Завтрак — поцеловать жену — поход, сравни Крестовому, к общественному транспорту. В промозглом вагоне метро кто-то коротает время пути по полуторным выкидышным веткам. разгадывая кроссворд, а ты — свой повторяющийся восьмой год сон. В нем у тебя наконец0то есть цель — следить за автоматическими системами поддержания жизни других астронавтов, впавших в абиотический сон до прибытия к далекой, непостижимой в твоей жизни цели. Тебе не с кем говорить, кроме компьютерных шахмат и симфоний разных, давно умерших, но бессмертных в своей музыке композиторов. Тебя никто не ждет на Земле — при полете с околосветовой скоростью это теряет всякий смысл, привет, общая теория относительности. Может, и Земли уже нет, а ты, её незаконный сын, выброшен в другие, почти фантастические миры. Ты есть. Но когда ты окончательно постареешь, придется разбудить следующего Смотрителя, а самому отправиться в пыль. Подобных тебе — езе семь, а затем начнется почетная и героическая миссия покамест спящих астронавтов. Так выпал жребий, что первым следишь за аппаратурой ты. Много-много лет с черной пустой пустотой вокруг, один в нигде. Бессмысленно ли? Вовсе нет, по крайней мере, тебе абсолютно ясно твое предназначение, оно доступно, его можно потрогать. И вот в один из осмысленных дней вдруг из динамиков доносится мертвый механический голос. Именно о нем рассказывали покареженные космосом штурманы, именно о нем твердили газетчики разной степени желтизны. Голос, не засеченный никакими приборами, голос инопланетян или Бога. И голос спрашивает:

— Зачем ты это делаешь? Почему?

Великое множество ответов сразу рвется из тебя, пылких, полных горячности, до слез в глазах правильных. Но вместо сказанного слова ты просыпаешься.

На часах 7:00. Is this the end?

Раньше ты сам мог задавать вопросы — и более старшие люди на этой земле легко находили объяснения и ответы. Потом — чуть сложнее. А затем пожимали плечами и бросали: "Я не знаю". Врач пожимает плечами и говорит: "Я не знаю". Астрофизик пожимает плечами и говорит: "Я не знаю". Твои престарелые родители синхронно пожимают плечами и говорят: "Извини, мы не знаем, сынок". В их глазах редким горным хрусталем дрожат слезы. Это значит — ты стал взрослым, и самое время искать ответы самому, чтобы меньше пожимать плечами на склоне лет. Однако, если хоть один из коллег, восьмой раз за день рассказывающий несмешную шутку, если бы твоя жена, улыбнувшись в лучиках первых морщин, если бы твой президент, поправив свой дорогой галстук, спросил бы: "Зачем ты это делаешь? Почему?", и относили бы это не к космической одиссее, а к пробуждению в семь утра — завтраку — поцелую жены — походу к общественному транспорту — работе — толкучке в автобусе — опять к жене, то нашел бы ты ответ?

Вряд ли.

И ты снова проваливаешься в сон, как в спасение определенностью, дабы проснуться среди ночи, отголоском эха разума понимая, что да, наконец-то, постиг, понял, все! — и в последний момент упустить. Стоят, смотреть на свое голое отражение в зеркале. На белую в свете уличного фонаря спину жены, словно на неосвоенную поверхность Луны. На часы. 4:08. Щелк — мертвый глос поет: "This is the end..."

Может быть, удастся заснуть снова.

Песня не умолкает, и ты в больном полубреду ворочаешься, вспоминаешь маму, каких-то друзей и знакомых, любимых и не очень, значимых и мимолетных. Что-то мешает дышать, а голос все повторяет: "Зачем ты это делаешь? Почему?". Ты бьешься, словно в жестком коконе, сердце ударами ломает грудь и мысли, кровь потоками раздувает вены, мозг пенится от рассекающих волны чувств, тело выгибается дугой в едином порыве вырваться наружу.

А из горла, вместо ответа, выдавливается неприятный хрип. Пробуждение. Все, как учили: снять абиотическую кислородную маску, открыть капсулу, размять затекшие мышцы через систему Варламова. В корабле более никого. На негнущихся ногах ты подходишь к столу, отпиваешь кем-то оставленный и уже холодный чай, и только потом читаешь завалявшуюся в бумагах записку: "Привет, Смотритель. Я наконец-то нашел ответ. Теперь твоя очередь".

This is the end.