Шевченко Андрей: Всем добрый вечер! А Вике — персональный) |
кррр: Каков негодяй!!! |
кррр: Ты хотел спереть мое чудо? |
mynchgausen: ну всё, ты разоблачён и ходи теперь разоблачённым |
mynchgausen: молчишь, нечем крыть, кроме сам знаешь чем |
mynchgausen: так что подумай сам, кому было выгодно, чтобы она удалилась? ась? |
mynchgausen: но дело в том, чтобы дать ей чудо, планировалось забрать его у тебя, кррр |
mynchgausen: ну, умножение там, ча-ща, жи-ши |
mynchgausen: я, между прочим, государственный советник 3-го класса |
mynchgausen: и мы таки готовы ей были его предоставить |
mynchgausen: только чудо могло её спасти |
кррр: А поклоны била? Молитва она без поклонов не действует |
кррр: Опять же советы, вы. советник? Тайный? |
mynchgausen: судя по названиям, в своем последнем слове Липчинская молила о чуде |
кррр: Это как? |
mynchgausen: дам совет — сначала ты репутацию репутируешь, потом она тебя отблагодарит |
кррр: Очковтирательством занимаетесь |
кррр: Рука на мышке, диплом подмышкой, вы это мне здесь прекратите |
mynchgausen: репутация у меня в яйце, яйцо в утке, утка с дуба рухнула |
mynchgausen: диплом на флешке |
|
Горевать, выть, оплакивать было некогда, брата бы младшенького, Никитку, как-то сохранить в этом аду...
Страшные, нудные очереди ради двухсот пятидесяти граммов почти несъедобного хлеба на двоих. Я половину пайки отдавала брату, но ему всё равно было мало, как и мне.
Чтобы согреться, приходилось лазить по чужим разгромленным квартирам, собирая обломки мебели и жечь их в буржуйке, что каким-то чудом уцелела у нас дома. Люди опустились до того, чтобы ловить бывших домашних питомцев и есть их. Кошек, собак... даже крыс. Какое-то жуткое возвращение к первобытным временам, когда люди ели всё, хоть сколько-нибудь съедобное.
Холод, голод и постоянный, липкий, отвратительный страх, что каждый выход на улицу может стать последним.
Потом стало чуть легче, пайки увеличили, но нас по прежнему терзал жестокий, мучительный, до рези в желудке голод.
Я уже почти взрослая, мне на момент начала блокады было почти пятнадцать, а Никитке всего четыре.
"Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна."
Смерть разгуливала по городу, как у себя дома. Здоровалась с прохожими за руку и по утрам труповозки собирали сотни тел тех, кто не пережил встречи с этой гостьей. Не иначе, как чудом, мне удавалось хоть как-то прокармливать младшего и согревать его ночами. Это стало самой главной идеей и целью. Чтобы малой выжил. Остальное не важно.
Мародёрствовать плохо, но мне порой доводилось находить в карманах замёрзших пайки, которые у несчастных не хватило сил съесть. Свои находки я несла брату.
Мы мечтали о еде, тепле и...тишине. Спокойной вечерней тишине с птичьим пением и добродушной руганью соседей за стеной. Каждодневная канонада не отступала даже во сне.
Дорога жизни, прорыв блокады... Всё это от нас с Никиткой было далеко и почти нереально.
Очередная ночь, полная выстрелов и криков. Почти месяц назад выжившие отметили Новый год. Никитка тёплым боком жмётся ко мне, но ладошки, как лёд. Почти рассветает, но я не решаюсь его будить.
И тут...
Я встряхиваю головой, пытаясь понять, не ослышалась ли, не морок ли это голодный...
Но нет, не ослышалась.
Блокада. Полностью. Снята.
Выжили, Никитка?! Мы выжили?! Выжили...
Дарин(24-10-2012)