Его звали Онорэ. Он родился туманным утром, когда дворовые собаки, и те, потеряли свой последний нюх, и уныло брели сквозь туман, наощупь, мечтая о куске мяса.

Он не закричал, и его сильно шлепнули по заднице! Так, он впервые понял, что попал вовсе не туда.

Его бесцеремонно обтерли какой-то черствой и шершавой тряпкой и положили на что-то очень твердое. Спина не привыкла ни к такой позе, ни к таким резким формам. Он закричал еще раз, но более сильно и навязчиво. Его переложили под яркие и прямые лучи и стали массировать живот! «Да что вы трете, да трете, там у меня ничего нет — сплошные нервы!»

Он рос худеньким болезненным мальчиком. Сверстники били его и всячески издевались. А потом умер его дядюшка, и оставил ему в наследство большую кучу денег.

Взрослые стали его обхаживать, купать каждый день и надевать по ночам ему на голову шелковый колпак. Колпак соскальзывал сразу же, едва прикасался к подушке.

Поутру, его будили легкими похлопываниями, добавляя мило: "Онорэ, вставай мой мальчик, пора завтракать!"

Он с удовольствием вспоминал времена, когда ему не надо было вставать в такую рань и вежливо со всеми здороваться, и надевать на себя невесть что! Но, то было до дядюшкиного наследства.

Онорэ ненавидел их всех: вечно недовольную и суетливую мать, инфантильного и скупого отца, и брата — полного идиота, который только и делал, что ел, икал и копался в носу.

Он часто думал, каким образом он мог родиться в этой семье? Он не был похож ни на кого из них.

Уже в 5 лет, он научился рисовать карикатуры на всех своих родственников, соседей и знакомых, в 6, он самостоятельно выучился грамоте, а в 9, написал свой первый уничижающий его семью памфлет, который он назвал: "смерть в осином гнезде", — где подробно описал все обстоятельства смерти дядюшки и жалкие последующие похороны, чем вызвал истерику матери, которая, в свою очередь, впервые в жизни заставила отца выйти из себя и избить его старым кожаным ремнем до полусмерти.

Но он не испугался и сопроводил памфлет рисунками, где его родня целовала дядюшку в тощий голый старческий зад.

В 10, он убежал из дома и стал подрабатывать в церкви, помогая ремонтировать оргАны и реставрировать иконы.

В 13, он влюбился и понял, что ему нужны дядюшкины деньги. В этот же вечер прозрения, он пробрался в дом к родителям, украл аккуратно сложенные купюры и был таков.

Онорэ вырос в смышленого юношу! Любовь он покупал за деньги. В дружбу не верил, в родственные связи, тем более.

Он жил в старинном родовом поместье совершенно один, не считая дюжины слуг и полную конюшню лошадей.

Он был крайне нелицеприятен, тем более, после перенесенной в детстве оспы, но это не мешало ему верить в себя, а еще больше, в свое состояние.

Постоянной женщины у него не было, а были лишь беспорядочные связи с барышнями, лица которых он наутро даже и не помнил.

Но однажды утром в газете появилась статья: "г-н Онорэ де Мариньи заподозрен в любовной связи с английской шпионкой, известной под именем Софи Бэнуа...", — и тут начались большие неприятности.

Онорэ знать не знал, никакой Софи, а что касаемо шпионок, так он был крайне аполитичен, к тому же довольно труслив. Он перебирал на пальцах всех своих любовниц, тех, которых помнил, конечно, но никакой Софи, в его жизни не было.

Затем его вызвали на допрос, мол, где, когда и зачем родину продал?! Тщетно Онорэ пытался им втолковать, что вкралась сюда какая-то чудовищная ошибка, что никого и ничего он не продавал, а о шпионке слышит впервые!

И тут вывели ее. Он сразу узнал это лицо. Это была вовсе не Софи, это была его Жанин, первая, и, к большому удивлению, его последняя, любовь! Тогда, он был заворожен ею. Ее кружевные чулки сводили его с ума, а темная вуаль, рисовала невообразимое в его юношеских, еще не испорченных мыслях... Он был крайне смущен, боялся на нее даже смотреть, а о прикосновении к ее манящей коже, он даже не смел и подумать. Но она его заметила и увлекла. Странно, ведь тогда она еще и не знала, как он сказочно богат. Вот, почему, он поверил в ее чувства и, до беспамятства влюбился сам.

Она затащила его к фотографу, и в темной студии они целовались. Это было впервые. Впервые он почувствовал запах женщины. Впервые, он понял разницу между живой женщиной, и женщиной, смотрящей на него со страниц журнала. А потом они сфотографировались. Он не переставал ее страстно целовать в шею, а она, лукаво смотрела в объектив, задрав ногу, в полуспущенном чулке, почти что на спину Онорэ.

Прошло время. Она куда-то уехала. Он часто вспоминал ее. Какие-то детали, мелочи, словно остановленными кадрами вырывали ее лицо из прошлого, и проносили перед глазами.

Теперь же она стояла перед ним, вполне реальная, чуть сутулая, и звали ее почему-то Софи.

— Вы знакомы?

— Да.

— Давно?

— Да...

— Вы были с ней в любовной связи?

— Да!

— Так значит, вы не отрицаете, что знаете эту женщину?

— Как я могу такое отрицать?

— Как зовут ее?

— Жанин...

— Что?? Повторяю еще раз, и вам мсье, лучше сказать правду! Как ее зовут?

— Жанин... моя Жанин...

— Прекратить! Уведите его, в камеру, а ее оставьте.

Он сидел и думал, как он мог забыть ее. Как мог так долго о ней не вспоминать, и довольствоваться какими-то сомнительными прелестями монмартровских блудниц?

Он вспоминал их первое свидание. Это было в кино, они сидели в первом ряду, она положила руку ему на колено, затем взглянула ему в глаза. В темноте отблески фильма освещали ее лицо. Это было самое прекрасное лицо в мире. Он обнял ее, она тихо засмеялась, и они медленно сползли под сиденья. Это случилось прямо на полу, в кинотеатре, под яркими кадрами фильма немого кино. Они молчали, но внутри все кричало!!!

Онорэ сидел со блаженной улыбкой в темной комнате, за железной решеткой и был счастлив! Он осознал, что счастье в его нелепой жизни было, и оно не придумано его больным воображением, а оно реальное, сидит сейчас где-то за стенкой, и наверное, тоже, улыбается!

Через месяц Онорэ де Мариньи признали виновным в шпионаже, с полной конфискацией имущества и лишением свободы на 15 лет.

Онорэ сидел на лавке перед когда-то своим особняком, и думал, что не тюрьма — это лишение свободы, а жизнь, которую ты никчемно проживаешь, ежедневно обманывая себя, и теша свое самолюбие выдуманными соблазнами. Он улыбнулся, и побрел к дому, где когда-то жили его родители.

Дом стоял на том же месте, но теперь он был уютный и дорогой. Из-за угла выбежал мальчик лет 12, следом вышла молодая девушка, и загнала ребенка в дом.

— Вам что-то надо, мсье?

— Да... Скажи-ка, дитя мое, а здесь ли живет г-н Жан де Мариньи?

— Да, мсье, это мой папа, мне его позвать?

— Нет, нет… просто передай, что заходил Онорэ... И у него все в порядке.

И он ушел, ушел подавленный, но счастливый. Он плакал в первый раз в жизни. У него были племянники, и он их увидел.

Онорэ подошел к базилике, которая по иронии, находилась рядом с вертепом, где он когда-то часто бывал. Церковь сверкала белизной и чистотой. Он вошел в нее. Там было прохладно и тихо. Он упал на колени перед священником, который словно по волшебству появился перед ним из исповедальни.

— Прости меня святой отец, ибо я согрешил!!!

— Встань с колен, сын мой, и покайся... Господь простит!

Он умер совсем уже стариком. Его хоронили из родительского дома. На похоронах были только близкие, и все плакали.

А он лежал спокойный, словно спал.