– Почему вы это сделали?

– Нам казалось, так будет лучше для нее самой.

– Вы понимали, на что шли?

– Не знаю, наверное, не совсем.

– Назовите свои имя, фамилию и отчество.

– Я уже называла.

– Пожалуйста, повторите.

– Конова Мария Николаевна.

– Год и число рождения.

– 10 ноября 1980 года.

– Хорошо.

– Что?

– Ничего. Для вас ничего.

– Меня посадят?

– Вас всех посадят.

– Но мы помогли ей.

– Чем?

– Спасли от жизни. Она… Она бы не выжила в условиях этой жизни. Нашей жизни.

– Вашей жизни?

– Да. Выживает сильнейший. Она бы рано или поздно, но все равно погибла.

– Какая чушь!

– Нет, это так. Если бы вы знали ее, вы бы… вы бы…

– Я бы?..

– Вы бы сами убили ее, дабы спасти.

– Вы взяли на себя смелость решать за Бога, кому стоит жить, а кому нет?

– Не я одна.

– Как это произошло?

– Она довела нас до ручки.

– Что она сделала?

– Призналась моему парню в любви.

– Кто ваш парень?

– Никита.

– Самсонов?

– Он самый.

– И что дальше?

– Мало того, что она опять надела свое «бабушкино тряпье», так она еще… Она никогда ни с кем не разговаривала. Вечно ходила с опущенной головой, хмурая, молчаливая, бледная. Всех бесило ее спокойствие. Она была как бы выше нас. В своей нищенской скромности. Это нас бесило. Ей было впадлу разговаривать с девками о пацанах. Ей было впадлу показать новое белье. Не уверена, что оно у нее было хотя бы непотрепанным. Она была, как монашка, серьезная, честная, нелюдимая. Мымра, одним словом.

– Кто придумал ей эту кличку?

– Я… Я уже даже не вспомню, как-то сама вдруг появилась и прицепилась. К ней, я скажу, она подходила, как ничто иное, как ее серое платье старухи, как ее вечно грязная коса с желтой лентой, ее ногти. Боже, видели бы вы ее обгрызенные ногти! Мне, честно, было ее порой жалко, но она сама во всем виновата. Когда кто-нибудь начинал ее жалеть или по-доброму заигрывать, шутить с ней, как-никак мы вместе учились целых два года, она грубила, просила нас перестать, а то и плакала. Уходила куда-то в неизвестность и пропускала занятия, нам за нее влетало.

– В день убийства вы разговаривали с ней?

– Вы имеете в виду лично меня или нас всех?

– Лично вас.

– Я заступилась за своего парня. Я понимаю, любовь штука такая, но зачем же навязывать себя? Она… Да ни одна нормальная девушка не подойдет к парню первой и не скажет: «Люблю».

– Может, она сделала это из-за отчаяния?

– Она сделала это назло, специально.

– Почему вы так считаете?

– Поверьте мне, она хотела умереть. Честно, клянусь. Она сама меня попросила об этом.

– О чем об этом?

– Мы… Я… Я ее ударила по лицу, слегка, за Никиту-лоха. Вечно он не мог за себя постоять. Сказала ей, чтобы не совалась, куда ее не просят. Потом замахнулась, чтобы ударить еще, а она… Она не отвернулась, не прикрылась, понимаете? Она будто бросила мне вызов. Подставила другую щеку. Меня это взбесило. Я заорала ей в морду, всю жизнь белую, как у коровы, не накрашенную: «Чего ты хочешь, сучка, чего?!» И она ответила мне: «Умереть».

– Как она сказала?

– «Умереть. Я хочу умереть».

– Что было потом?

– Потом я толкнула ее и сказала, что… Что в чем-в чем, а в этом мы ей помочь сможем. Развернулась и ушла.

– Где были все остальные?

– Кто?

– Ваши друзья.

– Рядом.

– Перечислите их поименно.

– Никита, Жанка, Лиза, Коля, Ната.

– Потом?

– Потом я рассказала о ее просьбе. Понимаете, мы поняли, что это на руку нам всем. Она же страдала, мучилась по жизни — никому не нужная серая мышка. Мымра.

– Вы решили, что..?

– Мы решили ей помочь.

– Как?

– Убить ее.

– И что дальше?

– Но это было не убийство. Она нам разрешила. Вы же… вы же читали ее записку?

– А вы читали?

– Я? Да.

– Сможете повторить по памяти?

– Нет.

– Хорошо. Итак, вечер пятницы. Вы вшестером собрались на задней площадке школы. Как среди вас оказалась жертва?

– Мымра?

– Мымра.

– Сама пришла.

– Как, вот так вот, ни с того, ни с сего, взяла и пришла?

– Да, клянусь вам.

– Девочка, которая два года избегала встреч с вашей компанией, вот так вот вдруг, ни с того, ни с сего взяла и сама к вам пришла?

– Она пришла сама, она хотела… Хотела умереть. Мы… (плачет).

Конец записи.

Диктофонная запись 2.

– Она была Мымрой, самой настоящей Мымрой, господин следователь. Или вы психиатр?

– Назовите свое ФИО, год и число рождения.

– Гоненко Николай Владиславович, 1980 год рождения, 1 марта.

– Что убитая сделала лично вам?

– Она меня бесила.

– Просто бесила?

– Ну, я один раз попытался с ней закрутить. Помацал ее чуть в углу — она такой визг подняла, кричала, как безумная, что-то похожее на молитву. Потом и того — грохнулась в обморок.

– Что сделали тогда вы?

– Я убежал.

– Она, что сделала она?

– Вот именно что ничего. Она даже родокам своим не рассказала.

– Разве это плохо для вас?

– Даже и не знаю, я неделю ходил, как в Чечне. Думал: все, п…

– Не выражайтесь, пожалуйста.

– Ну вот, а она…

– И из-за этого вы решили присоединиться к своим друзьям и тоже пырнули ее ножом?

– В общем-то, да. То есть нет, была еще куча всяких мелочей. Она же была Мымра.

– А вы знаете, что означает это слово?

– «Мымра»-то?

– Да, «мымра».

– «Мымра», она и есть «мымра». У нас в школе была только одна Мымра, и она два года училась в нашем классе.

– Вы не знаете точного определения?

– «Мымра» — это как вроде кикиморы, чмориха такая, гонза затюканная, неряшливая.

– Спасибо. Вы знали, что убьете ее, вечером в четверг?

– Мы давно поговаривали об этом.

– Об убийстве?

– О наказании, точнее. Мымру нужно было наказать.

– Как именно?

– Ну, поколотить.

– А про убийство — кто первый произнес это слово: «убить»?

– Убить Мымру? Не знаю, оно пришло само.

– Как это?

– Ну вот пришло, и все. Сидели, пиво пили, курили, и вдруг бац — а не убить нам Мымру?

– Это было в четверг?

– Нет.

– Когда?

– Вечером в пятницу после разговора Машки с Мымрой.

– Вы присутствовали при этом разговоре?

– Да, мы с Никитичем всегда тусуемся вместе с Машкой и Жанкой.

– Жанна ваша подруга?

– Нет, что вы!

– Лиза?

– Спали два раза, и все.

– То есть вы просто друзья?

– Да.

– А как вы оказались на школьной площадке?

– Пришли допивать пиво.

– Много вы выпили?

– Литра полтора на ряху.

– Как там оказалась жертва?

– Мымра пришла сама.

– Вы уверены?

– Бля буду.

– Что было потом?

– Мы пошли с ней на стадион. Там есть заброшенная будка. Мы там частенько попиваем, тискаемся.

– Она пошла с вами и не сопротивлялась?

– Да она даже не пикнула.

– В будке что произошло?

– Мы попытались дать ей выпить. У нас там был припрятан спирт, а, она, сука, разлила полбанки. Я стукнул ее этой банкой. Заставил покурить — она закричала, и… и… и… Все.

– Что значит «все»?

– Жанка запихала ей в рот какую-то тряпку, Машка достала откуда-то нож… (длинная пауза).

– Кто ударил ножом первый?

– Не помню.

– А если постараетесь?

– По-моему… по-моему, это была Маша.

Конец записи.

Диктофонная запись 3.

– Карлова Жанна Ивановна, 1981 год рождения.

– Это вы дали кличку «Мымра»?

– Нет.

– Она вам не нравилась?

– Кто?

– Ваша жертва.

– Она не жертва. Мы были жертвами.

– В чем выражалась ваша жертвенность?

– У Мымры были эти мерзкие туфли старушечьи, с таким тупым носом и квадратным каблуком. Когда она шла по школе, раздавался такой ужасный стук — он разрывал ушные перепонки. БУМ-БУМ, как поступь сатаны.

– А вы верующая?

– Да.

– Православная?

– Да.

– Продолжайте.

– Что именно?

– Расскажите о ваших отношениях.

– У нас с ней не было никаких отношений. Она сторонилась нас. Строила из себя целку. Невинная дева Мария в неглаженом сером балахоне. От нее всегда пахло старьем — нафталин это был, что ли? Она ставила себя лучше нас. Да, она неплохо училась, контрольные списывать не давала. По крайней мере мне. Не давала, даже когда я у нее их просила.

– А вы вежливо просили?

– Конечно.

– Она перешла в ваш класс в конце 9-го?

– Да, переехала из какого-то города.

– И вашей компании она сразу же не понравилась?

– Она не понравилась всему классу, всей школе.

– Почему?

– Не понравилась, и все. Бывает ведь так: вроде человек ничего такого и не делал, а ты его с первой минуты уже ненавидишь. Вот и здесь было так же. Она даже и говорить толком не умела, базаром не владела, шепелявила что-то. А чуть на нее наедешь, спросишь шутки ради, поугорать просто: «Че, Мымра, трусы-то постирала?», она ревет.

– Вы издевались над ней?

– Разве это издевательство?

– А что?

– Мы шутили, угорали.

– Правда, что вы приблизительно год назад сняли с жертвы нижнее белье и выкинули в форточку?

– Не я одна.

– Кто вам помогал?

– Лизка, Машка, Валька, кажется. А, нет, Натка. Да. Еще Наташка.

– Но белье снимали вы?

– Да. Девки держали ее за руки.

– Вы надели ее плавки ей на голову?

– Ну…

– Надевали?

– Я… Ну… Не совсем…

– Что значит «не совсем»?

– Я ей давала их… их… понюхать.

– Зачем?

– Она мылась-то раз в месяц.

– Откуда вы это узнали?

– От нее пахло как-то, и эти длинные жирные волосы, собранные в косу, и вечная перхоть на плечах. Она была, как позорище всем девушкам земли.

– Ох, даже так?

– Мымра!

– Вы о содеянном не жалеете?

– Не знаю.

– Вы, когда жертва отказалась с вами пить спирт, запихали ей в рот кляп?

– Да, я.

– Это были ее…

– Это была тряпка, которую я подняла по дороге к месту.

– К месту?

– Да, мы это так называли — контора, место, штабик.

– То есть это была простая грязная тряпка со свалки?

– Да.

– Вы заставили ее написать эту записку?

– Не заставили.

– Она написала ее сама?

– Не совсем.

– Кто-то водил ее рукой?

– Но она еще была жива, дышала.

– Какой по счету были вы?

– Второй.

– После Марии?

– Да.

– Вы ударили жертву в грудь?

– Нет, в живот.

– Кто ударил ее в лицо?

– Не помню.

– Честно?

– В лицо ударила тоже я.

– Вы ударили ее ножом два раза?

– Три.

Конец записи.

Диктофонная запись 4.

– Я не хотела ее убивать, честно, поверьте мне (плачет).

– Почему вы это сделали, Наталья?

– Я думала, что они не смогут, что просто попугают и отпустят. Она была неплохой девушкой. Молчаливая, стеснительная. Ну и что, что плохо одевалась, зато она была умная. И то, что в Никиту влюбилась — за… за это же не убивают…

– Почему же вы не заступились за нее? Потому что она была Мымрой?

– Нет, нет, я ее даже так не обзывала. Ни разу не обзывала. Я испугалась. Я… я знала, что если не она, то я, я тоже была мымрой. Только я подлезла в их кружок, втесалась вроде. Прогнулась. А так… Так бы на месте нее я… Я должна была… могла… могла оказаться. И быть сейчас мертвой. Я…

– Вы боялись их?

– Да.

– Кого больше?

– Всех. Но главарь у них Маша. Она очень жестокая. И Жанна. А Никита, он просто идет на поводу у Машки. Вы знаете, как втихаря ее все называют, Машу? Вдова. Имеется в виду черная. Сама же она себя называет Лилит.

– Первая Ева-демон?

– Не знаю, но что-то вроде того.

– Вы ударили ножом последняя?

– Ножом? Нет. Я… Я прибила ей ноги к доскам.

– Чья идея была распять девушку?

– Общая.

– Общая?

– Да, мы решили дать ей возможность вознестись.

– Воскреснуть?

– Ну да. Как, как… (плачет). Вы рассказали все маме?

– Я ваших родителей еще не видел.

– А расскажете?

– Вы сожалеете?

– Конечно, видит Бог, я… Я уйду в монастырь, постригусь. Я не смогу жить. У меня кровь на ладонях, до сих пор я чувствую ее. Она… Ее не смыть никогда, вовек.

– Вы заставили написать ее записку перед распятием?

– Да.

– Кто водил ее рукой?

– Мы все.

– Вы знали ее родителей?

– Только… только один раз видела (плачет). Господи, прости меня, Господи, я клянусь, не знала, я не хотела. Гвозди… гвозди мне всунула в ладонь Маша, и… и я… я думала, что… и думаю, что распятие было спасением. Кровью ее, кровью Мым… Мымры будем спасены и мы, и… и она. Она не заслужила этого — она была, а теперь ее нет. Господи… (плачет). Может, распятье ее вознесет, а? Как вы думаете, она воскреснет?

– Не знаю.

Конец записи.

Диктофонная запись 5.

– Я записываю наш разговор.

– Я уже это понял.

– Вы не против?

– Пожалста.

– Вы Самсонов Никита Игоревич, 1980 года рождения?

– Да.

– Вы, конечно же, знаете, что вас обвиняют в убийстве?

– Знаю.

– Расскажите, пожалуйста, почему вы это сделали.

– Она мне нравилась.

– Кто?

– Мымра.

– Нравилась?

– Даже больше.

– Больше?

– Я любил ее. Любил, как никогда никого не любил — ни Машку, ни мать, никого. Только ее, понимаете?

– С трудом.

– А вы вообще хоть кого-нибудь любили?

– Сейчас не об этом. Вы убили ее из-за любви?

– Если бы не я, если бы не… Я не хочу ни о чем говорить. Не хочу. Не хочу говорить ни с вами, ни с ними, ни с кем. Я буду говорить лишь с ней… Я пойду за ней…

– Что вы..? Остановитесь! Стойте! Что?.. Санитары!!! (Кричит) Кто-нибудь, у него лезвие! Никита! Самсонов! Нет, вы… нет!..

Конец записи.

Диктофонная запись 6.

– Мы боялись ее правоты. Мымра была чище нас, мы этого боялись. Боялись, что настанет время, и мы будем носить такое же тряпье, как она. Пахнуть так же нафталином, думать только о… правильном. Она была правильной — противоположностью всем нам, выскочкам, слабакам, придуркам, шлюхам. Она была сильнее, несмотря ни на что. Ни на слезы, ни на обиды. Мы не могли ей простить этого.

– Мы или лично вы?

– Я — это мы, мы — это… (длинная пауза). Воткнуть нож в человека, передавая из рук в руки, несложно, процесс объединяет. Распять тяжелее — до этого надо еще додуматься. Когда мы поняли, что натворили, мы решили очиститься распятием. Мы знали, что дает распятие, мы все читали Библию. Поэтому нашли гвозди, собрали их за стадионом. Доски сколотили. Тело, а Мымра еще дышала, само легло на крест. Но прежде чем пригвоздить, мы взяли ее руку и, вставив в пальцы Мымры ручку, написали эту записку, и чернила смешались с кровью… Я не помню всю записку целиком. Мы все были немножко пьяны. Но зато помню конец: «Боже, Боже, зачем ты меня оставил?». Этой фразой мы рассчитывали на наше, а главное, на Мымрино спасение. Мы раскаиваемся.

– Один из вас покончил с собой.

– Мы все так кончим, если она не вернется. Сны добьют нас всех до конца. Вы видели сны, полные крови?

– Нет.

– А мы видим их каждую ночь. Закрываем глаза и видим кровавые сны днем.

– Сейчас бы вы пошли на убийство… Мымры?

– На убийство — нет, на распятие — да.

– То есть вы все равно бы ее распяли?

– Да.

– Почему?

– Она же… Неужели вы так ничего и не поняли?

– Чего именно?

– Я не хочу больше говорить. Выключите эту штуку!

– Подождите, чего именно я не понял?

– Мы хотели спастись. СПАСТИСЬ! (Кричит).

– Ах, спастись, убив Мымру?

– Да, Мымру, Мымру! (Плачет).

– И последний вопрос, можно? (Молчание) Назовите себя.

(После долгой паузы).

– Имя мое Легион (сквозь плач). Потому что нас много!

Конец записи.

8 июня 2003г.