Музыка бухает в уши, дергает, будто за веревочки, руки-ноги певца. Тот старается не вглядываться в массу, чтобы не сбиваться с ритма, не замораживать движения под ледяным спокойствием зрителей. В его голове мелькают планы:

— Отработаю программу и уеду. Никаких дополнительных номеров.

— Ну что ж они такие равнодушные?

— Идиоты тупорылые, их хоть учили улыбаться?

— Сокращу программу, хватит с них и половины.

— Чтоб я еще хотя бы раз сюда приехал? Да ни за какие два лимона!

Две дородные бабки пробрались вблизь сцены и громко приняялись обсуждать певца:

— Плохо поет, наша Машка в сто раз лучше эту песню выводит.

— Старый какой, зачем его приглоасили?

— Дергается как клоун, и это называется танец?

— Морда черная, как у последнего колхозника. Мог бы и выбелить себя ради сцены.

В этот момент над толпой взвился крик. Он был настолько пронзительным, что заглушил динамики. Зрители повернулись к сцене задом и стали внимательно наблюдать за развитием событий:

— Чего прешься? Отвали! Стой, где стоял! Не видишь? Ребенок!

В центре пьяной на 90 процентов и потому плохо держащейся на ногах кучи тел и в самом деле оказалась коляска с ребенком. Ее заслоняли от напирающих зрителей трое мордатых юношей с пудовыми кулаками и две огромные бабищи (одна из них, судя по всему — мать). Половину концерта они с легкостью очищали вокруг себя пространство, обороняя коляску с двухмесячным (не старше) малышом. Но противостоять многотысячной толпе, привлеченной к сцене эротичными па полуголой красотки на подтанцовке, им не удалось. Поэтому прибегли к последнему средству: крику.

— Ребенок! Ребенок! — заволновались зрители. Им удалось образовать коридор, в который вытолкнули агрессивных защитников вместе с коляской. Те еще что-то кричали, стараясь удержаться на отвоеванном было пространстве. Но толпа решила иначе: малышу в середине делать нечего. Нечего здесь делать и сопровождающим его взрослым.

Выплюнув на край площади инородные тела, живая масса вновь обратила внимание на сцену. Певец уныло заканчивал очередной номер.

Подчеркнуто изящно поклонившись, он развернулся и направился к выходу.

— Ублюдки! — процедил сквозь зубы в адрес хуторян.

— Закончил с вытьем? Вот и славно, будем смотреть на наших девушек! — раздался бодрый выкрик откуда-то из гущи. На сцену выпорхнули дебелые девицы с обесцвеченными по деревенской моде волосами и в собственноручно сшитых платьях по прошлогодней моде. Они затянули застольную, местного поэта и композитора. Толпа патриотично заулыбалась и с удвоенной силой принялась пить.