Ледяной язык ветра жестоко гладит редких, закутанных в тряпье прохожих. Они шарахаются — уж не людоед ли с топором крадется за их спинами? Увы, даже людоедство утратило здесь свой жутковато-романтический ореол, превратившись в последний, безумный способ выживания. Но нет, это лишь ветер, он летит себе дальше, плутая между парящими от последних вздохов чьих-то жизней руинами, до которых никому не было дела.

Осажденная крепость, в которой остатки скудного тепла и пропитания делят по справедливости. Ну, или с каким-то приближением к справедливости. Вера в это важна для тех, кто еще жив. И она поддерживается в них, и не только обманом — таких людей уже не обмануть. Справедливость черным по белому заложена в нормах пайка. Кто-то, конечно, добудет для себя разными хитрыми или властными путями, этого не избежать. На свете нет ничего абсолютного, и справедливости — в том числе. Что же, пускай потом, в спокойные года, перед его глазами проплывают улицы, полные мерзлых мертвецов.

Но еще важнее — вера в победу, в окончание осады, в тот день, когда все вдруг сделается иначе. И в ИДЕЮ, в то сокровенное зерно, которое каждый из живых греет своим теплом, до тех пор, пока оно не иссякнет. Чтоб внести его в теплый день освобождения (остатки мечтаний тех, кто еще жив, все время говорят, что после победы зимы больше не будет). Для нескольких еще живых обитателей этого города это зерно воплощено в самом настоящем, пшеничном и ржаном зерне. Они, покрытые голодными отеками, хранят коллекцию посевного фонда…

Ледяная струя врывается в открытые настежь ворота одного из цехов огромного завода на окраине города. Ворота лязгают, но сторож, запертый вместе с печкой-буржуйкой в маленькой каморке, что притаилась в углу цеха, даже не оборачивается. Все одно в цеху незваным гостям брать нечего. Ибо то, что он сторожит — слишком велико. Оно, в самом деле, имеет огромную ценность, но — для других времен, которые так и не пришли, и едва ли теперь когда придут.

Сторож достает свой хлебный паек. 250 грамм, рабочая норма, потребляя которую работать, конечно, едва ли возможно. А выжить все-таки можно. Потому такая работа, как у него — все-таки возможность выживания. Эту возможность ему, прежде ценному специалисту в кораблестроении, через эту работу и дают. Быть может, придет еще его время…

Что же охраняет этот сторож? Он стережет исполинское тело невиданного корабля. Луч выглянувшего с мерзлых небес месяца серебрит на его борту надпись: «Советский Союз». Кто сегодня не знает, в те времена таким сочетанием слов какую-нибудь малозначимую вещь, вроде кофемолки или автомобиля, едва ли назвали. Это — линейный корабль «Советский Союз», один из самых больших кораблей тех времен…

В индустриальную эпоху железо, будучи рожденным из земных недр, живет уже своей жизнью. Приняв облик какого-нибудь предмета, оно может вернуться в небытие расплава, чтобы заново родиться чем-то иным, на прежний свой облик непохожим. Кто знает, может в гвозде, вбитым в мою или вашу стену присутствуют молекулы железа из борта того корабля? Воды с тех пор прошло много, и то железо могло побывать еще чем-то, вроде трактора или паровоза, которые тоже пришли в негодность и обратились в пылающий жидким огнем расплав. А, может, капли того металла попали и в далекие заморские края, и теперь застыли заклепкой на знаменитом мосту где-то в Лос-Анджелесе?!

Не проследить нам судьбы железа, а имеет ли оно само память — нам неизвестно. С позиций современной химии — имеет, но человек не в состоянии в нее заглянуть, потому для кого предназначено все, что в ней сокрыто — остается лишь гадать.

Люди же, предназначенные сделаться душой линкора, его экипажа, убелили своими костями окрестности города, в котором корабль провел свой короткий и несчастливый век. Много сказано о героизме моряков, брошенных в пламя сухопутных боев. Добавить уже и нечего. Только ясно, что в той, не своей, войне, моряки могли не побеждать, а лишь гибнуть. Отправляясь в атаки в полный рост в заметной издалека черной морской форме. Пренебрегая защитными свойствами местностями и маскировкой, не владея навыками фортификации…

После войны линкор «Советский Союз» коснулся-таки родной стихии. Лишь для того, чтоб освободить место на стапеле и быть отбуксированным на разделку. Три его «брата» были к началу войны только-только заложены, и их разобрали без лишнего шума. Время линкоров безнадежно прошло, а время линкоров типа «Советский Союз» так никогда и не наступило…

Почему я вспомнил этот корабль-призрак? Да потому, что страна, давшая ему название, пережила линкор всего на несколько десятков лет, чтоб так же погибнуть, не дав врагу ни одного боя. А ее народ, так же как экипаж линкора, оказался брошен на битву в чужом пространстве, пространстве финансовых потоков, где он пришел к своему вымиранию.

Конечно, на Руси ничего не кончено, все еще только начинается. Но в таком виде русский мир пришел к дню сегодняшнему. И чтобы перейти в день завтрашний, надо вспомнить, с чего все началось, и найти связь между русской морской мощью и русской жизнью.

Многими сказано, что Россия — континентальная, сухопутная страна, из чего делается ложный вывод, что и основной силой страны должна быть сила сухопутная. Да, почти все войны, в которых участвовала Россия (кроме, разве что, одной) происходили на сухопутных театрах. Но следует заметить, что в эти войны Россию и ее соседей по континенту чаще всего ввязывали третьи страны, могущество которых было связано с морем. На суше русскому народу воевать не за что, ибо и земли и ресурсов страна имеет в достатке, позволяющем рассчитывать на автаркию, то есть — самообеспечение. Единственная возможная война для русского народа — это война за идею, война священная. Противником же в такой войне могут быть лишь страны, живущие морем, таким образом, как это не удивительно, континентальная Россия должна быть готова именно к морской войне.

Мировой Океан является тем пространством, сквозь которое товары доставляются с наименьшими издержками и в наибольших объемах. Так было в эпоху парусного флота (на Континенте той эпохе соответствовал гужевой транспорт и гребной речной флот), так происходит и в эпоху флота, движимого турбинами и дизелями (на суше ему соответствуют железные дороги). Мировой Океан — материальное воплощение Мирового Рынка, при этом имеет с ним даже внешние сходства — он столь же капризен и непостоянен. Он отрицает великие дела, ведь плоды стольких былых дел, как знатные города забытых цивилизаций, уже столько тысячелетий безнадежно сокрыты на его дне, недоступном человеческому глазу. Все, что человек возвысит над соленой гладью, будет бренно, и неизбежно рано или поздно канет в пучину. Морская жизнь позволяет свершать лишь малые дела, полезные отдельным индивидуумам, но не целым народам — сегодня провести кораблик с товаром, завтра — получить барыш. Отсюда происходят и экономические теории морского мира, абсолютизирующие значение индивидуума, стремящегося к личному благу, и тем самым, как будто, создающим благо для всех (теория «Невидимой руки рынка»Адама Смита). Да, необъяснимые для континентального человека кризисы, порожденные отнюдь не бедствиями, а общей для «человеков экономических» жадностью, несколько поколебали эту идею. В 20 веки даже родилась такая экономическая доктрина, как Кейнсианство, возвращающаяся к идее больших дел, которые способны выводить глобальную экономику из кризиса. Но эта концепция изначально рассматривалась не как руководство по организации хозяйственной жизни, а всего-навсего как инструмент, предназначенный для борьбы с кризисом, когда он уже возник. То есть, как своего рода «экономический огнетушитель», спусковой рычаг которого управляется рукой пользователя. Какие же великие дела могут свершаться не целенаправленно, а от случая к случаю, от кризиса к кризису? Только лишь войны с более слабым противником. Собственно, по такому закону теперь и живет Цивилизация Океана, ядром которой является Северная Америка с центром в США.

Для человека Континента, ядром которого является Русская Цивилизация, Цивилизация Океана не может не быть враждебной. Просто потому, что она представляет собой рой соблазнов, которые отвлекают человека Суши от великих дел, которые он совершает. Что это за великие дела? В масштабах одной среднерусской деревушки этим делом могло быть строительство огромного храма, которые сегодня мы можем увидеть даже там, где деревушки давным-давно истлели и обратились в подстилку выросших на их месте густых лесов. На уровне народа в целом — создание Империи, включившей в себя множество народов, обжившей земли, где по мировым представлением выживание человека вообще невозможно. И, наконец, совершившей бросок в космос, в новое пространство БОГОИСКАТЕЛЬСТВА, о чем я писал в своих предыдущих статьях.

Что же случится, если континентальный человек поддастся-таки на соблазны, даруемые Мировым Рынком? Он бросит свершаемое им великое дело, потеряет смысл своей жизни, обретет то, что я назову ЦИФРОВОЙ ПУСТОТОЙ — сделает свою жизнь бессмысленной погоней за цифрами — денежными единицами. Но он их все равно не получит, ибо эта игра все равно идет по чужим, притом постоянно изменяющимся правилам, не допускающим победы стороннего для Цивилизации Океана игрока. И, в конце концов, все придет к массовому суициду народа, что мы и наблюдаем в сегодняшнем дне. Потому капитуляция — отнюдь не спасение.

Закономерной была идея разгрома вражеской цивилизации военным путем, возникшая еще до того, как она обрела ту силу, которую мы ощущаем сегодня. Разгромить же ее можно лишь в ее пространстве — в Мировом Океане. Придя на него могучими боевыми кораблями с готовыми к самопожертвованию экипажами. Бросив луч континентальной мощи на чужое пространство, и одолев его.

Казалось бы, народы Океана всегда имели, имеют, и будут иметь более сильный флот, чем народы Континента, и потому последние обречены на поражение. Но у этой сильной стороны противника имеется и оборотная, слабая сторона. Ведь флоты их стран должны контролировать весь Мировой Океан, связанный с Мировым Рынком, от которого зависит их жизнь и смерть. Континентальная же страна, по своему определению от Мирового Рынка может практически не зависеть, и потому способна сосредоточенно применять свой военный флот, разбивая флот противника по частям.

У континентальных народов имеется и еще одно преимущество, сокрытое в их сознании. Люди, привыкшие за много веков к обращению с материей, а не с ее цифровыми эквивалентами (т.е. деньгами) скорее способны к изобретению средств победы над материальными объектами, которыми являются корабли противника.

Полигон наполняется грохотом, через мгновение его пронзает стрела пронзительного свиста. Кусочек неба перечеркивается линией летящего снаряда. Удар о цель — закрепленную броневую плиту. Адмирал, почесывая огромную бородищу, в окружении своей свиты поднимается из укрытия. Подходит к разорванной мишени и внимательно осматривает края рваной раны металла. Отходит подальше, любуется. Опять трогает еще горячие края разрыва. Он доволен. Снаряд его конструкции, покрытый легкоплавким сплавом, позволяющим ему на мгновение «приклеиваться» к броне, исправно сделал свое дело. Броня повержена, и теперь корабельная артиллерия сможет так же лихо расправляться с бортами вражеских броненосцев. А ответить им будет нечем — у них на вооружении лишь разрывные снаряды-бомбы, осколки которых лишь царапают краску бортов. Это деревянные борта кораблей былых времен они рвали мастерски.

Потому заморские адмиралы вовсю говорят о таранной тактике и возвращении к древнегреческим трактатам по тактике морского боя, который теперь будет не на ручной, а на паровой тяге. Что же, пускай таранят, сказать об этом куда проще, чем сделать. Тем более, что и в Древней Греции не таранили корпуса кораблей, а ломали весла, которых теперь просто нет. А мы будем бить артиллерией!

За такое не грех и двести грамм выпить, вон вестовой уже несет. За русскую победу на море! С этого дня адмирал Степан Осипович Макаров получил гордый титул «Победитель брони».

Будущее Мирового Океана стало определено, и уже можно было себе представить морские бои близкого будущего. Пока противник строит свои броненосцы в клинья и ведет их на таран, русская эскадра выстраивается в линию, охватывает врага и отправляет его на морское дно едва он подойдет на дальность выстрела. То же самое Ледовое Побоище, которое предстоит многократно повторить на море, а вместо русских витязей и германских рыцарей станут корабли…

Секрет бронебойного снаряда вскоре стал известен противнику. Конечно, он купил его за денежные единицы у какого-нибудь ныне неизвестного адмирала русского флота. Конечно, не у Макарова, а у такого адмирала, который корабли видит только на бутылочных этикетках, а в жизни — лишь бумаги, перья, да чернила. После этого Россия была искусно стравлена с Японией, а последняя — снабжена секретом чудодейственных снарядов.

Русский флот, который в другой жизни убил бы так и не успевшую расцвести цивилизацию Мирового Рынка, безропотно лег на дно Цусимского пролива и Желтого моря, о существовании которого в те времена не все и знали. Вместе с ним в пучину далекого моря легло и тело изобретателя первого в мире бронебойного снаряда, Победителя Брони, адмирала Степана Осиповича Макарова. Иной судьбы у него быть не могло.

И вот в середине 20 века как будто появился второй шанс победить уже окрепшую вражескую цивилизацию. Наступила эпоха сверхлинкоров, и Россия заложила 4 таких корабля. Действуя в союзе с Германией и Японией русский флот мог изменить ход истории, навсегда закрыв Мировой Рынок.

В химической лаборатории, относившейся к Наркомату ВМФ мирно перетекали жидкости, мигало пламя спиртовок, окрашивались в разные цвета растворы. Неожиданно эту привычную полутишь пронзил отчаянный щелчок малюсенького взрыва, похожий на удар пастушьего хлыста. Из дверей лаборатории вышел радостный человек в белом халате и затянулся папироской (сигарет в то время еще не было). Это — ученый-химик Евгений Ледин, автор нового взрывчатого вещества — гексогена. После определенных событий уже поздней истории это слово обрело зловещий смысл, однако почти никто не помнит, кто был его автором, и для чего оно изначально предназначалось.

Гексоген мог стать таким же русским «подарком» для противника, каким в свое время не стали бронебойные снаряды. Начиненные чудесной взрывчаткой снаряды главного калибра этих линкоров гарантированно отправляли бы на морское дно все, к чему они бы прикоснулись. Всего несколько операций в Атлантике — и весь находившийся там прежде флот противника делается жилищем для глубоководных рыб и моллюсков. Недаром программу строительства этих четырех линкоров именовали «Сталинский молот морей»…

Каким образом вражеской цивилизации удалось стравить Сталинскую Россию и ее соседа по Континенту, также противостоящего Цивилизации Океана — Гитлеровскую Германию, неясно до сих пор, хотя сам факт уже ни у кого не вызывает сомнений. Россия и Германия легли в руины, а русские моряки окрасили своей кровью поля и леса. Германия лишилась своего океанского флота, а Россия — времени, когда он мог быть применен. Цивилизация Океана вышла из своего очередного кризиса и обогатилась на военных поставках, сделавшись еще сильнее и получив возможность взять под свой контроль уже не фрагменты Мирового Океана, но целиком — Океан.

После войны Россия добилась еще некоторых успехов в строительстве океанского флота. Но появление ядерного оружия, фактически запрещающего большую войну, сводило эти успехи на нет. Цивилизация Мирового Океана же напирала потоком своих соблазнов, которых у нее делалось все больше и больше — именно за счет контроля над Мировым Океаном. В военном же отношении контроль противника над океаном, охватывающим Континент со всех сторон, вызывал у властей закономерное чувство осажденной крепости, что было вполне закономерным.

Чувство осажденной крепости было болезнью позднего Советского Союза, и именно с ней связано все негативное, что в нем было. Например, осада (как я показал на примере осажденного Ленинграда 1941-1943 годов) требует централизации распределения практически всех жизненных благ. Потому в СССР упорно сохранялось планирование производства и распределения не только вещей, необходимых для жизни народа в целом, но всех потребительских товаров.

Несуразность последнего — однозначна. Спрос на потребительские товары всегда нелинеен, зависит от множества факторов, не поддающихся прямому учету. При этом он обладает высокой эластичностью, и при изменении цены меняется резко и нелинейно, часто даже парадоксально. Ассортиментный шлейф потребительских товаров (то есть — количество сортов) необычайно велик и способен постоянно расширяться. Следует добавить, что параметры рынка потребительских товаров могут изменяться практически молниеносно, быстрее, чем до него дойдет управленческое решение государства, что делает управление им вообще невозможным.

Возможно, в этой области есть что мобилизовать в случае войны. Можно, например, мобилизовать фабрику губной помады, и она будет производить взрыватели для мин. Но потери от вмешательства государства в эту область всегда будут большими возможных приобретений. Одни полицейские мероприятия по претворению государственных решений в жизнь (вроде борьбы со спекуляцией) могут перечеркнуть всю пользу, которую извлечет государство. К тому же даже в великом народе всегда имеются люди, призвание которых — не великие свершения и не героизм, но удовлетворение потребностей других людей за материальное вознаграждение. В правильно организованном обществе для них тоже должно быть место, ведь их область деятельности, безусловно — полезная.

А контролировать производство и распределение потребительских товаров можно и косвенно — через управление финансовыми потоками, через распределение природных ресурсов и энергии, через внедрение технических новшеств. Перечисленные области хозяйства, разумеется, должны контролироваться всем народом.

Рынок потребительских товаров виден в первую очередь, с ним соприкасается каждый человек. Потому по его состоянию люди закономерно оценивают и состояние хозяйства страны в целом. Ну а через эту оценку делают вывод и о состоянии системы управления страной. Все закономерно, и опровержения здесь бессмысленны. Потому в народе нарастало недовольство советской системой управления, которым умело пользовался противник.

Но главная беда была в том, что коммунистическая идеология не могла обозначить цели, во имя которой приходится держать оборону крепости — СССР. На протяжении десятилетий все ценности, которые были в сознании людей еще с давних времен Руси Традиционной, были старательно вытравлены. Единственной ценностью был объявлен коммунизм, воплощенный в советской системе управления. А сама система управления соответствовала управлению осажденной крепости. В итоге возникла парадоксальная ситуация — держать оборону крепости во имя сохранения системы управления, которая принята в ней. А управление осажденной крепостью, по своему определению, всегда будет сводиться к ограничениям потребления и соответствующей специализации производства.

Страх советского руководства, не позволивший воспользоваться даже экономическим опытом недавнего противника — Гитлеровской Германии (где и в более худшем положении, чем положение СССР 70-80 годов не было тотального планирования), сделался тем ядом, который отравил советское общество. Ну а к страху примешалась еще материальная заинтересованность некоторых лиц из того же руководства. Как говорится, кому война, а кому — мать родная. Руководство отраслями, производящими потребительские товары, позволяло жить отнюдь не бедно…

Понятно, что Советский Союз был обречен, и скованное паникой его руководство не могло воспользоваться новым оружием, родившимся в 80-е годы. Речь идет сразу о нескольких технологиях — финансовой технологии обрушения валютного рынка, компьютерной технологии разрушения мировых информационных сетей. Ну и, наконец, новой военно-морской технологией, вылившейся в создание принципиально новых кораблей — экранопланов. Имея высокую скорость, оснащенные ракетным оружием, практически неуязвимые для средств радиолокации, они могли быстро взять контроль над морским пространством, обойдя по всем качествам тихоходные корабли прошлых эпох. Их появление означало бы снятие вражеской осады уже в прямом смысле этого сочетания слов, но снятие осады для власти уже не требовалось. Она вела народ прямым ходом к капитуляции.

Сегодня мы живем на Руси после ее поражения. Мы собираем осколки былых возможностей, которые прежде могли проложить нашему народу иной путь, не приведший к нынешнему всеобщему самоубийству. В этой работе я рассказал о главных точках приложения нашей борьбы — Мировом Океане и Мировом Рынке, по которым неизбежно придется наносить удар, едва только на Руси появится народное государство. Нами сделаны уже все возможные ошибки, и теперь остается лишь больше их не повторять. Нами совершено много достижений, потому есть, что развивать. Теперь опираясь на первое и на второе нам жизненно необходимо проложить путь в НОВУЮ РУСЬ.

Андрей Емельянов-Хальген

2012 год