Ирина Хотина — Загадки евангелий. Глава 12.

Что же за человек, Иуда Галилеянин? Судя по тому трепетному и восторженному отношению, какое вызывала жена этого человека, вынашивавшая его ребенка, и сам родившийся младенец, что весьма красочно описали евангелисты Матфей и Лука, этот смелый иудей ко времени рождения своего первенца стал национальным героем, на которого большинство евреев смотрело как на реального освободителя. И в самом деле, Иуда Галилеянин на протяжении десятилетий вел последовательную, бескомпромиссную войну с римлянами и евреями-эллинистами, что отражено в эпохальных трудах Иосифа Флавия.

Тут следует пояснить, что основными героями книг Флавия являются сильные мира сего —— цари, их дети, родственники, приближенные, наместники, то есть люди, облеченные властью или высоко стоящие на социально-иерархической лестнице; люди, сознательно или невольно делавшие историю Иудеи. Если в своих рассказах писатель удостаивает своим вниманием простого человека, то, как правило, делает это вскользь, поверхностно, ограничиваясь односложной характеристикой. Хотя, если вдуматься, одно лишь упоминание Флавием какого-либо имени говорит о значимой роли или широкой популярности человека, носившего его.

Что же тогда говорить об Иуде Галилеянине, человеке из народа, которому Флавий посвятил целые главы? Впервые историк упоминает об Иуде, как об одном из руководителей многочисленных восстаний, вспыхнувших после смерти Ирода.

В то время как внук Ирода, Архелай, и его дядя-конкурент отправились в Рим, чтобы предъявить права на единоличное царствование и узаконить свое наследство, Иудея вспыхнула огнем многочисленных восстаний. "В разных местах страны произошли беспорядки. Положение дел подстрекало многих протянуть руку к царской короне. В Идумее взялись за оружие две тысячи ветеранов Ирода и открыли войну с приверженцами царя. Дальше, в Сепфоре, в Галилее, Иуда … проник в царские ар¬сеналы, вооружил своих людей и нападал на тех, которые стре¬мились к господству. В Перее нашелся некто Симон, один из царских рабов, ко¬торый, надеясь на свою красоту и высокий рост, напялил на себя корону. Собрав вокруг себя разбойников, он рыскал по открытым дорогам, сжег царский дворец в Иерихоне, многие великолепные виллы и легко наживался на этих пожарах. Даже простой пастух, по имени Афронгей, дерзал в ту минуту посягать на корону. Его телесная сила, отчаянная храбрость, презрение к смерти и поддержка четырех ему подобных братьев внушали ему эту надежду. Каждому из этих братьев он дал вооруженную толпу, во главе которых они служили ему как бы полководцами и сатрапами во время его набегов. Он сам, как царь, был занят более важными делами. Одев на себя диадему, он затем вместе с братьями еще долго опустошал страну. Преимущественно они убивали римлян и царских солдат; но не щадили они и иудеев, если последние попадались к ним в руки вместе с добычей" ("Иудейская война" II, 4:1-3).

Читая Иосифа Флавия, нужно иметь в виду тот немаловажный факт, что аудиторией автора являлись римляне, перед которыми он не мог прославлять врагов Рима. Поэтому своих соотечественников, открыто вставших на путь сопротивления и освобождения родины, он называет разбойниками, а их отряды — шайками, бандами или сборищем толпы, мотивируя причину такого поведения стремлением к власти или личному обогащению.

Но при этом, сколько в его словах звучит горечи, обиды, разочарования, что храбрость и огромная популярность в народе предводителей были растрачены впустую, так и не став объединительным началом в борьбе с Римом. К сожалению, восставших в разных концах страны людей объединяло только одно чувство — лютая ненависть к Ироду, стремившегося искоренить в еврейском народе саму его суть — еврейство. Ненависть гнала этих людей в царские дворцы, разрушать и жечь их. Ибо эти грандиозные строения были символом зла.

Кто-то из современных историков называет период правления Ирода эпохой экономического расцвета Иудеи, подсчитывая, сколько при нем было построено дворцов, городов, портов, в подтверждение его прозвища — Ирод Великий. Но для евреев — современников Ирода и их далеких потомков — Ирод был и навсегда останется одним из жестоких палачей подвластного ему народа.

Его многолетняя деятельность, направленная на сознательный отход от еврейских традиций и пренебрежение к Торе, сделала его презираемым и ненавидимым евреями, а его царствование считалось тиранией. Любая тирания не совместима с законом. Где нет закона — нет справедливости. Так как Тора и есть закон, то отход от нее является уничтожением главного смысл иудаизма — справедливости и равенства всех перед законом. Не случайно один из самых разрушительных ударов был нанесен Иродом по традиционной иудейской судебной системе. Его длительное царствование сопровождалось постоянными казнями, которые проводились или вообще без суда, или смертные приговоры выносились особым судом, состоящим из приближенных царя.

Ирод прекрасно знал, насколько он ненавистен евреям, и что в случае его смерти по нему не будут особенно сожалеть и плакать. А потому, находясь на смертном одре, страдая от невыносимых болей и гния заживо, он придумал план, как заставить евреев лить слезы в день своих похорон. Для этого на ипподроме были собраны сотни знатных граждан, которые по его замыслу после объявления его смерти должны были быть перебиты. "Покидая жизнь, он желал повергнуть весь народ в горе вследствие утраты самых дорогих ему лиц. Ведь он приказал умертвить из каждого дома по одному человеку, притом без того, чтобы эти лица совершили что-либо незаконное или обвинялись в каком-нибудь преступлении" (Иосиф Флавий "Иудейские древности" 17:6:6).

"Прощальный поклон" Ирода, его страшная изуверская затея, к счастью, не удалась: его родственники, понимавшие, что им еще предстоит управлять этим народом, "выпустили заключенных в ипподроме на свободу раньше, чем стало известно о смерти царя. При этом они сказали, будто сам царь распорядился, чтобы они вернулись к себе домой к делам своим. Этим они оказали народу крупное благодеяние" (Иосиф Флавий "Иудейские древности" 17:8:2).

Но беспрестанно творящийся произвол царской власти привел к появлению в народных массах навязчивой идеи скорого прихода обещанного иудейскими пророками Машиаха — настоящего помазанника на иудейский престол, который станет избавителем от римлян и их ставленника Ирода.

Долго ожидаемая смерть ненавистного узурпатора всколыхнула народные массы, из которых выделились яркие лидеры, готовые, по словам Флавия, "протянуть руку к царской короне", а на самом деле назваться мессиями. Совсем не жажда личного обогащения руководила ими, как может показаться несведущему читателю хроник Флавия.

Помните знаменитые слова «Интернационала»? «Никто не даст нам избавленья, ни Бог, ни царь и ни герой…» С точки зрения иудаизма, глупая песенка, потому что избавленье может дать только Бог посредством Царя, который к тому же должен быть Героем. Религиозная идея о приходе царя-героя, помазанника на престол или Машиаха-мессии, стала знаменем национально-освободительной борьбы евреев, под которым проходили события того времени.

Именно поэтому "Симон, человек красивый, огромного роста и крайне сильный, пользовавшийся доверием царя, основываясь на беспорядочном состоянии дел, осмелился возложить на себя царский венец" (Иосиф Флавий "Иудейские древности" 17:10:6).

"Афронг, человек, не блиставший ни знатностью рода, ни личной доблестью… всего-навсего простой пастух, отличавшийся, впрочем, огромным ростом и недюжинной физической силой, решился домогаться царской власти. Он надел на себя царский венец и держал совет относительно дальнейшего образа действий. При этом всюду руководился лишь своим собственным мнением. В руках такого человека власть была долгое время. Как он сам, так и его братья сильно вредили своей жестокостью римлянам и царским войскам, питая как к тем, так и к другим сильную ненависть " (Иосиф Флавий "Иудейские древности" 17:10:7).

Само собой, никто из них — ни Шимон, ни Афронг, ни Иуда, о котором речь впереди — ни коим образом не являлись потомками царя Давида. А по сему, Иосиф Флавий, будучи сам фарисеем, не применяет к ним звание "мессия". Безусловно, он считает этих людей авантюристами, хотя в его рассказе проглядывают нотки некоторого восторга перед их смелостью. И все же историк оценивает их желание водрузить на себя царский венец как безумие, а творимые ими дела — злом.

"Где только ни собиралась толпа недовольных, она тотчас выбирала себе царя, на общую гибель. Правда, эти цари наносили римлянам незначительный вред, зато свирепствовали среди своих собственных единоплеменников" (Иосиф Флавий "Иудейские древности" 17:10:8).

Иосиф Флавий дает полное представление о том, что восстания были стихийными, неподготовленными, разрозненными, без единого лидера, ибо в желающих назваться мессиями недостатка не было. Справиться с такими выступлениями регулярным римским легионам не представляло большого труда. Все заканчивалось разгромом, гибелью или казнью предводителей. Так, "Симон, искавший спасения в бегстве по узкому ущелью, попался в руки Грата и был им обезглавлен" (Иосиф Флавий "Иудейские древности" 17:10:6). Пали в боях Афронг и его братья.

А что же Иуда? Откуда он появился? Какие подвиги совершил? И тут Иосиф Флавий, рассказывая о предводителях восстаний, сообщает о нем бесценную информацию: "Был там также некий Иуда, сын могущественного атамана разбойников Иезекии, которого Ирод с большими трудностями держал в повиновении" ("Иудейские древности" 17:10:5).

Иными словами, Иуда из Гамлы не состоял как Симон на службе у Ирода, а потом, воспользовавшись смутным моментом, объявил себя мессией. Он не появился из ниоткуда подобно пастуху Афронгу. Напротив, семья Иуды была хорошо известна, но не знатностью или богатством, а своей активной борьбой за свободу родины. Флавий называет его отца Иезекию "могущественным атаманом разбойников", употребляя слово "архилестес", то есть "главный бандит". Но исследователи, изучающие труды Флавия, сходятся в едином мнении, что термином "лестес" историк обозначает повстанцев, боровшихся за независимость страны.

Иезекия был одним из не многих иудеев, который не смерился с захватом родины Римом, и вместе со своим отрядом совершал регулярные набеги на селения и города на границе с Сирией, поддерживающие римлян, чем доставлял немало неприятностей Антипатру, отцу Ирода, которого Цезарь назначил правителем Иудеи.

С поимки и казни Иезекии началась политическая карьера Ирода, которого он предал смерти без суда и следствия. Но из слов Флавия следует, что сын Иезекии, Иуда, продолжил дело отца и состоял в открытой оппозиции Ироду: "Ирод с большими трудностями держал в повиновении" ("Иудейские древности" 17:10:5). Сегодня эти строки можно расшифровать так: Ирод регулярно проводил против Иуды и его сторонников "контртеррористические операции и зачистки". Других способов борьбы с повстанческим движением или, как дипломатично пишет Флавий "удержанием в повиновении", власть никогда не имела.

Отсюда следует, что имя Иуды, получившего прозвище Галилеянин, было хорошо известно среди иудеев еще при жизни Ирода. Совершенно естественно, что после смерти ненавистного тирана Иуда возглавил восстание в Галилее.

"Этот Иуда собрал около галилейского города Сепфориса огромную толпу отчаянных людей, сделал набег на царский дворец, захватил все находившееся там оружие, вооружил им всех своих приверженцев и похитил все находившиеся там деньги. Так как он грабил и брал в плен всех, кто ему попадался на пути, то он всюду вселял ужас" (Иосиф Флавий "Иудейские древности" 17:10:5).

Но опять, как и остальные уже известные нам предводители восстаний, Иуда покусился на царскую власть, о чем сообщает Флавий: «Им руководило желание добиться высшего положения и даже царского достоинства; впрочем, он рассчитывал достигнуть этого не столько доблестью, сколько дерзким захватом» (Иосиф Флавий "Иудейские древности" 17:10:5).

С одной стороны, читая Иосифа Флавия, не стоит забывать ту существенную деталь, что сам автор происходил из царского рода Хасмонеев, поэтому, стараясь дать объективную картину событий, все же любое посягательство на царский трон рассматривал крайне болезненно.

С другой стороны, невольно задаешься вопросом, о каком "высшем положении", к которому стремился Иуда, говорит историк, если подразумевает, что оно может быть или "царского достоинства" или не царского? Разве это не одно и то же? Разве все лидеры восстаний не объявляли себя царями?

Думается, что такими обтекаемыми фразами Флавий рассказывает о желании и попытках Иуды объединить все очаги иудейского сопротивления под своим началом, те есть стать общенациональным лидером. При этом вопрос об объявлении себя царем-машиахом оставался для него открытым. К сожалению, одного авторитета Иуды или "доблести" оказалось мало, пришлось прибегать к силовым методам, или как пишет Флавий "дерзким захватам". В итоге борьба евреев между собой ослабила их сопротивление римлянам и принесла им множество бедствий.

Но тема нашего исследования состоит не в изучении причин провала иудейских восстаний, вспыхнувших после смерти Ирода, а в осознании масштаба личности Иуды Галилеянина, которого можно рассматривать как возможного отца Иисуса. Иуда, как любой лидер, имел своих яростных сторонников и таких же противников, став "предметом пререканий", острых и жарких.

С этих позиций сопоставим вышеописанные факты с новозаветными рассказами. И прежде всего, вспомним сцены встречи Марии и Елизаветы, описанные Лукой. Мы уже говорили о необыкновенной эмоциональности Елизаветы, увидевшей беременную Марию (см. "Загадки евангелий" Глава 4). Евангелист приписывает еврейской женщине немыслимую ересь; якобы, она приветствует свою гостью как "матерь господа": «И откуда это мне, что пришла Матерь Господа моего ко мне? Ибо когда голос приветствия Твоего дошел до слуха моего, взыграл младенец радостно во чреве моем» (Лука 1:43-44).

Нет сомнения в том, что обращение Елизаветы к Марии как к "матери Господа" является поздней редакторской правкой, ибо идея божественного происхождения Иисуса возникла и окрепла значительно позднее написания Лукой своей благой вести. Тогда о чем сообщает евангелист? Чему так бурно радуется Елизавета? Что так воодушевило уважаемую еврейскую женщину, жену храмого жреца, в период, когда вся страна бурлит от всевозможных слухов о восстаниях, стычках, убийствах? Когда каждый напрягся в ожидании, что еще совсем немного и проклятое ярмо римлян и наследников Ирода будет сброшено? Да все по тому же: она патриотка, мечтающая о приходе царя освободителя — Машиаха. Более того, она видит, как на ее глазах самые заветные и сокровенные мечты еврейского народа начинают сбываться. И подтверждением тому является стоящая перед ней женщина — жена человека, который должен освободить родину, кто должен "добиться высшего положения и даже царского достоинства".

Вне всяких сомнений, Елизавета — открытая и страстная сторонница Иуды Галилеянина. И встреча женщин состоялась в тот период, когда Иуда предпринимал отчаянные попытки объединения движения сопротивления, когда надежды на его скорую победу вселяли в сердца людей радость.

Понятно, что и сама Мария не скрывает своего счастья, воздавая благодарность Богу, что наградил ее необыкновенным мужем: «И возрадовался дух Мой о Боге… что призрел Он на смирение Рабы Своей» (Лука 1:47-48). Только о таком муже, как Иуда Галилеянин, жена может сказать, что «рассеял надменных помышлениями сердца их; низложил сильных с престолов, и вознес смиренных; алчущих исполнил благ, и богатящихся отпустил ни с чем».

Даже, если предположить, что Лука выдумал трогательный эмоциональный эпизод встречи двух сестер с целью соединения родством Иоанна и Иисуса, можно смело утверждать, что встречи Марии такого плана с другими людьми могли происходить в действительности. Надуманность эпизода состоит только в родственных отношениях между женщинами. Возможен другой вариант: Мария встречается со своей сестрой, но та не мать Иоанна, Елизавета.

Возвращаясь от новозаветных историй к реальной исторической обстановке, следует констатировать, что надежды евреев на обретение свободы и избавление от правления Иродов не оправдались — восстания были подавлены, а предводители погибли в бою или казнены. Спастись удалось только Иуде Галилеянину. Вместе с молодой женой, которая находилась на последних сроках беременности, ему пришлось бежать из Галилеи. Поэтому ребенок родился не в родном городе и доме, а в Бейт-Лехеме, что недалеко от Иерусалима, и который евангелисты назвали Вифлеемом.

Собственно, об этом рассказывает Матфей, не уточняя при этом, почему семья из Галилеи оказалась "в Вифлееме Иудейском". Евангелист воспринимает это событие как данность, совершенно не задумываясь об истинной подоплеке событий. Скорее всего, потому, что ко времени написания евангелия среди последователей Иисуса окончательно сложилась легенда об "избиении вифлеемских младенцев", авторы которой тоже не знали истинной причины, заставившей семью покинуть родные места, но очень хотели накрепко связать Иисуса и Ирода. Отсюда произошло некоторое смещение времени рождения младенца.

Тем временем, ожидания людей на скорые перемены к лучшему сменились разочарованием и депрессией. Именно это гнетущее состояние народа иллюстрирует рассказ Луки о старце Симеоне, который тешит себя надеждой, что Бог не просто так награждает его долгой жизнью, а дабы он смог воочию увидеть Машиаха, который, наконец, принесет свободу его многострадальной родине.

И, о чудо! В Храме он встречает человека, с которым еще недавно были связаны самые смелые мечты, чье имя было у всех на устах, но сегодня он вынужден бежать и скрываться.

Мы подробно разбирали этот эпизод (см. "Загадки евангелий" Глава 9). Но теперь можно предположить, что этим легендарным человеком был Иуда Галилеян. Остроту и горечь ситуации сглаживает то обстоятельство, что рядом с Иудой стоит жена, держащая на руках недавно родившегося сына-первенца, к которому в радостном возбуждении обращаются взоры Симеона. В его душе возникает естественная мысль, что новорожденный мальчик должен продолжить дело отца и деда для того, чтобы совершить то, что не удалось им: "лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий" (Лука 2:34). При этом разговоре присутствует храмовая приживалка Анна, дочь Фануилова, которая с воодушевлением разносит радостное известие о рождении у знаменитого Иуды из Гамлы сына "всем, ожидавшим избавления в Иерусалиме".

Однако опасность ареста и казни была велика: "Вар разослал по стране часть своего войска и стал ловить виновников возмущения. Когда ему указывали на таковых, он их наказывал как зачинщиков. Таким образом, было казнено (через пригвождение к кресту) две тысячи человек" (Иосиф Флавий "Иудейские древности" 17:10:10). Иуде вместе с семьей пришлось бежать в Египет — обычное место эмиграции политических беженцев иудеев, о чем рассказывает Матфей (см. "Загадки евангелий" Глава 10) .

Из Египта семья вернулась по прошествии достаточного времени, когда в Иерусалиме воцарился Архелай, а политическая активность значительно спала, что было расценено Иудой как возможность безопасного возвращения на родину.

Ранее отмечалось, что евангелисты составляли свои тексты из оказавшихся в их руках уже имеющихся отдельных рассказов, обрабатывая и расставляя их по своему усмотрению. Согласитесь, насколько трудно соблюсти хронологически точный порядок сюжета, не зная и не понимая мотивов поступков своих героев, но ставя перед собой единственную цель — доказательство мессианского предназначения Иисуса. Отсюда так много противоречий, неточностей и ошибок в их текстах.

Однако, версия об отцовстве Иуды Галилеянина, его путь лидера повстанческого движения и связанные с этим жизненные перипетии его семьи, расставляют по местам рассказы евангелистов и, что очень важно, делают их правдивыми.

История семьи Иисуса не отделима от истории Иудеи. Чтобы понять, о чем, на самом деле, рассказывают евангелия, нужно знать историческую обстановку того времени, как она менялась, что волновало и тревожило людей. Мы уже знаем, что семья вернулась в Иудею при Архелае.

Архелай был одним из тетрархов — наследников Ирода, между которыми римский кесарь разделил имущество и власть. Однако авторитетом Ирода он не обладал. Поэтому, когда на десятом году его правления на Рим обрушился поток жалоб от евреев и самаритян, обвиняющих Архелая в жестокостях и тирании, император Август не простил ему того, что сходило с рук Ироду. И в 6 году н. э. Архелай был отстранен от власти. "Область, некогда подчиненная Архелаю, была включена в состав Сирии. Император же послал туда бывшего консула, Квириния, чтобы сделать перепись в Сирии и продать дом Архелая" (Иосиф Флавий "Иудейские древности" 17:13:5).

Весть о предстоящей переписи и, следовательно, последующем повышении налогов взбудоражила и без того неспокойную обстановку в Иудее.

"Хотя иудеи при первых слухах о переписи с самого начала были возмущены этим, но, в конце концов, оставили всякую мысль о сопротивлении, благодаря увещаниям первосвященника Иоазара, сына Боэта. Уступая увещаниям Иоазара, они, наконец, беспрепятственно допустили расценку своего имущества. Однако некий галилеянин Иуда, происходивший из города Гамалы, вместе с фарисеем Саддуком стал побуждать народ к оказанию сопротивления, говоря, что допущение переписи поведет лишь к рабству. Они побуждали народ отстаивать свою свободу" (Иосиф Флавий "Иудейские древности" 18:1:1).

Итак, в связи с проводимой римлянами переписью на политической сцене снова появился Иуда Галилеянин. Особое внимание обращает на себя тот факт, что его ближайшим сподвижником становится фарисей Саддук. Такой тандем свидетельствует о том, что повзрослевший и много переживший Иуда стал больше внимания уделять религиозным вопросам, делая религию фундаментом своих политических взглядов и социальных требований, о чем свидетельствуют разъяснения, которые оба лидера дают своим сторонникам: нас "не может постигнуть неудача, говорили они, потому что налицо самые благоприятные условия; даже если народ ошибется в своих расчетах, он создаст себе вечный почет и славу своим великодушным порывом; Предвечный лишь в том случае окажет иудеям поддержку, если они приведут в исполнение свои намерения, особенно же, если они, добиваясь великого, не отступят перед осуществлением своих планов " (Иосиф Флавий "Иудейские древности" 18:1:1).

Но самым главным деянием Иуды за те десять лет, что он оставался в тени, стало создание зелотства, о чем сообщает Флавий: «Между тем Иуда и Саддук ввели у нас четвертую философскую школу. Имея большое число горячих приверженцев, они не только в настоящий момент преисполнили государство смутою, но и необычными философскими учениями положили на будущее время начало всевозможных бедствий» (Иосиф Флавий "Иудейские древности" 18:1:1). Речь идет о зелотах, которых историк считает главными виновниками в развязывании войны, приведшей в итоге к разрушению Храма.

Зелоты, т.е. «ревнители», существовали и прежде, но Иуда Галилеянин объединил их в патриотическое движение, направленное на немедленное восстание против римского владычества. Естественной идеологической базой зелотства стала Тора, приверженность к которой среди евреев в то время стала ослабевать. Иуда же считал, что каждый еврей должен вспомнить о своем предназначении и строить свою жизнь по законам Торы, не подчиняясь ни римскому императору, ни его наместнику или прокуратору, вера которых состоит в поклонении языческим идолам. Не признавал он и царя из евреев, назначенного римским императором.

Как отмечает Иосиф Флавий, "приверженцы этой секты во всем прочем вполне примыкают к учению фарисеев" ("Иудейские древности" 18:1:6), однако в отличие от фарисейства, зелотство возвело политическую свободу народа в религиозную заповедь, поэтому историк называет это движение философской школой. Некоторые из современных исследователей считают зелотов экстремистским крылом фарисеев за то, что "у них замечается ничем не сдерживаемая любовь к свободе. Единственным руководителем и владыкою своим они считают Господа Бога. Идти на смерть они считают за ничто, равно как презирают смерть друзей и родственников, лишь бы не признавать над собою главенства человека"(Иосиф Флавий "Иудейские древности" 18:1:6).

Призывы Иуды к оказанию сопротивления переписи были настолько популярны, что "народ с восторгом внимал этим речам, и таким образом предприятие получило еще более рискованный характер" (Иосиф Флавий "Иудейские древности" 18:1:1). Однако восстание было обречено на провал, потому что другие провинции не поддержали галилеян, да и народ устал от постоянных вооруженных конфликтов.

Евангелист Лука также рассказывает о переписи, из-за которой по его версии семье пришлось срочно ехать из Галилеи в Бейт-Лехем (Вифлеем). Судя по его рассказу, в голове автора не возникала мысль, что истинной причиной поспешного ухода беременной женщины и мужчины, сопровождавшего ее, из родных мест стала не сама перепись, а подавленное римлянами против нее восстание, лидером которого являлся муж Марии.

Лука настолько далек от реальности событий, о которых пишет, что придумывает нелепую причину, по которой Мария оказалась далеко от дома: "И пошли все записываться, каждый в свой город" (Лука 2:3), благо читателями его были и, к сожалению, остаются такие же несведущие люди. На самом деле, перепись проводилась римлянами для описи имущества, поэтому уход Марии и ее спутника с места жительства фактически означал неподчинение властям.

И все же сам Лука в "Деяниях апостолов", не подозревая того, дает нам ответ на логический вопрос, что заставило семью пуститься в бега в самое неподходящее время: "во время переписи явился Иуда Галилеянин и увлек за собою довольно народа; но он погиб, и все, которые слушались его, рассыпались» (Деяния 5:37).

Присовокупив эту информацию к нашей версии, придем к пониманию того, что Мария осталась вдовой с несколькими малолетними детьми на руках в ожидании рождения еще одного. Видимо, ситуация для нее сложилась столь неблагоприятным образом, что она вынуждена была срочно покинуть место проживания. Но отправиться в опасное путешествие одной, в неизвестность, да еще на последних сроках беременности, не решилась ни она сама, ни ее близкие. К тому же в таком статусе она вызывала бы ненужные подозрения и лишние вопросы. И вот тогда в ее жизни появился Иосиф. И если бы евангелисты рассказывали настоящую историю семьи, то в их рассказах Иосиф впервые появился бы в этом самом месте.

Возникает вопрос, кто такой Иосиф? Если бы Мария осталась бездетной вдовой, то с полной уверенностью можно было бы предположить, что Иосиф был ее деверем, т.е. братом покойного мужа, или другим родственником Иуды, и между ними был заключен левират. Это предписанный Библией брачный союз, в который стороны вступают автоматически и который освобождает их от необходимости заключать брак, т.е. подписывать брачный договор.

Левиратные браки между бездетной вдовой и братом покойного, направленные на сохранение имущества и земельных наделов за семьей, практиковались у евреев издревле, еще со времен патриархов, о чем имеются рассказы в Книге бытия. Позже значение этих браков стало сводиться к сохранению памяти покойного и материальному обеспечению его вдовы. Самым ярким примером левирата может служить библейская история Рут и Боаза, будущих родителей Оведа — отца царя Давида.

Подтверждение тому, что левиратный брак широко практиковался у евреев и был обязательным к исполнению, можно найти в истории не столь отдаленной по времени от рождения Иисуса. Так царица Александра Саломея после смерти своего мужа Аристобула I в 103 г до н.э., согласно закону о левиратном браке, вышла замуж за его брата Александра Янная.

Но с нашими героями дело обстояло иначе: Мария с Иудой не были бездетными. Их первый ребенок родился за десять лет до гибели Иуды, что вполне соответствует версии Матфея. И этим мальчиком-первенцем был Иисус, т.к. именно за него был уплачен выкуп. Да и новозаветные рассказы о беременности Марии до замужества с Иосифом свидетельствует о том, что она носила ребенка от первого мужа. Следовательно, брак с Иосифом не мог быть левиратным. Но это совсем не исключает того, что Иосиф мог являться как родственником Иуды, так и человеком из его ближайшего окружения, взвалившим на себя ответственность за защиту и содержание его вдовы и детей в самый трагический момент их жизни. И с этой точки зрения, Иосифа, безусловно, следует считать праведником.

О том, что необходимые условия свадебного ритуала были соблюдены, косвенно говорит тот факт, что Мария и Иосиф добрались до Бейт-Лехема значительно позже других беглецов-участников волнений, а потому не могли найти свободных мест в постоялых дворах.

Но, как это ни прискорбно для христиан, ребенком, появившимся на свет во время событий, связанных с переписью, и, следовательно, после гибели его отца, был совсем не Иисус, которому шел десятый год, а один из его младших братьев.

Из двух версий, представленных в Новом завете, евангелист Матфей был значительно ближе к истине, в то время как христианская традиция слишком доверилась Луке.

А теперь давайте почитаем совсем небольшой отрывок из одного очень известного романа.

"Через минуту он вновь стоял перед прокуратором. Прозвучал тусклый, больной голос:

— Имя?

— Мое? — торопливо отозвался арестованный, всем существом выражая готовность отвечать толково, не вызывать более гнева.

Прокуратор сказал негромко:

— Мое мне известно. Не притворяйся более глупым, чем ты есть. Твое.

— Иешуа, — поспешно ответил арестованный.

— Прозвище есть?

— Га-Ноцри.

— Откуда ты родом?

— Из города Гамалы, — ответил арестант, головой показывая, что там, где-то далеко, направо от него, на севере, есть город Гамала.

— Кто ты по крови?

— Я точно не знаю, — живо ответил арестованный, — я не помню моих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец..."

Надеюсь, читатель без труда узнал "Мастера и Маргариту" Булгакова. Но, к сожалению, Михаил Афанасьевич не был сторонником версии о том, что реальным отцом Иисуса являлся Иуда из Гамалы. Он хотел создать не шаблонный, отличный от новозаветного, образ своего героя, а потому искал в исследовательской литературе другие варианты биографии Иисуса. К такому решению его, видимо, подтолкнули обнаруженные учеными в начале 20-го века некоторые несоответствия между утверждениями евангелистов и историческими фактами.

Тому, что Булгаков уверенно назвал Гамлу родным городом своего героя, мы обязаны версии французского писателя Анри Барбюса, изложенную им в работе «Иисус против Христа», и воспринятую Булгаковым на каком-то этапе своей работы. Однако, под влиянием другого автора, английского историка и богослова Фридерика В. Фаррара, Михаил Афанасьевич упомянул совершенно другой город, заставляя Пилата во сне видеть «нищего из Эн-Сарида».

О том, почему историки и вслед за ними Булгаков не согласились с новозаветной версией о Назарете, мы поговорим позже.

Но вот, что интересно, во многих исследованиях, что легли в основу мировоззрения Булгакова, всеми авторами без исключения упоминается Иуда Галилеянин. Без подробного разбора того, что написал о лидере национально-освободительного движения Иосиф Флавий, ни один из них не обходится при освещении темы младенчества Иисуса, где историческим фоном служит жизненный путь Иуды. Что еще раз подчеркивает мысль о том, что в Иудее в тот момент не было более популярной, более значимой, более авторитетной фигуры.

Но ни один из авторов, проштудированных Булгаковым, кто не разделял религиозную версию о божественном происхождении Иисуса, даже Анри Барбюс, не сумели сделать закономерный, решающий шаг, чтобы соединить эти две неординарные личности родственной связью. Слишком уж привычны стереотипы!

Михаил Афанасьевич стремился представить своего героя не основателем христианства, а живым человеком, но при этом носителем высоких общечеловеческих моральных ценностей. Колеблясь между мнениями авторитетных исследователей и, в то же время, желая уйти от новозаветных догм, писатель так и не нашел ответов на множество своих почему. Имей он реальное представление о среде, в которой родился и жил Ииссус, никогда не сделал бы его сиротой, не знающим своих родителей, а главное, не ощущающего себя евреем. Абсурд этой версии Булгакова делает бессмысленной смерть Иисуса. Если бы галилейский проповедник ощущал себя неевреем, у него не было бы учеников и последователей евреев, его речи и мнение никому не были бы интересны. Он никогда бы не посмел назвать себя мессией. В итоге, его смерть никому бы не была нужна. Собственно, эти вопросы и возникают при чтении романа: в чем состояло предательство Иуды и за что убили несчастного Иешу?

Но именно в этом месте, в этой строчке, где писатель написал "Гамала", интуиция его не подвела. Очень близок к истине он оказался в утверждении, что отец Иисуса был сириец. Как это ни парадоксально, но доля правды в этом предположении есть. Дело в том, что семья Иуды была родом из Сирии, провинции, граничащей с Галилеей. На ее территории поживали как языческие племена, так и еврейские, выходцем одного из которых был знаменитый Иезекия, отец Иуды. Именно там, на границе с Сирией проходила его боевая деятельность. Со временем, возможно, после казни Иезекии, семья перебралась в Галилею, в город Гамлу. Но, наверняка, соседи называли их сирийцами. Точно также как в современном Израиле евреев, выходцев из Мороко, называют мороканцами, из России — русскими, из Египта — египтянами и т.д. Список большой, ибо стран исхода не мало. Но при этом, все они, как и Иисус, по крови — евреи.

И, конечно же, невозможно согласиться с утверждением знаменитого писателя, что Иисус не помнил своих родителей. Мать присутствует рядом с ним во многих эпизодах. Об отчиме Иосифе из новозаветных текстов известно мало, вполне возможно по тому, что он ушел из жизни в достаточно молодом возрасте. Но десятилетний подросток должен помнить, как появившегося в его семье отчима, так и погибшего отца.

Более того, вся дальнейшая деятельность Иисуса, описанного евангелистами, покажет, насколько хорошо он знал, кто его отец, и какая ответственность возложена на него, как на сына Иуды Галилеянина.