За мечтой

***

— Ты у меня просто красавица! — мамины руки пахли печеньем с корицей и были успокаивающе теплыми. — Твое платье лучше чем у Марины — твое в облаках! Ты настоящая звездочка. Звездулька моя.

Мама заразительно улыбнулась, и она — отчетливо помнила — улыбнулась в ответ. Страх растаял, как облако, розовое платье подружки уже не казалось таким удивительно-замечатльным. Погладив теплый, пушистый воротник, посмотрела маме в глаза и увидев в них глубокую нежность, прильнула, крепко обхватив ее шею детскими ручками.

— Мама, а облака, они такие же мягкие? — прошептала она, словно спрашивая о какой-то тайне.

— Да, — и мама аккуратно чмокнула ее в нос.

Позже, лет в десять, у нее родилась мечта. Они летели в Геленджик самолетом. Единственный раз — всей семьей. Все волновало — ожидание неизвестного, толпы народа, громадное, белоснежное здание со стеклянными стенами, мелодичная трель репродуктора. Женский голос, лившийся откуда-то из под потолка и заполнявший все пространство вокруг, отправлял самолеты в самые разные уголки страны. Она была уже "почти взрослой", но здесь ее уверенная самостоятельность казалась слишком маленькой и таяла, растворяясь в потоках незнакомых, спешащих куда-то, таких серьезных мужчин и женщин и таких же серьезных детей. Папа — то же серьезный, как и все вокруг, усадил их с мамой в зале ожидания и исчез на несколько бесконечных минут. В тот момент ей захотелось расплакаться, но мама, почувствовав ее состояние, присела на корточки напротив и чуть наклонив голову, внимательно посмотрела в ее лицо.

— Не-вол-нуй-ся, — с расстановкой, чуть на распев произнесла она. — В небе очень красиво, тебе понравится.

Она протянула руку и поправила дочери воротник. Рука чуть дрожала, и девочка поняла, что мама сама ужасно нервничает, это, почему-то, ее успокоило. Через минуту вернулся папа, он раздал им по эскимо, потрепал дочь по голове, подмигнул.

— Знаешь из чего они здесь мороженное делают?

— Из молока?

— Нет! — с деланным возмущением воскликнул папа — Когда самолет пролетает сквозь облака, они набиваются в двигатели, их насосом откачивают в специальные резервуары — он руками показал что-то бесформенное — а так как на высоте ужасно холодно, облака за время полета застывают и их остается только нарезать и полить шоколадом. — он сохранял серьезное лицо, но веселые искорки в глазах выдавали его с головой.

— Мам, а разве на высоте холодно?

— Двоешница! Вас же в школе этому учат! — мама укоризненно нахмурилась.

— У меня ни одной двойки в этом году, — девочка надула губы и отвернулась к окну. За окном взлетал ТУ-134.

Над бескрайним, белоснежным одеялом облаков сверкало солнце. Оно казалось умытым, свежим и удивительно ярким — таким, каким его никогда не увидеть с земли. Ослепительная белизна внизу и невероятная глубина неба где-то там — еще выше чем солнце. Невесомые, дымчатые шары, легкие, воздушные снежки, курчавые россыпи расстилались непрерывным ковром на сколько хватало глаз. Мерно гудели двигатели, по салону временами пробегали стюардессы, а она не могла оторваться от иллюминатора. На откидном столике напротив весь полет нетронутым простоял стакан с лимонадом. А ей... Ей хотелось растворится где-то там, за бортом самолета, набирать и подбрасывать охапки облачного волшебства и лететь, лететь самой, лететь мимо солнца и быть свободной и бесконечной, как это небо.

***

— Хочешь я подарю тебе мечту?

Ей хотелось, конечно хотелось, что-бы он подарил ей мечту. Но хотелось и конкретики — какую мечту он хочет ей подарить? В двадцать лет у любой девушки набирается приличный чемоданчик мечт, и когда "он" — тот, который кажется "тем самым" что-то дарит, почти всегда оказывается, что вот именно об этом и мечталось. Мучительно вспоминая, о каких мечтах успела ему рассказать за год их знакомства, она подняла на него глаза и встретив внимательный с лукавыми искорками, взгляд его серых глаз, ответила просто:

— Хочу.

Закрыв глаза, она протянула к нему ладошки с растопыренными пальцами и тоном обезьянки из мультфильма выпалила:

— Дари!

Томительно засосало под ложечкой, воображение нарисовало, как он дарит ей тот замечательный тортик, который она видела вчера (и о котором ей действительно слегка "взмечтнулось") и от обиды ей тут же захотелось всплакнуть. А он, тем временем, шагнул между ее рук и прижал ее к себе. "Да какая, в самом деле, разница, что он подарит" — решила она, утопая в его объятьях.

В проклятом кукурузнике ужасно трясло. Гул наполнял кабину, воздух, набивался под шлем и доставал до самого сердца. Руки тряслись, но, кажется, отдельно от общей вибрации — как-то по своему. Перетянутая ремнями парашютного рюкзака она не могла думать ни о чем кроме высоты, с которой ее сейчас сбросят.

А еще она проклинала. Себя — за доверчивость, мягкотелость и болтливость. Его — за дурацкий энтузиазм и нездоровую фантазию. Проклинала скуластую улыбку инструктора, проклинала самолет, его пилотов, облака и "облачное" платьице из детских воспоминаний.

— Готовы? — инструктор кричал сквозь гул глядя на нее и еще троих девочек — таких же "пассажиров" с парашютами за спиной.

— Нет! — Взвизгнули "пассажирки" в унисон.

— Иди сюда скорей, — инструктор смотрел чуть насмешливо, но металлические нотки в его голосе парализовывали волю. Мотая головой и сквозь стук зубов выговаривая:

— Нет, нет, я не хочу! — Она шагнула к нему.

Из открытого люка он выпнул ее, кажется, слегка поддав под зад коленом. На секунду обида захлестнула страх, но лишь на секунду — она падала в облако. В голове успела промелькнуть мысль, что облако совсем не такое белое, как те, в детстве, за иллюминатором, а серое и невзрачное. В следующую секунду она ввалилась во влажную, холодную полумглу. Полумгла мазнула ее липким языком по открытому ветру лицу и тот час выплюнула — дальше, в низ. А внизу, далеко-далеко — раскинулось поле аэродрома — накатанной земляной взлетной полосы, ромбик березовой рощицы, блестящие крестики самолетов. Всем существом ощутив, как стремительно приближается к ней родная планета, вспомнив какая земля на самом деле твердая, она закричала, вцепившись в перетянувшие ее тело лямки, и в то же мгновение дикий рывок вбил ее крик обратно в грудь.

Сквозь купол парашюта просвечивало солнце, вверху пунктирными линиями тянулись вереницы облаков. Они были белыми. Готовясь к удару о почву, вспоминая инструктаж она крепко сжала ноги и вдруг с сожалением осознала, что не набрала, как мечталось, охапку волшебства, и перед тем, как земля стукнула ее по ступням, поняла, что придется опять лететь на этом проклятом кукурузнике. За мечтой.