Все, что Сергей Донатович счел нужным о себе сказать, есть в его рассказах, большинство из которых написано в изобретенном им жанре мистифицирующей автобиографии. В искусcтве мистификации Довлатов достиг таких высот, что изумляешься уже не выдумке, а совпадению реальности с написанным.

Все, что о Сергее Донатовиче сочли нужным сказать современники, уже рассказано. Что можно еще сказать о человеке, дружившем с Бродским… Да что перечислять — с ленинградской литературной элитой 60-х и эмигрантской 80-х! Так вот, что нового о таком человеке может сказать человек из другого века и совсем другой страны, с несравненно более низким уровнем культуры?

О самом Довлатове, разумеется, ничего. Но почему я, со своим низким уровнем культуры и убогими запросами, читаю и перечитываю Довлатова уже почти 17 лет? Читают ли его сейчас? И надо ли его читать в 21-м веке?

Пролистаем биографию. Учился на филфаке Ленинградского университета, бросил, ушел в армию, где охранял заключенных. Затем работал журналистом. Фарцевал. Пил. Работал каменотесом (помощником скульптора). То, что писалось не по заказу, опубликовать в Советском Союзе не мог. Уехал в Америку. Публиковался в журнале «Нью-Йоркер». Создал газету «Новый американец».

Вот, собственно, вся его жизнь и все темы его произведений. Уже и реалий то этих нет — фарцовка, Советский Союз. Скучновато для 21-го века.

Довлатов мог не вылететь из университета, но сознательно шел к службе в армии, до которой все его маститые (смотри выше) друзья говорили, что литературным талантом Сергей не блещет. После нее на свет появился неопубликованный сборник рассказов «Зона». И писатель Сергей Довлатов.

О чем «Зона»? О преступниках и охранниках. Причем, по поведению и не скажешь, кто есть кто. Что нового может вычитать поколение, для которого милиционеры-преступники и ужасы российских тюрем — привычная тематика газетных статей?

Работал журналистом. Рассказы не печатали. Пил. Фарцевал. Работал каменотесом. Дружил с такими же неудачниками (по советским меркам), которые и стали героями «Компромисса», «Чемодана», «Невидимой книги», «Заповедника».

Что нового в них может вычитать поколение, для которого не проблема прочитать о любом из человеческих пороков, о неудачниках и маргиналах любой страны мира? Для тех, кому не надо десятилетиями ждать публикаций, если есть Интернет?

Уехал в Америку. Основал газету. Об этом — «Невидимая газета», «Иностранка».

Что интересного для тех, кто вырос в стране, где при наличии денег можно сесть в любой самолет (да и купить при желании), основать хоть газету, хоть газетную империю? Для кого уже не существует понятия эмиграции как закрытой общности русских, живущих за границей?

Получается, что тем, кому не особо интересна недавняя история страны, Довлатова читать незачем?

В Ленинграде конца 60-х среди представителей литературной элиты молодых и непризнанных бытовало понятие «пьянка с Довлатовым». Фраза «Извини, не могу. Мы вчера пили с Довлатовым» для знающих людей служила веским оправданием нарушения любых договоренностей. Довлатов и сам употреблял в невероятных количествах. Но, поднимаясь в адском похмелье в шесть утра, писал не меньше страницы ежедневно, многократно правя. В результате родился стиль. Отточенный. Уникальный.

За последние двадцать лет рыночная экономика и свобода слова превратили всю русскую литературу в то, чем в свое время была официальная советская: стили обезличились настолько, что при составлении композиции из кусков текстов разных авторов нестыковки обнаруживаются только по сюжету. Неповторимый творческий почерк единичных авторов сохраняется лишь благодаря географической или культурной обособленности писателя, узурпации темы, чувству юмора или сочетанию этих факторов в любых комбинациях. Большинство же прозаиков почти неотличимы друг от друга. Любителям переводной литературы тоже побаловаться нечем — институт советского перевода, перевода сотворчества, а не подстрочника, перестал существовать благодаря той же свободе слова.

Довлатова вы не спутаете ни с кем. Каждый его герой уникален, а по страницам современной русской литературы всех уровней победоносно шествуют не персонажи, а штампы.

А что насчет поисков себя и смысла жизни, которым занимаются все поколения? Есть что поискать у Довлатова тем, кто читает Коэльо?

Персонажи Сергея Донатовича не занимаются богоискательством. Философствуют редко и в нетрезвом виде. В основном они ищут деньги на выпить, так как смысл жизни они для себя уже нашли — обретение свободы. У нас больше нет тоталитарного режима, КГБ и уголовного наказания за тунеядство — того, от чего Довлатов и его персонажи уходили в пьянство и уезжали в эмиграцию. Тогда почему поведение одного московского студента в 2008 году так напоминает выходки довлатовского осознанно маргинального Эрнста Буша в 70-х?

Современное мне общество избавилось от советской идеологии, против которой протестовало поколение Довлатова. Оно избавилось от идеологии вообще. В нем нет даже своих стереотипов — мы их позаимствовали. Остались: эпатаж ради эпатажа, мат ради мата, алкоголь и наркотики ради опьянения. Так ради чего сейчас читать Довлатова?

А почти ничего не изменилось. Мы все также создаем искусственные и мертворожденные культы, похожие на культ Александра Сергеевича из «Заповедника» («здесь принято любить Пушкина и свою любовь к Пушкину»). Также провинциальные барышни ловят столичных мужиков. Также убоги все подразумевающие у себя патент на духовность, хоть на некоторых из них появились фенечки и пентаграммы. Также смешны попытки творческого новаторства ради новаторства («главное действующее лицо самого зрелого его романа — сперматозоид»). Также некая внешняя сила пытается решить нашу судьбу — неважно, что власть идеологии сменила власть денег. И также некоторые пытаются этой силе противостоять.

Но нет больше тех алкоголиков, названных Довлатовым «людьми кристального благородства». Собственно, он и сам был таким. Умерший от цирроза печени, пьющий, вполне взаимно любимый женщинами, он не заслужил о себе ни единого худого слова. Не возвеличивал себя…

«Какая незаслуженная милость: я знаю русский алфавит». Сергей Довлатов.