) и "В какой руке" (про эту игру давно все забыли, скорее всего). Играли в нее строго по правилам; ведущий должен спросить игрока, в какой руке находится предмет у водившего. Если игрок не угадывал, то становился ведущим, а предмет незаметно передавался кому-нибудь из оставшихся игроков, как в "Колечке". Все это происходило под считалочку, которая постоянно менялась, так что приводить ее целиком бессмысленно. Правда, там было два ключевых слова; устал и камень. Устал — имелось в виду, что считалочка заканчивается, а камнем обозначался предмет, который передавался из ладони в ладонь. Не всегда этим предметом был камень. Это могло быть чем угодно. Даже дешевой сережкой.

В эту ночь дети как всегда собрались на середине поля, между островками морковной ботвы. Ночь, собственно как и день, выдалась ветреной и прохладной. Небо напоминало то самое распаханное поле, где и сидели в кружке четверо детей. Облака цепляли землю своими рваными краями, а между ними пробивался слабый лунный свет, похожий на разбавленный молочный коктейль. И уж совсем редко луна показывала свой бок. Только тогда, когда облака разрешали ей это. Откуда-то издалека ветер доносил шум листвы, вырывая его из огромного оврага где-то на западе. Иногда мимо детей проносились гудки машин, или, по крайней мере, нечто похожее.

В доме с южной стороны появился свет. И тут же погас.

— Сегодня жуткая ночка! — проговорил мальчишка лет двенадцати. — Вы знаете об этом?

— Тебя послушать, так каждая ночь жуткая! — сказала рыжая девчонка. Она положила на землю старую пуховую подушку и села.

— Говори как хочешь. — сказал мальчик. Он поправил кепку и оглядел друзей. — Сегодня именно эта ночь. Так говорит мой отец. А он поумнее ваших.

— Это он так говорит? — спросил паренек. Его пухлое лицо дернулось в усмешке, а глаза пробежали по окрестностям.

— Так и есть.

— Слушай, Саш, может хватит? — спросила его девчонка лет тринадцати. Она сидела на доске, сложив по-турецки ноги. Ее звали Света — Мы пришли сюда играть, а не обсуждать достоинства и недостатки наших родителей.

Саша усмехнулся и сказал:

— Ладно. Но я прав. Вот увидите. Кто водит?

— А мы не считались. — сказала девочка, что сидела на подушке.

— Так начинай. — предложил пухлый паренек. — Ты взяла?

Девчонка покопалась в кармане джинс и выудила оттуда медное колечко. За тем она положила его на дощечку посреди круга, который образовали дети, и начала считалочку, при каждом слове указывая на игроков.

Жил был парень на селе

Он ходил навеселе

Никогда не горевал

Камни в поле доставал

Но однажды вымок весь

И вселился в него бес

Камня больше не достал

Потому что подустал!

Ее палец остановился, указывая в грудь паренька, с пухлыми щеками.

— Вот черт! — сказал он и быстро схватил колечко.

Ветер все дул, гоняя высохшую ботву и разговаривая шорохом листьев, что шумели в далеком овраге. Тучи пробегали мимо, изредка останавливаясь и пялясь на детей посреди поля. Иногда капли дождя падали на булыжники, коих тут было полно, но дождя не было.

— Кто ведущий? — спросил Саша. — Давайте я?

— Пожалуйста. — ответила Женя. Та, что с рыжими волосами.

— Хорошо. — он снова поправил кепку, покряхтел (так делал его отец, когда собирался произнести длинную речь. Чаще это было в начале осени, когда люди собирались обсуждать урожай), и сказал. — Женя, в какой руке?

Она посмотрела на Колю, так звали паренька с пухлыми щеками. Он держал кулаки за спиной, а глаза устремил в небо.

— В какой руке? — повторил он. В голосе слышалось нетерпение. Правильно, кому хочется быть просто ведущим, а не игроком!

Женя молча сидела и только глаза ее расширялись. Кожа стала бледной, но в ночной темноте этого было не так заметно.

— Ну ты, рыжая — конопатая!!! — прокричал Саша. — Ты когда-нибудь откроешь свой паршивый рот?

Женя вздрогнула и подалась назад. Ей послышалось? Или он действительно сказал это? Но ведь так говорил с ней...

— Обычно тебя не заткнуть! — продолжал он. — А тут ты молчишь!

Слезы закрыли ей глаза. Темнота вокруг стала мутной, расплывчатой, дергающейся.

— Ты прекрасно знаешь, — продолжал он сладким голосом, — что я терпеть не могу, когда ты начинаешь плакать. Ты ведь это знаешь?

Женя кивнула, но со слезами поделать ничего не смогла. Ужас наполнил ее и расплескался вокруг, издавая противный запах плесени и сырой земли. Напротив нее сидел не мальчишка, но ее отец... Ее мертвый отец. Именно так он разговаривал с ней, пока не отдал концы от похмелья. Пусть мама говорила, что он умер "от сердца", но она-то знала — он умер по тому, что во время не опохмелился.

Она вскрикнула, когда отец посмотрел на нее. Так он смотрел на нее перед тем, как.....

— Нет, папа, я не хочу... Мне опять будет больно... — прошептала она. Но это не действовало тогда, когда он был жив, так по чему же будет действовать сейчас?

— Тогда будет просто. — ласково проговорил отец. — Мать узнает, куда ты дела ее золотую цепочку. А самое главное — ей станет известно, что ты сделала с куклой, которую она подарила тебе на Новый год. — он улыбнулся своей проклятой, самодовольной улыбкой. — Помнишь? Ты сожгла ее там, — он указал куда-то налево, — возле туалета.

Это была чистая правда. Но она не могла поступить по другому, по тому, что всем сердцем ненавидела эту куклу. Ей казалось, что ее пластмассовые ноги вдруг зашевелятся, пухлые, искусственные губы раздвинуться, и она станет уговаривать ее всегда слушаться отца. Однако Женя помнила, какая радость была на лице матери, когда та дарила ей куклу. Помнила, как светились ее глаза, как дрожали ее тонкие, белые пальцы — а понравиться ли дочурке подарок? Но в памяти осталось и то, как за спиной матери стоял отец и улыбался чему-то своему. Да. Она сожгла эту куклу: отчасти из-за этой его улыбочки. Но была еще причина: тогда кукла в первый раз усмехнулась. И оскалилась.

— Но папа... — Женя всхлипнула. — Я боюсь эту куклу.

— Что она бормочет? — Спросил Коля. На его лице появилось недоумение. — Кто-нибудь может разобрать?

— Иди сюда, малышка. — сказал отец, и протянул руки. Запахло перегаром. Из желудка к горлу подкатила мерзкая, горькая жидкость и Женя поняла, что ее вот-вот вырвет.

— Женя? Ты будешь играть? — спросил Саша. Он то и дело поглядывал на поля.

— НЕТ!!!!!!!!! — выкрикнула она и откинулась назад, так, будто кто-то толкнул ее.

Саша осмотрел друзей, подняв брови вверх. Света скривила губы, говоря что, мол, у меня нет слов. Коля лишь дернул плечами. Было видно, что разговаривать ни кому из них не хочется.

Ветер дул с прежней силой, не замедляя и не увеличивая скорости. Его уже ни кто не замечал. Ровно, как и скрипучего звука в одном из домов. Звука, который издают старые доски.

— Будем дальше играть? — спросил Коля. Он поежился, глядя на Женю. Она вся сжалась, губы шевелились, а глаза напоминали белые дыры.

— А у тебя есть предложение получше?? — спросил Саша. Он то же смотрел на Женю, и было видно, как он пытается разобрать по губам слова. — Мне не очень хочется переться домой среди ночи. Этой ночи. Тем более мой дом самый дальний.

— Послушайте. Давайте доиграем. — предложила Света. — Как только кто-нибудь угадывает, мы сразу идем домой. — она немного помолчала а потом спросила. — Как вы думаете, с ней все в порядке?

Необъяснимое желание продолжить игру накрепко засело в груди.

— Ничего страшного. — заявил Саша. — У них в семейке все "того". — Света покосилась на него. — Что? Разве не так? Помнишь, как ее папаша бегал с палкой по всей округе и звал на помощь какую-то пятую роту?

— Ладно. — Света махнула рукой. Все равно переспорить его не представлялось возможным. — Давайте я поведу.

— А мне что, так и продолжать держать это кольцо? — спросил Коля. Казалось, что оно начинает тяжелеть, и эта тяжесть ему не нравилась.

— Давай сюда. — недовольно проговорил Саша. Коля убрал из-за спины руки и хотел было отдать кольцо приятелю, но Саша вскрикнул:

— Стоп!!! По правилам!!!!

Коля вытянул перед собой руки и закрыл глаза, после чего разжал ладони, передав кольцо Саше. От радости, что больше не придется сжимать его, он гоготнул. Стало легче, но от одного взгляда на Женю мороз опять пробежался по спине.

— В какой руке? — спросила Света. Коля вытаращился на нее, будто она сказала что-то такое, от чего волосы дыбом становятся.

Где-то неподалеку скрипнула доска. Ветер с радостью донес этот звук до его ушей. Сердце замерло, и Коля подумал о том, а пойдет ли оно снова? Он обернулся на звук и застыл. То, что он увидел, походило на кошмарный сон какого-нибудь больного воображения. Доски выезжали из темноты. Они тихо выплывали и, ложась на землю, поскрипывали. И продолжали скрипеть, пока их не заглушали новые доски, которые выскакивали из темноты плавными накатами. Новые доски со своим новым скрипом. Они приближались к мальчику и он, не отдавая себе отчета, всматривался в них: он видел каждую щепочку, торчащую из боков, видел лопнувшую бурую краску и черные дыры на месте отвалившейся. Доски надвигались на него как нечто неизбежное, нечто невозможное. По две, друг за другом, в длину, Что-то сверкнуло в небе и на миг, на один лишь миг показалось, будто где-то в начале этих досок, где-то в далекой, далекой кутерьме ветра, появился силуэт. Это был кто-то высокий, с длинными руками, тот, кто ходит только по старым, скрипучим доскам. Тот, кого Коля мог бы узнать только по шороху его ветхой, пахнущей затхлостью одежде. Да, именно одежду он видел в своей комнате, когда засыпал. Клочки старой материи всегда валялись у него рядом с кроватью. Иногда это был подол с неровным швом, иногда лацкан воротника, иногда рукав, заляпанный грязью. Таких частей было уже больше пятидесяти. Он боялся считать их, но цифры сами застревали в голове, когда он выбрасывал куски одежды в окно. 69 их было. Потом стали появляться пуговицы. Такие темные, с фиолетовыми разводами. Их было восемь. И вот пуговицы он никак не мог выбросить. Он боялся их, точнее, был от них в ужасе, но, не смотря на, это Коле нравились переливы внутри пластмассы. Они напоминали ему о небе. О том небе, на которое разлили краску. Эти пуговицы он таскал в кармане, в специально сшитом для них мешочке. Совсем недавно пришло опасение, что кто-то может украсть их, и мальчик зашил мешочек в рубаху, возле кармана.

Порыв ветра ударил в лицо, и где-то на западе сверкнула молния, осветив то, что ветер принес к его ногам. Коля зажмурился, настолько была яркой вспышка, а когда открыл глаза, то увидел кусочек подола плаща возле себя. Это была серая, покрывшаяся плесенью материя. Семидесятая по счету. Без сомнений — последняя. Коля даже не заметил, как рука машинально поднялась к карману, где были зашиты пуговицы. Опасения, что их украдут, переросли в страх, а страх в ужас, когда последние две доски остановились в нескольких сантиметрах от него. Наступила тишина, а через секунду скрип вспорол ее как секирой. Кто-то шел по доскам. Шаг за шагом, шаг за шагом, скрип, скрип, скрип, скрип... Он хотел было вскрикнуть, но ничего не вышло. Тогда он попытался пошевелиться, но не двинулся с места. За тем он зажмурился и застыл. Так он делал дома. Но что-то подсказывало ему что здесь, посреди поля, внутри ветра, на Окраине земли, надеяться на чудо бессмысленно.

— Саш, что происходит? — спросила Света, когда после многочисленных вопросов Коля так и не открыл рта. Он просто смотрел куда в сторону, напоминая памятник, который Света видела когда-то давно. Тогда они всей семьей ездили на похороны кого-то из родственников. Она была еще слишком мала, что бы запомнить кого именно. Но запомнила она другое. А именно могилу за высоким, кованым забором, возле которой сидел гранитный мальчик. Он прижимал голову к коленям и, точно так же как Коля, смотрел куда-то в сторону. Тогда Света спросила маму: "За чем тут поставили мальчика?"

— Говорят, — ответила мать, — что здесь похоронена женщина, которая подобрала на улице мальчишку, примерно твоего возраста. Воспитала его, и он стал знаменитым скульптором. А когда она умерла, он, в память о ее доброте, установил памятник самого себя. В том виде, в котором женщина нашла его.

— Я не знаю. — ответил Саша. Он смотрел то на Женю, которая продолжала бормотать нечто нечленораздельное, то на Колю, который не моргая уставился влево, так, будто увидел призрака. — Вот ей Богу не вру! Не знаю......

— Может... — Света помолчала. — Может, пойдем отсюда?

— Нет!!!! — Выкрикнул Саша. Слово выскочило из него так резко и так громко, что он сам испугался. — Нам нужно доиграть!

— С чего ты взял? — проговорила она тихо. Саша едва расслышал ее слова.

— Мне так кажется... — он замолк, а когда вновь заговорил, голос его дрожал. — Мы ведь всегда доигрывали? Правда ведь? Мы всегда доигрывали и никогда не прерывали игру...

Света снова посмотрела на Колю и... Увидела не своего друга, а тот памятник. Того мальчика, что сидел на коленях, склонив голову. В памяти, как кадры кинофильма стали всплывать воспоминания. Она стоит одна рядом с могилой неизвестной женщины. А мальчик смотрит на нее, и ... плачет. Ей становиться жалко его. Он выглядит таким несчастным. Его каменные глаза смотрят на нее, а его рот открывается и из него выскакивают слова. Страшные, заставляющие сжиматься в комочек слова. Ветер ударил ей в лицо, здоровенная капля дождя упала на лоб и медленно поползла вниз по лицу. Задержавшись на брови, она упала на ресницы и потекла по нежной коже щеки.

Что он говорил тогда? Она не помнила, но это было не важно. По тому, что он заговорил сейчас. Его голос был тяжелым и злым, совсем не похожий на человеческий. Он ведь был камнем? Не так ли? Света уже не могла однозначно ответить на этот вопрос.

— Да, она нашла меня. — говорил каменный мальчик и при каждом движении губ на землю падал гранитный песок с его щек. Он осыпался, обнажая что-то белое, что-то страшное. — И взяла к себе. Добрая, милая старушка, которая никогда и никого не приглашала на чай. Она никогда не сидела у подъезда на лавочке, и никогда не переговаривалась с соседками, облокотившись локтями на перила балкона. Ей было это без надобности. И знаешь по чему??

Света покачала головой. Ее расширенные от смеси удивления и ужаса глаза не отрывались от белой кожи, что пряталась за гранитом. Ее становилось все больше и больше по мере того, как камень трескался и падал на влажную, дрожащую от ветра землю.

— По тому, что у нее был я. — Мальчик улыбнулся. Эта улыбка скорее походила на оскал. Один глаз, освободившись от гранитного плена, сверкнул в темноте, и уставился на девочку, по щеке которой все еще скатывалось слезинка с неба. — И я был ей развлечением. Оооо! — протянул он. — Ты даже не представляешь, как она развлекалась со мной. По всякому. Как хотела! И когда эта старая карга сдохла, я установил ей этот долбанный памятник. Это единственная правда из той истории, что рассказала тебе мать. Но не по тому, что мне запомнилась ее доброта. Наоборот, для того, что бы эта чертова старуха всегда помнила о том, сколько горя она принесла в мою жизнь.

Гранит открыл его лицо; это был лысый мужчина, лет пятидесяти. Тусклые, зеленоватые, бегающие глаза сумасшедшего, словно прилипшие к переносице. И искривленные в ухмылке губы.

— Я знаю, эта сука выходит ночью к своей могиле и сидит там, дергая мой памятник за плечи, пытаясь разбудить и попросить прощения. Но что я тебе рассказываю..........

Он вдруг замолк. Лицо вновь стало гранитным. Ветер пронес мимо сухую морковную ботву. Потом еще одну. И еще. За тем ветер на миг стих, а через секунду его мощный, похожий на штормовой, порыв обрушил на Свету тысячи сухих листьев, таких, что бывают на старых кладбищах. И из этого вихря вышла старая женщина. Она молча подошла к памятнику сзади, а по тому не увидела, как улыбнулся мальчик. Кусочек гранита едва не отвалился с уголков его губ, но он вовремя схватил его языком и удержал на месте.

Саша смотрел на друзей. Его темно-каштановые волосы развивал ветер, теперь сильный, резкий и холодный. Блеснула молния, а за ней незамедлительно последовал раскат грома такой силы, что на миг его оглушило. А когда способность слышать вновь вернулась, то все обычные, привычные звуки исчезли. Саша услышал совсем не то, что должен был. Ни раскатов грома. Ни порывов ветра. Ни шелеста далекой листвы. Ничего кроме голосов. Их было много, и они сливались в жуткий хор, где разобрать слов было не возможно. Голоса впивались ему в мозг, растворялись в нем, появляясь вновь: дребезжали, пытаясь говорить стекла в старом доме, скрежетали, пытаясь хохотать ржавые гвозди, в досках на полу, кто-то нашептывал песнь черепам в заброшенных склепах.

— Иди сюда, девочка моя!!! — шептал мужской голос. Саша повернулся на голос и увидел Женю, которая сидела напротив него и с ужасом смотрела на мужчину. Он тянул к ней свои искривленные артритом, или временем руки и шептал так ласково, что Саша сначала не понял, по чему в глазах Жени застыл ужас.

— Ты же знаешь, дочка, что папа не причинит тебе вреда. Папа никогда не причинит вреда своей дочке. Это было бы не правильно. — он не говорил. Он пел. — Но ты можешь доставить папе удовольствие. Помнишь, ммм, мням-мням!

Он приближался к ней медленно и его руки уже коснулись ее плеч, когда Саша различил всхлипывания и обернулся. Плакал Коля. Его круглое лицо стало красным от слез. Глаза были закрыты. Он дрожал всем телом.

— Пожалуйста, не подходи ко мне. — рыдал он. Саша увидел старые доски и фигуру в темных тряпках. Тот, кто прятался за этим рваньем, сидел на корточках и прилаживал кусок недостающего подола огромной блестящей иглой, в ушке которого не было нитки.

— Мне осталось не долго. — проговорил он. — А когда я разделаюсь с одеждой, мне понадобятся пуговицы, которые ты украл у меня. Те, похожие на небо. Того неба, на которое разлили краску. Ты отдашь их мне? Или будешь по-прежнему жадным мальчишкой?

— Эти пуговицы мои... — простонал Коля. Он все не открывал глаз. Он был похож но скомканное белое одеяло, которое могло говорить и трястись. — Это мои пуговицы! — и вдруг он открыл глаза и заорал. — За чем ты оставил их?? Ты потерял их!! Я их нашел!!!! Они мои!!!

Тот, кто прятался за тряпьем, поднялся во весь рост и расхохотался так, что никакой гром не мог перекрыть этого жуткого смеха. Все еще хохоча, он направился к Коле. Его глаза блестели от слез, но Саша разглядел еще кое-что: отчаяние. Хотя такого слова он тогда не знал. Потянуло копотью и чем-то еще, схожим по запаху с пропавшим сыром. Он отвернулся, но тут же пожалел об этом, по тому, что увидел картину, из-за которой едва не потерял сознание. На его глазах мужчина лет пятидесяти одной рукой душил старую женщину, а другой держал за подбородок Свету. Ее перепуганный взгляд бегал с мужчины на старушку и обратно. Казалось, что она силиться что-то понять, но не может. А по тому она просто тупо таращится на происходящее, попискивая как мышка. Мужчина говорил и говорил, и с каждым словом его голос становился все громче и громче:

— Смотри!!! — рычал он. — Смотри!!! Твоя мамаша вешала тебе лапшу на уши!!! Эта старая тварь превратила меня в монстра, в убийцу. В дегенерата! И от всего этого мне никогда не избавиться!! Даже после смерти!! Я точно знаю, по тому, что я умер!!! И у меня даже могилы нет! Даже памятки, что жил такой-то такой-то!!! Только материалы следствия под тремя замками секретности!!!

— Сынок! — шептала старуха. — Это не так уж плохо!!! Ты ведь всегда был не против!

— ДА!!! — рявкнул он. — По тому, что боялся вновь оказаться на улице! Хотя может, так было бы и лучше!!!

У Саши закружилась голова. Он огляделся вокруг, и вдруг все стало другим. Все стало белым. Везде был свет, а совсем рядом с его кроватью сидели две женщины и массивный мужчина в очках, оправа которых была позолоченной. Их лица были взволнованны, и, может быть, напуганы.

— Доктор!! — выкрикнула одна из женщин. Ее голос показался Саше знакомым. Да и лицо... — Где он, черт возьми! Доктор! У него снова припадок!!!

В белой комнате показался человек в халате. За ним вошла девушка лет двадцати пяти. В ее руках был шприц. Постепенно Саша начал вспоминать что произошло. Сначала по одному моменту, потом воспоминания потекли как ручей. Он почувствовал кровь на губах и понял: это кровоточил нос. Такое бывало с ним каждый раз, когда случались эти... припадки? Так назвала их Женя? Но она ошиблась. Это было кое-что похуже.

— Всем выйти! — скомандовал доктор.

Две женщины и мужчина молча вышли. Но Саша захватил краем глаза то, что сделала Света. Она улыбнулась ему на прощанье, но то была улыбка жалости и снисхождения. Его покорежило.

Когда лекарство подействовало и Саша успокоился, в палате никого не было. Тогда он достал из-под подушки то, что оставила Света. Это была записка. Короткая, но здесь и не нужно было много слов.

Сашенька

Все мы говорим тебе спасибо. Говорим и будем говорить всегда, когда будем просыпаться среди ночи не от кошмарных воспоминаний, а от плача наших детей. Спасибо тебе, миленький. Ты всегда будешь в наших сердцах.

твои друзья на веки; Коля, Женя, Света.

"Да. — проскочила в его голове мысль. — Но, я буду вечно видеть эти кошмары. То, что произошло в ту ночь. То, что досталось мне от вас. На Окраине земли"

КОНЕЦ

27 ИЮНЯ 2005 Г.