кррр: ПрррривеТ!!! |
fateev: Успокойтесь )) кррр этого точно не писал |
кррр: Я смотрю ты мои шедёвры наизусть цитируешь, молодец, первоисточник нужно знать! |
mynchgausen: Ура, Серёгина вернулась! А он правильно, пусть лучше посуду моет идёт |
mynchgausen: прогресс! |
mynchgausen: сказать, как я тебя спалил? вот сравни твоё прошлое: "Блесканье звезд теперь нас возмущает И солнца свет в окошко не сверкает" и нынешнее "И ты забудешь все мои слова Овалы формы близкие черты лица" |
mynchgausen: ветвегон |
кррр: А рога потом сдаешь, почем за метр берут? |
кррр: А еще для ветвистости? |
mynchgausen: понтокрин |
кррр: Какие ты витамины принимаешь, для роста рогов? |
mynchgausen: не хватает витаминов! |
mynchgausen: путь он завсегда в движении, под лежачий путь труба не течёт |
кррр: На мну рога и хвост не растут в отличии от некоторых |
кррр: Какой еще хвост, испуганно себя общупывает... |
кррр: Смотри, путь свой не заплутай |
mynchgausen: я тебя разоблачил, между строк твой хвост торчит |
кррр: Путь у него бежит вишь ли... |
кррр: Так, так, чтой то ты там мне приписываеШь? |
mynchgausen: путь далёк бежит |
|
Впервые в жизни он ощущал себя человеком. Впервые в жизни он был в безопасности. И даже заплаченная за это цена иногда казалась ему справедливой.
Тайю закрывал глаза на ее размеры, ведь он не был человеком. Если бы он был человеком, он просто не смог бы жить дальше.
Месть — неизвестное для него чувство. Главное для Тайю — это движение. Вся его жизнь была заключена в танце. Сам смысл его существования сводился к этому.
Сцена, танец, и...
Тайю немного сбился с ритма и открыл свои серебристые, глубокие глаза, в моменты эмоционального напряжения темнеющие до темно-серого, почти синего цвета. Взгляд его глаз, идеальной формы, обвел зал и остановился на единственном сидящем в кресле человеке.
Он сидел в кресле, вальяжный, расслабленный. Невысокий, с тонкой костью, с насмешливо изогнутыми синими губами. В какой-то момент Тайю показалось, что он видит перед собой такого же, как он.
В ту же секунду человек упруго поднялся на ноги и, приветственно взмахнув правой рукой, затянутой до локтя в стальную чешуйчатую перчатку, уверенно направился к стоящему на сцене танцору.
Танцор ждал.
Серебристые глаза его, не отрываясь, следили за движениями приближающегося гостя. Что-то внутри Тайю опасалось этого человека. Что-то внутри Тайю не видело в нем опасности.
Тяжелые ботинки, почти типичная для Города обувь, позвякивая пряжками на ремнях, издавали глухой звук, соприкасаясь с деревянной, ведущей на сцену, лестницей.
Тайю ждал.
Глаза незнакомца, неожиданно темно-синие, оказались полны мягкой доброжелательности. Взгляд дорого психиатра, как сказал бы Твигги. Тайю невольно вздрогнул, когда незнакомец разлепил свои синие губы и тихим, почти шелестящим голосом, произнес:
Ошарашенный его видом, почти загипнотизированный, Тайю мог только кивнуть. Он даже не задумался. откуда этому человеку, которого он видит впервые в жизни, известна его история, его самая большая, самая тяжелая тайна?
Он остался стоять столбом, наблюдая, как Туки разворачивается на каблуках и покидает пределы зала. Закрытого зала.
В этом Городе всегда было возможно почти все.