На обочине одного из митингов переступал с ноги на ногу человек, державший над головой самодельный плакатик с незамысловатой надписью «Долой бюрократов!» Красными буквами на белом фоне. Конечно, плакат был глуп и безлик, что понимал сам автор. Что поделать, не был он силен в буквах и фразах, зато столь же мощен он был в схемах, чертежах, расчетах. Даже фамилия у него была вполне математическая — Циферов. Правда, соответствовала она лишь математике в том понимании, в каком ее знают школьники да бухгалтера. Сам же Цыферов ведал ее много-много глубже.

Звали Цыферова — Михаил Иванович. Частое в русском языке имя-отчество. Глинка, Калинин и еще сотни тысяч никому не известных Михаилов Ивановичей по всей русской земле.

Он пошел на митинг потому, что сегодня ему больше идти было некуда. Труд его жизни замер в блестящее и неподвижное изделие…

Люди, проходившие мимо, внимания на него не обращали. Его внешность казалась им малоприметной, да вообще его никто не знал. Разнообразных эстрадных артистов да трибунных крикунов знают, конечно, много лучше, вернее — их просто ЗНАЮТ. У них даже берут автографы. Между тем неприметные вроде бы гении, вроде Михаила Ивановича, и есть те люди, которые определяют пути, ведущие цивилизацию в ее будущее. Такого никогда не смогут совершать ни эстрадные, ни трибунные двуногие громкоговорители.

Михаил Иванович бросил свой плакат на улице, больше держать его не хотелось. Он направился домой, но по дороге изменил направление своего движения. Зашагал в сторону вокзала, влез в брюхо полутемной электрички, поехал…

Он не жаждал славы, не алкал известности. Он только желал жизни тому, что выплыло из его мыслей. Возможно, оно было и рождено в мыслях, но, может, пришло в них откуда-то извне, снаружи, точно не от людей… Давать жизнь его детищу никто не собирался, а сам он был не тем человеком, который мог ее дать ибо кроме головы да умелых рук больше ничего не имел.

Нальется ли его чудо жизненной силой — завтра? В это трудно поверить, потому что едва ли власть возьмут такие же люди, как он. Скорее, туда прорвутся трибунные громкоговорители которые так жаждут в обществе — верха, любою ценой, ни с чем не считаясь. Что там будет с «верхом» нынешним — не суть важно, скорее всего — смогут договориться, они уж поймут друг друга. Едва ли в их союзе будет больше жизни и для людей, и для металла, чем сейчас!

Дома ждали жена и сын. Как жена гения, супруга Циферова не была обласкана его вниманием к себе. Мысли Михаила всегда вращались на просторах, далеких от нее. А так как творение гения не обрело жизни, то она не имела за отсутствие ласк никакого вознаграждения. И потому была мрачна и сварлива, даже — зла. Сын же сочувствовал отцу и с удовольствием обучался у него, чего мать, конечно, не одобряла. «Шел бы лучше в юристы или экономисты. Им и платят много, и по телевизору их с утра до ночи показывают! А что инженера?! Плюнул — да растер!» — ворчала она.

Из электрички Михаил Иванович выбрался на пригородной платформе и зашагал к даче знаменитого некогда формата «шесть соток». Из жилых построек — домишка с собачью конуру, да два сараюшки. Земля на участке была ровной и гладкой, вовсе не знакомой с лопатой и тяпкой. Это вызывало частые недоуменные взгляды радикулитных соседей.

Сам Циферов был уверен, что земельные участки работникам НИИ выдавали лишь для того, чтоб подготовить их к возможной войне. Объяви военный день в Институте, заставь рыть окопы, к примеру, так все попрячутся и разбегутся, липовых справок о болезни принесут, или еще что-нибудь. Вдобавок специальный человек нужен. А на даче то же самое — добровольно и с песней, и тот, кто имеет шесть соток, на войне уже не упадет в обморок от вида лопаты, или от необходимости сделать марш-бросок. И в блиндаже проживет тоже без кровохарканья. Михаил Иванович был с этим согласен, но свою службу Родине видел все-таки в другом.

В сараюшке, обитом серой вагонкой, обитал первый, экспериментальный образец его детища, высотой в человечий рост. В таком виде он мог сделать много-много полезной работы, а если его увеличить раз в десять, то число его «профессий» возросло бы раз в сто.

Первая буква книги его гигантского труда была написана в 1962 году.

Старинный телевизор КВН сквозь большую линзу показывал блестящую иглу с огненным хвостом, вонзившуюся в небо. Потом экран (вернее — лупу) занимал смеющийся весельчак в летной форме с майорскими погонами на плечах и звездой Героя на груди. Кругом ликовала народная толпа, и чувствовалась, что радость людей искренна, и течет она от самых их сердец. Власти эту радость разделяли, потому первые космические годы прошли, как времена удивительного единства «верхов» с «низами».

Больше всех почуяли легкость времени, конечно, дети, которые без подсказок родителей и воспитателей играли в космонавтов. «Космическим кораблем» для них могло сделаться хоть поваленное дерево, хоть сломанные качели. В ЖЭКах быстро нашлись умные головы, и для поддержки ребячьего почина принялись варить во дворах игрушечные ракеты и красить их серебристой краской. Проблема выращивания «космического поколения» была решена.

Миша в ту пору был студентом Горного Института. Разумеется, от прорыва в космос не осталось в стороне и горное дело. Космические корабли требовали для себя редкоземельных металлов и титана, которые прежде никто не добывал, ибо не было в них нужды. Ныне требовалось отыскивать их месторождения, разрабатывать технологии добычи и обогащения, что оказывалось непросто из-за малого содержания этих элементов в горной породе. Редкие металлы на то и редкие, чтоб их было мало, а титан хоть и не редок, но сильно распылен по всей земной коре…

Но Циферов думал не об этом. У него возникла удивительная мысль о том, что полет в космос должен обязательно сопровождаться и зеркальным прорывом в земные глубины. Зачем?! Однозначно Михаил Иванович сказать об этом не мог, но он чувствовал, что именно так должно быть согласно знаменитому закону диалектики, гласящему о единстве и борьбе противоположностей. На каждый тезис должен быть антитезис, вместе они дадут синтез и переведут жизнь на новый уровень. Эту истину зубрили не только в институтах, но и в последних классах школ, но, увы, учителя диалектики чаще всего не понимали сами того, чему учат, и, конечно, не могли сделать и какие-нибудь выводы.

А Циферов смело предположил, что бросок высоту без симметричного броска в глубину, рано или поздно приведет к тому, что космонавтика зачахнет, остановится на близких к Земле орбитах.

Так Миша и увлекся машинами, способными быстро проходить сквозь горные породы. Громоздкие проходческие щиты, которые он изучал на занятиях, грызли породу столь медленно, что невольно наводили на мысль насчет изобретения чего-нибудь более быстрого. Их громоздкость вместе с тем требовала для установки муравьиных объемов ручного труда самой грубой, самой суровой его разновидности — с отбойным молотком и лопатой, с кайлом и кувалдой.

Скоро Миша беседовал с дедом, изобретателем из уходящей в прошлое, дореактивной поры.

«С детства кротиков люблю. Как в детстве этих интереснейших зверей находил, так не отрываясь наблюдал, как они лапками в землю зарываются. Иной раз поймаю кротишку, в ящик с землей посажу, и смотрю, как он копается. Лучше всякого кино! Под землей крот — король, а на земле он, конечно — беспомощен, его глаза лишь пятно света и видят. Мальчишки часто их потому обижают, и я, всегда за кротов заступался, в драку из-за них лез, меня самого Кротом дразнили даже! Но я не обижался, ведь Крот — благородное животное, и кличка такая не обидна!

Так я и решил машину придумывать, чтоб землю наподобие крота рыла. Тогда рентген только-только появился, я как об этом узнал, так сразу со своим кротом Нибелунгом в медицинский институт отправился. Там его рентгеном и снимал, пока он землю в ящике рыл, кадр за кадром, чтоб знать в точности, как его кости и суставы работают. Все рассмотрел, по кадрам! Эта коллекция снимков и сейчас у меня на память хранится. Правда, Нибелунг вскоре издох, жаль его было до слез! Тогда еще не знали, что рентген, когда его много — вреден. Теперь скажу, что хорошо, что я о том не знал. Ведь если бы я знал, то пришлось бы мучиться и метаться между жалостью к кроту и необходимостью делать работу. А так Нибелунга похоронил в родную стихию, но работу — сделал!

После осталось дело техники. Перевести лапы Нибелунга в металл, пользуясь знаниями по механике и сопромату. Сделал я чертежи, заказал изготовление железного крота, после испытывал его, искал ошибки и недоработки, снова исправлял, опять заказывал. Потом оставалось тихонько ждать принятие изобретения к серийному производству. Голову и туловище, разумеется, я заменил на кабину управления и источник энергии. Готовое изделие мы по общему согласию назвали «Субтеррина», что значит — подземная. По сходству с субмариной, что в переводе с латыни значит — под— морская. Ну, благозвучнее, в вольном переводе — подводная. А название «Нибелунг», увы, не прижилось…»

— Почему же Вы крота своего так странно назвали? — удивился Циферов.

— В те годы Гитлеровская Германия еще не считалась врагом. Ее тогда считали не просто союзником, но — другом. Слова «фашист» еще вообще ничего не значило, а по отношению к немцам его и не применяли. В Германии видели социалистическое государство, только иного рода, чем мы. Кстати, тогда много русских новорожденных назвали Адольфами и Эльзами, Германами (Титов — живой пример) и Евами. Наверное, и у Вас такие на курсе есть?!

— У нас есть Герочка, Гертруда Владимировна. Только я думал, что ее имя от сокращения «Герой труда»…

— Эх, такие имена-сокращения были в моде в 20-е годы, и те Гертруды — уже сорокалетние дамочки, а не молодые девчонки, как ваша! Кстати, если уж про имена заговорили, то один мой помощник назвал свою дочку Субтеррина. Имя, наверняка единственное в мире!

— Значит, о Вашей подземной лодке даже такая память есть?!

— Уже нет, она сменила имя на Катерина, и правильно, как я считаю, сделала. А вот папа ее сделал глупость! Что за имя такое — «подземная»?! Каждый знает, что там, под землей, только мертвецы лежат! И лодка наша тоже мертворожденной оказалась…

— Ну а Нибелунг все же откуда? Такого имени я не слыхал!

— Ах, да… В ту пору и немецкие сказки на русский переводили и издавали. Была и такая толстая книга сказок «Сказания о Нибелунгах». Там — про народ, который в сердцевине Земли живет, куда когда-то с поверхности, с погибшей земли на Северном Полюсе ушел. Для него земное ядро — это Солнце, оно светит ему и греет его. Черное Солнце. В их честь своего крота я и назвал!

— Вы верили в тот народ?!

— Как сказать! Мечтал пробраться туда, в сердцевину Земли, и посмотреть, есть там люди, или — нету. Жаждал просто. Но моя машина была на то не способна по своей конструкции, и потому в такую глубину все одно — не пробилась бы. Крот же только мягкую почву роет. Лапы машины по сравнению с кротовыми я усилил фрезами, она смогла проходить не только пески и глины, но также — известняк, песчаник, глинистые сланцы, даже мрамор. Но не гранит или базальт! Через них уже не пробиться! Для официальной задачи такой проходимости и не требовалось.

Идея копать подкопы под вражью оборону — стара как мир. Подкопы еще древние римляне практиковали, а Иван Грозный под стены Казани подкопался. Но защиты от подкопов с тех пор так толком и не придумали. От танков она — есть, от самолетов — есть, а от подземной лодки — нет. И сделать ее сложно, ведь горные породы хорошо поглощают и звук, и температуру, и ход радиоволн искажают. Вот и получается удар по противнику с той стороны, где он менее всего ждет, выход в тыл, со всеми вытекающими военными последствиями!

— Почему тогда на вооружение это удивительное оружие не взяли?!

— Образцы часто ломались, — вздохнул дед, — И никуда не деться! Когда много движущихся частей — много и поломок, и никак их не сократить! Наткнется на гранитный валун под землей, к примеру, и одной лапы уже нет. Это как минимум. И с энергетикой сложно. На аккумуляторах много не пророешь, с дизелем под землю не полезешь, кабеля далеко не протащишь. Была идея атомный реактор ставить, но это каких размеров лодка должна быть! Да и при ее аварийности никто бы реактор и не стал ставить. Но самое худшее оказалось в том, что она не могла укреплять за собой забой, и он мог обрушиться. Это привело к трагедии, которую без слез вспоминать не могу… В Крыму это было… Помню, тепло, птички заливаются, от аромата молодых весенних буков пьянеешь шибче, чем от вина, которого тоже — хоть утони. И все это — когда Ленинград в поганом черном снегу тонет!

Помню испытателей. Веселые были ребята, смешливые. Чкалова хотели перещеголять. Ведь он — в воздухе летает, где уже все более-менее известно, а они — под землю собрались, область, для полетов не предназначенную. У одного на кителе дыра была, может и случайная, но он сам про нее со смехом говорил, что — для ордена. Началось испытание, машина вгрызлась в породу и ее корма исчезла в прокопе. Вскоре стих и звук двигателя. А через три часа мне доложили, что пропала связь. Я, в чем был, полез в забой вслед за ней, хоть он и рухнуть мог, кровлю ведь ничего не укрепляло. Там не особенно и пролезешь — все отброшенной породой завалено, «Субтеррина» же за себя ее выбрасывала. И вот я окончательно уперся в стену из камней. Что делать?! Вызвали спасателей, те вручную завал разгребали, пока самих не завалило, трое погибли. На том все и закончилось. Так соколики и остались там, в горе, и как они умирали — одному Богу ведомо…

Проект закрыли, вернее — законсервировали, но расконсервировать его уже никто не собирался. И я не противился. Ребят было жаль, и если мой корабль оказался убийцей, то пусть и он не живет, как бы тяжко для меня это не было. Для кого как, но для меня люди — важнее, это я тогда понял.

— Я слышал, у Вас одна из экспериментальных моделей хранится? Можно на нее посмотреть?!

— Конечно, можно!

Дед провел Мишу в ангар, и тот увидел что-то сложно-механическое, более напоминающее какое-то фантастическое насекомое, чем крота. Глазом инженера Циферов определил, что при таком количестве зубчатых сцеплений и шарниров поломки будут неизбежны при каждом движении. Старый изобретатель как будто прочитал его мысли и покачал головой:

— Что же… Мы всегда ограничены теми средствами, какие нам, в конце концов, дает сама эпоха. Римляне, в конце концов, даже на отбойный молоток рассчитывать не могли! Даже на стальное кайло — и то вряд ли! Все же моя машина работала под землей раза в четыре быстрее самого совершенного проходческого щита. Да и современные щиты она бы раза в полтора обогнала!

— Щитам быстрей и не надо. Все равно на работы, которые за ним идут, например — на укрепление кровли, много больше времени уходит!

— Я сделал, что смог, а что не мог — то просто не мог, — закончил разговор дед.

И Циферов тут же поставил сам себе смелую задачу — создать реактивное устройство, способное достичь центра Земли.

Михаил Иванович раздобыл в НИИ, куда был направлен трудиться после института, автоген. Его он привез на дачу, и там упоенно работал с ним, вызывая смешки соседей. «Нет бы подхалтурить, сварить кому-нибудь что-нибудь, раз инструмент есть! А он, дурачок, какой-то глупостью занимается, камни им протыкает! Делать ему больше нечего, наверное! Одно слово — интеллигенция!»

Миша тем временем кромсал образцы горных пород, которые либо находил сам, либо брал у друзей-геологов. Сперва легко расправлялся с песчаником да известняком, потом много больше трудился над мрамором, кальцитом и сланцами, и, наконец, сразился с гранитом, гнейсами и базальтом. Их сопротивление он тоже преодолел. Результаты опытов он математически обработал и свел в таблицу. Вышло отлично — даже стойкие против буров и фрез породы сдавались пламени! Надо только температуру огня правильно подбирать! Вдобавок после огневой обработки стены тоннеля представляют из себя запекшуюся твердую корку, которая может быть отличной временной крепью. Материал для нее — сама удаляемая огнем порода, которая вместо превращения в отвал, который надо удалять, способна сослужить еще неплохую службу!

А если пламя еще совместить с буром?! Лучше всего — турбобуром, который им будет и в движение приводиться… То эффект получится вообще невообразимый! К тому же этот бур можно с поворотной головкой соединить, и тогда будет возможность быстро рулить всем агрегатом!

После настала пора обратиться к ракетчикам. Ведь зная, как создана космическая ракета, они могут помочь и с созданием ракеты подземной, как ее подобия, хоть и антипода. Но, все, что касалось ракет, было в те годы обернуто в кокон секретности. Даже само слово «ракета» полагалось произносить в строго отведенных случаях — на первомайских демонстрациях и детсадовских утренниках, на школьных уроках мужества да на патриотических выставках. Но упаси Боже произнести его в какой-нибудь научной организации, тем более — засекреченной! Даже в самих ракетных НИИ слово «ракета», как это не удивительно — никогда не употреблялось, вместо него вставляли ни к чему не обязывающее хитрое словечко «изделие»…

Ни командировки, ни разрешение на получение подробной технической информации, Циферову, который был инженером миролюбивого НИИ «Гипрогормаш» никто, конечно бы, не дал. И попытка его получить имела бы мало предсказуемые последствия — от инфаркта у начальника до вызова «куда следует».

Потому свою ракету Циферов создавал с нуля. Из-за этого подземную ракету трудно назвать родной сестрой ракеты космической. Если она и сестра — то лишь двоюродная. Многое в ней отличается от покорительницы Небес.

В отличие от Королева, Циферову не пришлось думать об ограничении массы топлива. Но зато и топлива требовалось много больше, ведь по плотности породы земной коры с воздухом едва ли сравнимы. И оболочка должна быть много прочнее, а, значит — толще. А вот мощь реактивной струи может быть меньше — ей не надо длительное время преодолевать земное притяжение. Но огненные струи должны бить не в одном направлении, а — сразу в двух. Вперед — чтобы расправляться с породами, которые окажутся на пути, и назад — чтоб толкать саму ракету. Размеры подземной ракеты могут быть и больше, чем у космической «сестрицы», а вес при движении вниз не только не мешает, но наоборот — помогает!

Эскиз, представляющий собой «снимок» фантазии автора, был готов. Начались дни рабочих расчетов, черчения, консультаций у узких специалистов по устройству отдельных узлов будущей машины. В этой работе были свои трудности, и свои смешные моменты. Начиная с того, что трудился Циферов восновном — дома и ночью, а в НИИ, где ему полагалось трудиться над какой-то темой, названия которой он сам не помнил, изобретатель просто спал, подложив портфель под голову (портфели тех времен были для этого удобны). В конце концов все было закончено, и отправилось на экспериментальный завод, и там, как не удивительно, было принято и воплощено в металл, и явлено отцу-изобретателю.

В душе Циферова навсегда разноцветным фейерверочным взрывом застыл тот день, когда кавалькада из трех автомобилей — автокрана, грузовика и его личного «Москвича» по пригородному шоссе отправилась на полигон. «Полигон», конечно — громко сказано, просто — необрабатываемое сельскохозяйственное поле. Кран снял с грузовика первый в мире реактивный подземный снаряд, и Циферов при помощи двух помощников поставил его вертикально на специальные упоры. Фотограф (тогда фотография была еще сложным ремеслом и требовала особого мастера) расположился за своим аппаратом, установленном на треноге. Михаил Иванович, на всякий случай, решил снимать и сам, захватив свой домашний «Зенит».

Циферов нажал кнопку переносного пульта, и снаряд вонзился в землю пламенным зубом и оперился огненным хвостом. Раздался отчаянный, соловьино-разбойничий свист, и аппарат мгновенно исчез под землей. Один из помощников наблюдал за секундомером, другой — за уходящим в глубину тросом с нанесенными на нем отметками глубины. Вскоре трос остановился. Михаил Иванович подбежал к нему, посмотрел, а потом заснял отметку. Двадцать метров! За двадцать секунд! Вроде бы, может показаться, что двадцать метров — очень мало, но это если представлять себе их — в длину. Но те же двадцать метров в высоту — это семиэтажный дом, а в глубину — приличный колодец, на который бригада хороших землекопов затратит не меньше, чем пять дней. Причем сделано все — за каких-то двадцать секунд! Это означает, что если пропорционально увеличить мощность и размеры, то вся земная кора насквозь будет пройдена где-то за одиннадцать часов…

Понятно, снаряд следует совершенствовать и дорабатывать, и труда хватит на всю жизнь, и следующему поколению достанется. Когда-нибудь появятся и настоящие подземные ракеты, и реактивные проходческие щиты. Но даже и без изменений снаряд мог бы легко пробивать артезианские скважины и пилотные тоннели для последующего их расширения проходческими щитами до рабочих тоннелей на шоссейных и железных дорогах, в метро. Мог делать шпуры для установки свай и мостовых опор, для взрывных работ, и в сравнении с применяемыми технологиями бурения — работать мгновенно. Сможет подземный снаряд пробивать скважины для получения термальных вод по всей стране, и проблема энергии будет решена даже и без освоения термоядерного синтеза. Также можно использовать снаряд для спасения погребенных под завалами шахтеров, и, в конце концов, для взлома укреплений противника в случае войны, или даже для нанесения удара сквозь горы, если бои ведутся в горной местности. И даже взятие проб грунта с глубин иных планет делалось более простым.

При развитии же технологии… Земные недра станут податливы для русского человека, как пластилин. Проблема строительства разнообразных тоннелей будет решена настолько, что можно будет проделать тоннель под Гималаями и соединить железные дороги страны с Индией. Или построить тоннель под Татарским проливом и проливом Лаперуза, и соединить железнодорожную сеть с Японией. Да и строительство железной дороги на Чукотку во многом облегчится. Это уже не говоря о том, что каждый областной центр страны получит метро.

В случае же войны противнику останется укрывать свои командные центры на базальтовых плато и гранитных щитах. В остальных местах они будут легко уничтожены подземными ракетами. Да и на граните или базальте безопасность будет лишь условной.

Под поверхностями иных планет можно будет строить города, защищенные от метеоритов и космического излучения, а также от агрессивной их атмосферы (как на Венере). Так путь «вниз» опять сольется с путем «вверх»!

А дальше… Очередь дойдет и до путешествия к земному центру. Кто знает, кто нам там встретится?! А, может, далекие звезды проще достигнуть как раз через земное нутро, а не через космос, растянувшийся на сотни тысяч световых лет?! Современная Теория Сверхструн, по крайней мере, этого не отрицает…

Эти мысли, как крылья, понесли Циферова по годам жизни… Но… Вскоре он почувствовал, что крылья ослабли и обмякли, надломились, и… Отвалились…

Чтобы создать технологию производства чего-то, что не видывали ранее, необходимо найти предприятия, производящие что-то, что родственно частям технического «младенца», и «скрестить» эти производства в одну технологическую цепочку. Причем часто старые отрасли скрещиваются с молодыми, рожденными недавно. Например, при создании тепловоза было успешно «скрещено» старое паровозостроение с молодым подводным судостроением. Также и Циферову предстояло соединить старинное горное машиностроение и юное ракетостроение.

И… Это ему не удалось. Времена, когда у всего народа могла появляться общая цель, растворяющая в себе барьеры отраслей и отдельных предприятий, давно миновали. Ныне старые производства наслаждались своим покоем, и не желали никакого риска. А новые отрасли были накрыты колпаками секретности, исключавшей какое-либо их взаимодействие с другими производствами (но, увы, не исключавшими утечки из страны секретных технологий).

Из тех мутных, бумажно-совещательных лет Циферов более всего запомнил беседу с министром своей отрасли.

«В наше время изобретать, конечно, можно. Это — славно и почетно. Но изобретать надо все же и осторожно! Если что-то там усовершенствовал, подработал, то — молодец! А вот если изобрел что-нибудь, что все прошлое на свалку отправит, то это — другой разговор! Сам подумай, даже если мы внедрим твою ракету только в НАШЕЙ ОТРАСЛИ, то куда потом столько безработных шахтеров-то девать?! Допустим, специалистов еще переучить можно. Но тех, кто кувалдой и лопатой машет — их куда?!! Это же все гопники, кто срок мотал и освободился, их и берут на лесоповал да на шахту, где опаснее и труднее! Куда их, в большие города пускать, что ли, чтоб грабили да убивали?!

Про военное применение говоришь?! О нем вообще — молчи! Там — политика, в нее и я не суюсь! А по дружески, с глазу на глаз скажу вот что. Противника надо всегда быть сильнее, но — с минимальным перевесом силы. Если же у нас появилось что-то, означающее верную победу, то это означает одно — надо начинать войну! Пока супостат своими шпионами его у нас не выкрал и силы снова не уровнялись! Но кому сейчас война нужна, пусть даже и победоносная?! От Америки мы во многом зависим, она сейчас, увы, необходима нашей стране, 50-е годы давным-давно прошли. Товарооборот с ней — велик, хоть об этом открыто и не говорится. Потому ее разгром никому, вообще никому — не нужен.

Что до твоего путешествия к центру Земли, научного любопытства… «Любопытному на днях прищемили нос в дверях!» — знаешь такую поговорку?!»

— Хотя бы если в ограниченном масштабе. Только подземные реактивные снаряды производить, чтоб горные работы удешевить и ускорить, — взмолился Циферов.

— А оно тебе — надо?! Сколько нам выделяют денег и времени — в то мы и должны укладываться. Будем экономить — либо деньги отнимут, либо быстрее шустрить заставят! Я пока еще не враг ни себе, ни своим людям! Вот что, изобретатель, давай пойдем на мировую! К тебе предложение: получаешь доктора наук, профессора, кафедру в Горном и замдиректорство в своем «Гипрогормаше». Без всяких отсрочек и бумагомарания, вроде диссертаций. Но твоя ракета если где и должна остаться, то только на наглядных пособиях для студентов. Идет?!

Циферов, увы, не принял его предложения. На что-то надеялся, во что-то верил, о чем-то мечтал. Увы… На свою беду…

Наступили 90-е годы, и отрасли промышленности развалились уже на отдельные предприятия, часть которых тут же перепрофилировалась в склады китайских товаров. Соединять в технологические цепочки стало больше нечего. Единственным выходом осталось лишь то, что было сделали Сикорский, Тесла, и много-много ученых рангом ниже. Эмиграция вместе со своим детищем. Правда, теперь изменился уже весь мир, и не факт, что прорывные изобретения будут приняты за границами нашей страны. Но… Даже если их и не примут, то деньги изобретателю все равно платить будут, чтоб прятал плоды своих мыслей куда поглубже. Почему бы не принять столь заманчивое!?

Но нет. Михаил Иванович по-прежнему обнимает свой подземный снаряд, на оплавленной оболочке которого остались и по сей день запекшиеся крупинки русской земли. Он никогда не сделается не-русским! И единственное, что будет его питать — это вера. Вера в то, что русский народ отыщет свой узкий путь и отправится по нему к своей настоящей цели, для чего ему пригодится и подземная ракета Циферова. Михаил Иванович так решил, и свое решение он не меняет. Никогда!

Андрей Емельянов-Хальген

2012 год