Grisha — Мой личный Аокигахара

Вариант состояния

Немытое стекло стесненное грязной серой рамой, словно надломленная оправа от квадратных очков, умещало в себе глубокий порез заката, который лениво затаскивал никчемный день за призрачный горизонт. Этот июль приводил меня в бешенство.

Я лежал на Иссуми и старался не смотреть ей в глаза, так часто бывает, когда занимаешься сексом с девушкой, которую не любишь. Я не любил Иссуми. Любила ли меня она, сейчас было не так важно, я хотел поскорее кончить, выкурить сигарету и, не сказав ни слова, уйти. Я понимал, что незаслуженно унижаю эту девушку, она не должна отвечать за каскад надломов моих жизненных устоев, атрофацию чувств и теперешнее, условно-пограничное состояние психики. Но остановив этот бессмысленный, никому ненужный акт, иначе и не скажешь, я бы сделал еще хуже. Поэтому я продолжал свое телесное, беззвучное присутствие в Иссуми. Я был уверен, что при мне она плакать не станет.

Форма состояния

Если уличный мим, изображающий испуганного канатоходца, вызывает у вас неконтролируемый приступ ужаса, вам становится невыносимо трудно не выстрелить ему в голову на глазах у изумленной толпы зевак, которые фотографируются на фоне этого разукрашенного уродца.

Сегодня во мне окончательно умерла Иссуми. Печеное яблоко, вот самое подходящее словосочетание, характеризующее мое внутреннее послевкусие от этой очевидной смерти, при совершенно живой Иссуми. Терпеть не могу печеные яблоки. Какая-то кукла, усыпив мою бдительность, забила мне уши воском, но я продолжаю слышать беззвучный смех мима срывающегося с несуществующего каната. Моя рука начинает подрагивать. Нервный зевок торжествует мгновенное превосходство над ленью, я чувствую холод собственного дыхания, мой внутренний морг рвется наружу. В нем лежит Иссуми, которая никогда не плакала.

Аокигахара уже очень близок ко мне.