Гараж № 177

В штаб-квартире элитарного клуба веселых знатоков двигателя внутреннего сгорания, царил обычный полумрак и неожиданное спокойствие. Граждане пили антифриз. Помимо натурального сравнения вкусовых качеств оного с одеколоном «Тройной», распитым ранее, обсуждался вопрос безопасного проникновения Тимофея Ильича по кличке «Дед», в собственную квартиру, значившуюся по домовому реестру за номером 41. Непреодолимым препятствием на пути Деда домой, являлась нежная супруга Тимофея, обычная русская баба Прасковья, которая на днях, а если быть точным в среду, глядя как из уст прислонившегося к стене бессовестного мужа каплет слюна, сказала: — еще раз напьешься, убью! Клянусь покойной мамой.

Коллеги Тимофея Ильича по различного рода процессам, знали, что Прасковья никогда не бросала нехитрую вязь доходчивых слов на крыла свирепого борея, поэтому прибывали в немалой скорби и молчаливо взирали на отчаянного самоубийцу, который, самоотверженно выливал в рот остатки технической жидкости. Один из сочувствующих, аккуратно вычищая углом напильника грязь из-под ногтей, икнул и веско спросил:

— Как же ты теперь, Ильич?

Тимофей задумался и привычным движением руки избавился от зуда в чреслах:

— Да, спит, наверное, глупая баба, уж полночь скоро. Поди, умаялась за день.

Егор Сергеевич, водопроводчик из местного ЖЭКа, а по призванию лифтер, продекламировал глубоким басом:

— Уж полночь близится, а Ильича все нет. Может, здесь переночуешь?

Дед с благодарностью посмотрел на лифтера-водопроводчика и, грустно улыбнувшись собственным мыслям, поспешил их озвучить внемлющей аудитории:

— Нет, мля, тогда мне точно не жить. Или жить, но уже непосредственно здесь, среди глушителей и карбюраторов, без священного права покидать гараж, как в будни, так и в выходные. А так-то, гляди, может и пронесет. Есть у меня один хитрый способ, наш брат тоже чай не пальцем выточен. Плесни еще, Сергеич.

Квартира № 41.

Скрипучий механизм пыльных часов размеренно щелкнул и, опустив одну из железных шишек чуть ниже, выпустил на временную волю глупую птицу, которая, безжизненным голосом прокуковав двенадцать раз, возвестила пространству квартиры, что наступила пятничная полночь. Когда затихло последнее, двенадцатое эхо, Прасковья встала, движением напрочь лишенным жеманства повела плечами, и, отложив в сторону кроссворд, который вогнал женщину в ступор вопросом — «Кому на Руси жить хорошо. Автор. 8 букв» — словно желая еще раз убедиться в реальности происходящего, посмотрела на часы. Подойдя к обувному ящику, Прасковья уверенно опустила три пальца в банку с гуталином и провела ими по лицу. Нанесение боевого окраса далось женщине с легкостью, ибо нервы ее и терпение были на пределе, а общее физическое состояние восьмидесяти четырех привыкших к домашнему труду килограммов, натурально на мощном взводе. Взяв в руку немаленькую чугунную сковородку, женщина погасила свет и чуть-чуть приоткрыла входную дверь.

В чудеса Прасковья перестала верить уже давно, примерно через год после свадьбы, поэтому в очередной раз не дождавшись супруга с работы, она не стала звонить в больницы и морги, хотя, прикидывая вес сковородки, женщина понимала, что сегодня ночью сотрудники городского морга, возможно, познакомятся с нею лично.

Все было просто и весьма привычно, под машину Тимофей не попадал, силикатный продукт ему на голову не падал и инопланетяне его не похищали. Ильич пил. И прибывая в объятиях зеленого змия, был отвратителен, чем, безусловно, очень раздражал терпеливую Прасковью. И в тот момент, когда Тимофей неожиданно стал справлять малую нужду непосредственно в штаны, так сказать — недонеся, терпение Прасковьи достигло высшей точки Эвереста.

Хитрый ход Ильича.

Полная луна посеребрила листья клена у подъезда Тимофея Ильича. Где-то завыли собаки, летняя полночь призывала упырей и вурдалаков покинуть душные гробы и ржавые склепы. Пытаясь сохранять шаткое равновесие и стараясь резко не сократить колеблющееся расстояние от лица до асфальта, в обоссанных брюках и превосходном настроении, домой возвращался свободный туарег и гордый варяг, камикадзе Тимофей Ильич Прохоров. Слегка пугая дворовых котов антифризовой отрыжкой, Дед приближался к дому имея четкий план «Барбаросса». Учитывая то, что сотрудники СС в лице жены Прасковьи, изъяли у него ключи от дома еще по прошлогодней весне, дабы обеспечить тотальный контроль над приходами, уходами и тайными явками разведчика, хитропропитый шпион Тимофей, успел сделать три с половиной десятка дубликатов. Что давало слабую надежду на диверсионное проникновение в стан врага, бесцеремонно воспользовавшись крепким сном фюрера в юбке. Однако Тимофей прекрасно понимал, что недооценивать противника, это верный путь к провалу, поэтому решил воспользоваться своей агентурной сетью, причем самым надежным, не одним литром завербованным агентом, Николаем, живущим этажом выше.

Условный сигнал — три камня в окно. Отзыв агента — чё за на….

Агент Колян был на грани провала, ведение двойной игры требовало колоссального умственного напряжения и самоотдачи, поэтому он пил ночью, один, без закуски и что придется. Его часто рвало шифровками, он менял цвет лица и ловко сливался с ночным небом. В центре его очень ценили. Кодовое имя — «Изгой».

Оценив с высоты своего балкона состояние измученного антифризом партизана, Николай отчетливо понял свои цели и задачи и не колебался ни секунды.

Задачи и цели Агента «Изгой».

— под видом неприметного и безобидного соседа, который просто вышел покурить в полночь, проникнуть на общее с резидентом межэтажье;

— визуально оценить степень угрозы физического насилия и наличие засады или дозора;

— проверить закрыта ли дверь конспиративной квартиры, и не слышен ли храп или посапывание Прасковьи фон Геббельс;

— подать условный сигнал резиденту и сразу же уйти в глухое подполье на три-четыре дня не отбрасывая тени;

Спустя 4 минуты 37 секунд, преисполненный гордости «Изгой» Николай, сигнализировал Тимофею, что путь свободен, кинув в него секретным окурком. Ильич громко икнул, поднял чинарик и открыл дверь подъезда.

Ответный ход.

В ставке рейха не дремали, и как бывало говаривал старик Адольф, а по совместительству покойный тесть Тимофея Ильича: — на самую хитрую пятую точку, всегда найдется нужный стержень с подходящей резьбой. Поэтому, как только Прасковья Борман услышала, что этажом выше начался беспонтовый кипишь, она осторожно прикрыла дверь бункера, отошла на несколько шагов и стала сладко всхрапывать. Охота на единорога началась. Горловая трель храпа Прасковьи, подействовал на шпиона, словно манок на утку, он потерся возле двери, покашлял, затих и рванул на верх. Ржавым зевком скрипнула дверь подъезда, ловушка захлопнулась и, решив лупить наотмашь по горизонтальной оси, Прасковья прицелилась, задержала дыхание и размахнулась.

Ошибка резидента.

Воздействие антифриза на мозг человеческого индивида, изучено не в полной мере, хотя заядлых практиков хватает с лихвой и Тимофей Ильич был далеко не новичок. Однако, преодолев первый этаж, физическая выносливость подвела резидента, система курсовой стабилизации автопилота вошла штопор и каждая новая ступенька давалась бойцу с трудом. Используя стену, как естественную и, вполне привычную опору, мужчина стоически карабкался на третий этаж, путаясь в собственных ногах и противоречивых мыслях. На лестничной клетке второго этажа, патриот выплюнул истлевший окурок и, оглядевшись по мрачным сторонам, внезапно решил — если что, мне терять нечего, пойду на штурм. Ускользающие перила не давались Тимофею в руки, стены были ненадежны, обмоченные штаны стесняли движение, рассчитывать красавец мог только на себя. Остановившись в трех шагах от заветной двери, Дед заранее приготовил плохо пахнущий мокрый ключ, перекрестился и взялся за ручку бункера.

Катарсис Прасковьи.

Буквально на секунду опередив диверсанта, Прасковья резко толкнула дверь и, мгновенно запеленговав цель, мощный спусковой механизм крупнокалиберной гаубицы, обжигая праведным гневом руку женщины, опустил на голову Тимофея разрывной сковородочный заряд. Гулкое и насыщенное «Б-О-О-О-М-М-М», словно удар церковного колокола, наполнило тишину подъезда вестью, что награда, таки, нашла героя. Живущая по соседству старушка, вздрогнула и перекрестилась. Удар у Прасковьи получился линейный, с ускорением, практически без отдачи и сожаления, обычная классическая атака в лоб. Лоб, кстати, неотягощенный Тимофеевым умом, довольно привычно срезонировал, а охлаждающая автомобильная жидкость, резонно остудила горячий натиск чугуна, от неожиданности партизана качнуло, он опустился задней осью на ступеньки, а идущие впротивоход движению тела глаза, стали вылизать из орбит, как в мультиках про Тома и Джери. Ильич встал на четвереньки, зашипел на супругу крупным пятнистым аспидом и, брызжа слюной, потянулся к карману полосатой рубахи, видимо за капсулой с цианидом. Прасковья, с детства боявшаяся змей, как черт ладана, склонила голову набок, вздохнула, и решила добить шипящего гада. Б-О-О-О-М-М-М!!! Старушка соседка уловила мелодию и душевно запела «Вечерний звон», а Тимофей Ильич, испустив слабеющий рык, скоропостижно обмочился и, потеряв сознание, как ранее остатки совести, остался лежать в луже мочевого антифриза, без надежды на сострадание и денег на опохмел.