BoRoDaCh — Путь Семена

Поэтому Сёма рос оптимистом. Оптимисты уверены, что все будет хорошо, не смотря ни на что. Пессимист понимает, что проглоченный гвоздь раздерет ему кишечник. Оптимист верит, что гвоздь выйдет со стулом. Поэтому пессимисты не глотают гвозди.

Сёма крутился в дурной компании. Ни в чем себе не отказывал. Просыпался в неудобных позах и одетым. Избегал маминого взгляда. Предпочитал укору головную боль.

Его окружали сомнительные личности. У некоторых в нагрудных карманах были припрятаны обугленные ложки. Сёма считал их своими друзьями. Приходил на выручку, поддерживал, помогал материально. Самым близким его другом значился двухметровый человек по прозвищу Пыпа.

У Пыпы была собственная квартира, выдержанная в духе минимализма. Кое-где не доставало обоев, из мебели — одна антресоль, входная дверь закрывалась на сложенную в несколько раз газету. В Пыпиной квартире часто ночевали какие-то люди. Их было набросано по всему полу.

Пыпа нигде не работал. Называл себя вольным художником. Не пренебрегал подачками. Закалял в себе дух предпринимательства. Однажды раздобыл где-то целое ведро говядины. Прошелся по соседям, мясо продавал по бросовой цене.

— Откуда мясо, Пыпа? — спрашивали у него.

— Да бабка корову забила, — смущенно отвечал он.

Мама Сёмы тоже прикупила пару килограммов. Следом за Пыпой по соседям прошелся мужчина по фамилии Хоботков. Его портрет висел на доске почета около градообразующего комбината. Примерный семьянин, двое детей, пьет только по праздникам и «с крайней». У Хоботкова пропал пес, дог по кличке Лорд. Соседи сложили два плюс два. Пыпу хотели линчевать. Но тот, пьяный в стельку и безумный, заперся у себя в квартире и, вцепившись в дверную ручку, кричал:

— Я видел вашего дога в сквере! Он пил вермут и играл в преферанс! На нем был твидовый пиджак! Аргументируйте, суки!

***

Мама видела в Сёме его отца, безнадежного пьяницу. То есть понимала, что не договорила сыну всей правды. Что белая полоса может и не подоспеть. Мама не могла так просто этого оставить. Сперва она действовала увещевательно. После решительно. Затем комбинированно. Но все безрезультатно.

Ее Сёма катился в бездну. Своими силами она никак не могла противостоять этому падению. Поэтому мама прибегла к помощи третьих лиц.

Она переступила порог одноэтажного неприметного здания. Внутри ее встретили вежливые и улыбчивые люди. Все такие чистые и приятные, передвигаются плавно и без суеты. В руках держат брошюры и маленькие книжицы в мягком переплете. Приглашают маму в просторный зал со сценой. Там за трибуной стоит невысокого роста мужчина с плешью на голове и в очках. Внешность, вызывающая доверие. Он приветствует маму Сёмы. Его примеру следуют все остальные люди. Маме даже неловко от такого обилия внимания. Мужчина много и красноречиво говорит, умело жонглирует интонациями, манипулирует тональностями. Все поминает кого-то, кого стоит славить.

Потом все вместе они читают молитву. Мама не знает слов, ей дают книжицу. Маме неожиданно становится хорошо на душе, легко, ее словно раздувает от нахлынувших чувств. После службы она подходит к плешивому мужчине и сердечно его благодарит. Тот говорит что-то о десятине. Мама мотыляет головой, мол, конечно, какие вопросы. Тот уточняет, какой у мамы доход. Она говорит, что дохода нет, одна пенсия.

— От каждого по возможностям, сестра, — коверкает коммунистический лозунг плешивый.

Мама прикладывается к тыльной стороне его ладони. Тот отвечает, что у них так не принято. Мама рассказывает о своем Сёме, растрачивается на слезы. Мужчина понимающе покачивает головой. И не таких спасали. Главное, чтобы Сёма сам этого хотел, понимал всю необходимость перемен.

***

Сёма проснулся у Пыпы. За грязным окном — неопределенное время суток, во рту нагадили мыши, в теле — последствия вымаранной вакханалии. Он с трудом поднялся, удивился именно такому расположению горизонта. Пробрался на кухню в поисках воды. Проходя мимо спальни, периферийным зрением что-то приметил. Или кого-то. Сёма сделал шаг назад. На потолочном крюке болтался человек. Сёма позвал Пыпу. Тот выбрался из завала человеческих тел. Подошел.

— Это Саша. Где он умудрился раздобыть веревку? — сказал он.

От соседей вызвали милицию. Сёма поплел домой. Мама сидела в зале и смотрела телевизор.

— Спаси, мама, — сказал Сёма.

***

Сёма не пьет уже больше года. Регулярно посещает службу. Развивает бизнес. У него мебельная фабрика и магазин. У него лишний вес. Его знакомят с красивой прихожанкой по имени Галина. Она выше его на голову. Сёма моментально влюбляется. Церковь занимается приготовлениями к свадьбе. До торжественной церемонии молодым разрешаются только невинные свидания. Без прикосновений или не дай Боже. Сёма и Галина беспрекословно подчиняются. Их помыслы невинны. Взгляд Сёмы приковывает крестик, лежащий в ложбинке Галининых грудей, а не сами груди.

Спустя несколько месяцев пастор дает добро на проведение свадьбы. Церковь, что тот муравейник, переполошилась в приготовлениях. Круг приглашенных строго ограничен: только прихожане. Как исключение — отец Сёмы, не желающий менять многократно проверенный запой на сомнительный вектор пути к самоочищению. Сёма всеми правдами и неправдами добивается того, чтобы в столь торжественный день неподалеку от него был и его друг Пыпа.

— Только с позволения пастора, — сказала мама Сёмы, с трепетом вспоминая раздувшийся, рыхлый нос Пыпы.

Она верила в трезвость рассудка ее наставника. Но тот подвел маму. Услышав, в каких условиях обитает друг Сёмы, пастор изрек следующее:

— Он обездолен. Он пал. Мы должны отворить врата и распахнуть наши объятия пред заблудшей овцой.

Заблудшая овца с радостью откликнулась на приглашение. Церемония проходила непосредственно в здании церкви. Столы ломились от яств. Пыпа шарил глазами, выискивая знакомые изгибы бутылок. Пренебрежительно отзывался о голубцах. Ощутимо нервничал.

— Не по-христиански, — в итоге сказал он и встал из-за стола.

Вернулся Пыпа спустя несколько минут. Изрядно повеселевший. Прокричал: «Горько!». Ему ответили, что здесь так не принято.

— Сладко! — проскандировали гости.

— Нехристи, — заметил Пыпа.

Действо протекало вяло и даже монотонно. Улыбки отдавали умилением, но не безудержностью. Пыпа, как мог, вносил оживление. Тщательно буйствовал. Протестовал. Дискутировал с соседом справа. Утверждал, что всему есть предел. Что во грехе не так уж и скверно. Есть и свои светлые стороны. Он даже когда-то помнил, какие.

Ребенок одной из прихожанок, мальчик лет восьми, вышел на условную сцену с флейтой.

— О! Музон! — обрадовался Пыпа.

Он встал. Принялся приглашать пожилую даму на танец. Женщина прикрыла глаза в предобморочной готовности. Вмешался Сёма.

— Будь добр, угомонись, — сказал он.

— Рубикон преодолет! — ответил Пыпа.

— Как друга прошу.

— Ты сильно изменился, Сёмочка, — расплакался Пыпа.

Сёма вывел его на улицу. Вызвал такси. Попросил водителя проследить. Вернулся к растерянной и расстроенной Галине. Уверил ее, что с Пыпой все в полном ажуре.

— Мне все равно, что с ним. Пообещай, что этот человек никогда не переступит порог нашего дома.

Сёме пришлось пообещать.

***

Бизнес Сёмы разрастался. Он приобрел кожаный портфель для бумаг и солидности. Обзавелся вторым подбородком, первым ребенком. Назвали Максимом. Раз в полгода организовывал отдых для Галины и сына. Крымский воздух благотворно влиял на здоровье его семьи. Сам Сёма увлекся моделированием. Собирал из мелких деталей самолеты времен Второй Мировой Войны.

Иногда Сёма навещал своих старых друзей. Спонсировал их сабантуи. Сам попивал кефир или ряженку. Смотрелся атавизмом. Розовощекость в той среде была в диковинку.

Пыпу он пристроил к себе грузчиком. Несмотря на протесты Галины. Один раз Пыпа не удержал стенку шкафа. Она выскользнула и ушибла ногу его напарнику. В ноге что-то подозрительно хрустнуло, стенка треснула.

— Повезло, что не рояль, — сказал Пыпа.

Сёма оплатил лечение работника и замену стенки. Пыпу никак не наказал. Вспомнил слова пастора. Прикрылся ими, как тентом. Тем более, что Пыпа пообещал бросить пить. Хотя бы на работе. Какое-то время и впрямь поражал трезвостью.

***

Однажды у Сёмы потребовали деньги. Не его — заемные. Сёма держал в тайне тот факт, что бизнес переживал тяжелые времена. Что выросла аренда, что уменьшилось количество заказов. Он не хотел расстраивать Галину, которая вот-вот должна была разродиться девочкой. Сёма просчитался. Он занял крупную сумму у одного неприятного человека. У этого человека на содержании имелись люди, превосходно умевшие бить других людей. Знали такие места, о которых не догадывался иной врач-хирург.

К Сёме пришли. Напомнили об обязательствах. Говорили вежливо, мягко. Один из посетителей даже оттер ногтем засохшую каплю кофе с обшивки кресла. Сёма уверил, что вложится в сроки. Когда громилы ушли, в кабинет ворвался Пыпа. В руках у него была монтировка.

— Порешу! — крикнул он.

— Успокойся, — сказал Сёма. Его лицо было покрыто испариной.

— Сложности? — спросил Пыпа.

— Определенно, — ответил Сёма и ввел друга в суть дела.

— Я познакомлю тебя кое с кем. Он может помочь. Не человек — личность! — пообещал Пыпа.

Сёме стало не по себе. Засосало под ложечкой, по позвоночнику пробежал мерзкий холодок. Он прикинул, что хуже: громилы кредитора или окружение Пыпы. Посчитал, что разница невелика. И все же согласился на встречу.

Личностью оказался субтильный, патлатый мужчина с неприятным взглядом. Суетящимся и неспокойным. Мужчину звали Игорем.

— Можно Гога, — сказал он.

— Откуда ты, Гога? — спросил Сёма для поддержания разговора.

— Из тюрьмы, — признался он, — А чуть ранее лечился от помешательства.

— Буйный нрав и легкие разногласия с системой правосудия, — пояснил Пыпа, — Суть вопроса я изложил.

Гога авторитетно кряхтел. Пристально изучал Сёму. Курил. Пах чесноком. В слове «алкоголь» делал ударение на первом слоге. Облагораживал, придавал некоего фармацевтического лоску. Никуда особо при этом не торопился. Долг над ним не довлел. Потом он между делом предложил ограбить какой-нибудь банк. Пыпа его поддержал. Сёма мешкал. Потом вспомнил о Галине, детях и, собственно, себе. И заговорил о деталях.

***

У них был один пистолет на троих. Сёма держал его при себе. Пыпа сидел за баранкой рабочего грузовичка. Сёма питал слабую надежду, что они могут врезаться в столб. Но Пыпа, на удивление, вел предельно аккуратно. Как бабушка. Гога давал последние наставления, повторял детали нехитрой операции. Банк троица выбрала маленький и неприметный, расположенный в спальном районе. Один охранник, пистолет присох к кобуре, касса.

Перед тем как войти, Сёма и Гога надели на головы колготы.

— Примитивно, но эффективно, — пояснил Гога.

— С Богом! — пожелал им удачи Пыпа.

В банке все прошло на удивление гладко. Никто не верещал, охранник не строил из себя героя. Пока грабители требовали у кассира наличность, он держал в руках сборник сканвордов. Устало следил за передвижениями возмутителей спокойствия.

Девушка-кассирша побледнела, когда на нее уставилось дуло пистолета. Сказала, что у нее двое детей. Сёма ответил, что он ее понимает. И что, скорее всего, стрелять не будет.

— Инкассация еще утром как была, — виновато проинформировала девушка.

— Что это значит? — заверещал Гога.

— Что денег нет, — ответил Сёма.

— Совсем чуть-чуть, — подтвердила кассирша.

— Давай все, что есть! — закричал Гога, — И золото с ушей снимай!

— А это не золото, — ответила кассирша, — У меня на него аллергия.

Девушка послушно собрала в пакет все, что барахталось у нее в сейфе. Подельники ретировались.

— Не густо, — заметил Пыпа, когда они сели в машину.

— Рули молча, — ответил Сёма.

— Куда едем? — спросил Пыпа.

— Домой.

***

Обогнув переполошившуюся жену, Сёма прошел на кухню. Вывалил на стол содержимое пакета. Несколько аккуратных пачек, перетянутых резинкой. Мобильный телефон.

— Что это? — спросила Галина.

В дверь настойчиво постучали.

— Кто это? — спросила Галина.

— Это за мной, — ответил побледневший Сёма, — Собери, будь добра, вещи. Зубную щетку, теплые носки.

— Но лето ведь на дворе, — удивилась Галина.

— А там и зима, — задумчиво сказал Сёма.

Он открыл дверь. В квартиру вошли несколько мужчин. Все кроме одного с пистолетами наготове.

— Пожалуйста, без фокусов, — сказал единственный безоружный.

На Сёму надели наручники. Галина заплакала, схватилась руками за живот. Из спальни вышел сонный Максим. Он усилил трагическую обстановку, спросив:

— Ты куда, папа?

— В гости к своим новым друзьям, — ответил Сёма.

В гостях Сёме задавали много вопросов. Пыпу и Гогу тоже пригласили. Те в один голос заявили, что организатором и идейным вдохновителем мероприятия был Сёма. «У него был пистолет», — говорили они. «Он запросто мог пальнуть в несчастного кассира», — присовокупил Гога.

Сёму, как лидера преступной группировки, приехала снимать местная телерадиокомпания. Его лицо заретушировали размытыми квадратиками. Пытливо интересовались, почему он так поступил.

— Потому что дурак, — честно признался Сёма.

Ему присудили семь лет лишения свободы с правом досрочного освобождения через три с половиной. На суде мама Сёмы умоляюще смотрела на судью и молила Всевышнего о пощаде, папа Сёмы сдерживал отрыжку — его титаническими усилиями удалось вырвать из цепких лап очередного запоя. Галина почему-то облачилась во все черное. На нее косились с жалостью, но и с осуждением.

***

В тюрьме к Сёме подошла группа мужчин отталкивающего телосложения. Средь покрытых жесткими волосами плеч и выступающих балконами животов скрывался неприметный, скукожившийся старик. Поравнявшись с Сёмой, группа расступилась, и старик выдвинулся на первый план.

— Пастор попросил позаботиться о тебе, — сказал он.

Сёма подумал о том, что даже затянувшаяся черная полоса, нет-нет, но померцает белым светом.

Он провел в тюрьме три года. Лишился второго подбородка, завел новых друзей. У него родилась девочка, и умер отец. Сёма не представлял, как он, выйдя на свободу, сможет догнать убежавшую жизнь.

А потом началась война. Или не война. По сути, конечно, война, но никто не решался дать происходящему такой характеристики. Нагрянуло время дикости, парадоксов, вошедшего в быт ужаса, непоборной глупости, прочно укрепившейся лжи, увязшей в душах кровожадности. Люди ходили на работу под грохот артиллерийских орудий. Жаждали смерти тем, кого еще вчера считали своим братом. Гибли у стен своих домов. Звонили воспитателям уточнить, работает ли детский сад.

Два снаряда попали на территорию тюрьмы. Осколками убило четверых. Установился своеобразный паритет: погибло два надзирателя и два заключенных. Сёма приловчился спать под нарами. В следующий раз снаряд раскурочил одну из тюремных стен. Надзиратели посмотрели на все это дело и решили уйти подобру-поздорову. Заключенные остались предоставленными самим себе. Некоторые последовали примеру бывших охранников. Сёма ждал отмашки старика. Но тот сказал:

— Сидим. Никто не знает, какая власть придет завтра.

А завтра пришли люди в камуфляже. В руках — автоматы, держались самоуверенно, нагло, по-хозяйски. У некоторых была густая борода, у других — только пушок. Все были донельзя серьезны, усердно верили в правое дело.

— Кто не с нами, тот против нас, — сказали люди.

— Содержать вас не на что, — добавили они.

— Послужите на благо Родине.

Сёма оглянулся на старика. Тот пожал плечами, мол, а что я?

***

Мама Сёмы убиралась на кухне. Услышала стук в дверь, открыла. Подумала, что сходит с ума. Облокотилась на стену.

— Здравствуй, мама, — сказал Сёма, — Горячая вода есть?

— Нет, — ответила она, — Но есть борщ. Будешь?

— Само собой.

Сёма поел, попросил добавки. На конфорке бурлила вода в выварке.

— Сёмик, ты сбежал? — спросила мама.

— Нет, — ответил он, — Нас отпустили. Массовая амнистия. Новая метла и все в таком духе.

— У Гали был?

— В процессе.

— Если ты сбежал, то тебе лучше дома не показываться.

— Мама, я не сбежал. Я теперь в рядах армии. Чищу автоматы.

— Но как?

— У них нехватка рук.

— Тебя могут отправить на фронт!

— Не исключено.

— Ты будешь стрелять в людей?

— Предпочту промахнуться.

— Тебя могут убить!

— Будем надеяться, что на той стороне тоже предпочтут промахнуться.

— Я не знаю, что и сказать. Хочется плакать. Когда же начнется светлая полоса, Сёмик?

Сёма откинулся на спинку стула.

— Когда-нибудь, — ответил он, — Или никогда.