Борись: Просил удалить дуэль. Надеюсь никто не против. |
Peresmeshnik: Ну, уж теперь я точно знаю, что Вы лентяка Ибо дар к писательству у Вас ещё какой, а Вы — закапываете |
Дарин: ну, хм. тащемта да но я просто обчитался Василием Розановым, а не москвой-петушки |
Peresmeshnik: Да комсомолка и серп и молот — это пошлость сплошная. Вы взяли у него самое лучшее. Пракnически эпос)) |
Дарин: это редкий случай, когда я безумно доволен своим текстом |
Дарин: я спецом штудировал разные его произведения, это была самая долгая часть написания стилизации |
Peresmeshnik: Я признаюсь, перечитываю. Как Спички и Метаморфозу. |
Дарин: когда я подумал о Веничке, я первым делом решил: никакой слезы комсомолки и серпаи молота-карачарово! |
Peresmeshnik: то есть Вами, но совершенно по Ерофеевски |
Peresmeshnik: Довелось плотно работь с "Москва-Петушки" и я просто обалдел увидев оригинальный текст написанный Венечкой) |
Дарин: дарин польщен но работы там было минут на 15. я прост оне удержался аригато |
Peresmeshnik: Дарин, искренне поздравляю. Метелица — "это очень и очень". |
Дарин: я, пожалуй, отлучусь, а то я сейчас изойду завистью к поэтическим способностям некоторых персон |
Tatsumaru: опасно |
Tatsumaru: И в смущении ниндзя, и просит он властных архонтов Дать веночек его и скорей отпустить восвояси. В тот тенёк, где ему жить да быть однозначно привычней — Так как с Гришею рядом стоять для глазёнок оп |
Дарин: ох, чертовы мультики, уже "жи-ши" через "ы" пишу |
Дарин: Тат-чан, ну, крутость Гришы |
Tatsumaru: Гриша, ты меня перехваливаешь. Вот ты — да, ты КРУТ!:-) |
Tatsumaru: Гриша, ты меня перехваливаешь. Вот ты — да, ты КРУТ!:-) |
Grisha: Всем доброй ночи!) |
|
Этим экзотическим словом называют метры, составляемые четырехсложными стопами. Таких стоп может быть четыре: пэон I (+---), пэон II (-+--), пэон III (--+-) и пэон IV (---+). Нетрудно видеть, что такие стопы могут быть сведены, во всех четырех случаях, к сочетаниям пиррихиев с ямбом, или хореем. Это дало многим исследователям основание не считать пэоны самостоятельными метрами, низводя их до двухсложников. Отличие пэонов от обычных двусложников состоит в их особом, альтернирующем ритме, в идеале представляющем правильное чередование пиррихиев с ямбами или хореями. Но на практике пиррихии часто замещаются другими двусложными стопами — это и дает повод сомневаться в самостоятельности четырехсложников. Рассмотрим их по порядку.
Пэон I — медленный, или даже статичный метр, из-за того, что вслед за ударным слогом с первой же стопы следуют три безударных, то есть, после эмоционального начального всплеска интонации приходит протяжный и длинный безударный интервал. Его настроение — печаль, причем печаль неразрешимая, часто переходящая в бессильную скорбь. В русской поэзии впервые был применен Бальмонтом:
Спите, полумертвые увядшие цветы,
Так и не узнавшие расцвета красоты,
Близ путей заезженных взращенные Творцом,
Смятые невидевшим тяжелым колесом.
Метр идеально выдержан во всех строках, кроме третьей — там в первой стопе ударным слогом оказывается третий — значит, пэон первый в этой стопе замещен сочетанием пиррихий+хорей, или пэон Ш. Полная выдержанность метра здесь нежелательна, иначе ритм стихотворения станет механическим и формализованным.
Пэон I применяется весьма редко. Ещё один его пример: «Ирисы» Надежды Львовой:
Ирисы печальные, задумчивые, бледные,
Сказки полусонные неведомой страны!
Слышите ль дыхание ликующе-победное
Снова возвратившейся, неснившейся весны?
Интересна не только ритмическая, но и смысловая близость стихов Бальмонта и Львовой — и там, и там — о цветах, о печали, и невинности и смерти. Видимо, мелодия пэона I сама влечет к этому. Ещё один пример этого метра — со Стихиры, прямой отклик на стихи Надежды Львовой:
www.stihi.ru/... (Нэйл):
Ирисы печальные, задумчивые… Синие
сказки, и послания неведомой страны,
И рисунка дивного таинственные линии ~
Словно начертание предсказанной тропы.
Пэон II, напротив, очень подвижный метр, обычно передающий движение, поиск, механический перестук колес поезда, и даже в некоторых случаях — движение массы людей или механизмов. Самый напрашивающийся пример — из песни:
Стою на полустаночке, в цветастом полушалочке…
Великолепная передача движения поезда есть у Даниила Андреева:
Свисток. Степную станцию готов оставить поезд.
В замусоренном садике качнулись тополя,
Опять в окно врывается ликующая повесть
Полей, под солнцем брошенных, и ровная земля.
Привольный воздух мечется и треплет занавески,
Свистит ветрами шустрыми над плавнями Днепра,
Чтоб окоём лазоревый топить в лучистом блеске,
Купая в страстном мареве луга и хутора.
И если под колесами застонут рельсы громче
И зарябят за окнами скрещенья ферм нагих
Реки широкоблещущей мелькнет лазурный кончик,
Смеющийся, как девушка, и плавный, точно стих.
Ах, если б опиралась ты о спущенную раму,
Играя занавесками вот этого окна,
Ты, солнечная, юная, врачующая раны,
Моя измена первая и первая весна!
Уж розовеют мазанки закатом Украины,
И звёзды здесь огромные и синие, как лён,
А я хочу припомниться тебе на миг единый,
Присниться сердцу дальнему, как самый легкий сон.
У того же Даниила Андреева есть поэма о Москве «Симфония городского дня», где пэоном II передается движение массы:
Гремящими рефренами,
упруже ветра резкого,
Часов неукоснительней,
прямей чем провода,
К перронам Белорусского, Саратовского, Ржевского
С шумливою нагрузкою подходят поезда.
Встречаются,
соседствуют,
несутся,
разлучаются
Следы переплетенные беснующихся шин,
Вращаются, вращаются, вращаются, вращаются
Колеса неумолчные бряцающих машин.
Пэон Ш из всех четырехсложников наиболее част в русской поэзии, больше того, это один из самых древних русских метров. Его характерный напевный ритм можно услышать уже в русских былинах:
Как во славном было городе во Киеве…
В ХХ веке пэон Ш весьма обычен, и очень разнообразен — от урегулированного:
Навевали смуть былого окарины
Где-то в тихо вечеревшем далеке,
И сирены, водяные балерины,
Заводили хороводы на реке. (Северянин)
до вольного:
Слышишь: к свадьбе звон святой,
Золотой!
Сколько нежного блаженства в этой песне молодой! (Бальмонт, пер. из Эдгара По)
Для пэона Ш характерна протяжная напевность при легкости звучания, при этом содержание стихов, написанных этим метром, может быть самым разнообразным. Вот лишь два примера:
Умиротворенно-тихое, окрашенное нежной чувственностью звучание у Даниила Андреева:
День открыт нам всеми гранями:
Ритмом волн, блаженным жаром,
Родниками, лёгкой ленью,
Стайкой облаков, как пух,
Чтоб, влекомые желаньями,
Шли мы вдаль, в его селенья,
За бесценным Божьим даром
Страстью двух — и счастьем двух.
Экстатически-стремительное, захлебывающееся — у Владимира Высоцкого:
Мы успели — в гости к богу не бывает опозданий.
Так что ж там ангелы поют такими злыми голосами?
Или это колокольчик весь зашелся от рыданий,
Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани?
Пэон IV — относительно редко встречающийся метр, который отличается очень медленным ритмом (как бы ожидания ударного слога):
Из-за чего, из-за кого все нивы смяты
И поразвеян нежных яблонь белоцвет? (Северянин)
Здесь заслуживает внимания естественность вопросительной интонации, идущей от самого этого чувства ожидания.
В очень редком для Стихиры примере пэона IV:
www.stihi.ru/... (Нэйл):
Парили думы в запредельности желаний,
Сияла ночь, ловила облачные сны,
Снежинки падали, вальсировали с нами,
И небеса роняли хлопья тишины.
та же медленность, но теперь — в плавном кружении снежинок… И вопросительность — тоже чувствуется, но по-другому.
Завершаю этот обзор следующим. Ясно, что пэон II — прежде всего стук колес, движение, пэон Ш — напевность в различном темпе. А как быть с первым и четвертым? Неужели эти метры обречены выражать только немногие части огромного спектра мелодий и чувств — обреченность и вопросительность? Может быть, это только отражение их редкости (до нынешнего времени) в русской поэзии? Может быть, новое время обогатит их новыми красками?
Автор статьи: Лаура Делла Скала
Кольцовский пятисложник
Если есть стопы двух-, трёх
Тем не менее в русской поэзии существует пятисложная стопа, обычно называемая «кольцовский пятисложник». Называют её по имени Алексея Кольцова, хотя стопа эта применялась и раньше. Вот её пример из старинной песни о персидском походе Петра I:
Уж как пал туман на синё море,
А злодей-тоска в ретиво сердце…
Схема стопы следующая:
С богатырских плеч
Сняли голову
Не большой горой
А соломинкой (Кольцов)
Попытка устранить такие сверхсхемные ударения ведет к использованию только длинных слов, что непросто:
Знать такой уж я
Уродилася
Нераскаянной
Греховодницей (С.Соловьев, племянник Вл.Соловьева)
Ещё одна особенность кольцовского пятисложника состоит в том, что интервал между стопами чрезвычайно отчетлив. Поэтому авторы часто помещают на эти интервалы стихоразделы печатая стихи короткими пятисложными строчками, как сам Кольцов. Если напечатать десятисложными строчками, по две стопы пятисложника в строке, то читатели обычно принимают междустопный интервал за цезуру. настолько он отчетлив. В этом отношении характерны некоторые отклики на стихотворение И.Царева «Колокольная и кандальная», написанное по большей части именно кольцовским пятисложником:
В этих откликах говорится о цезуре в таких строках как:
«Перепахана, перекошена,
Колесована, облапошена,
Русь, расхристанная просторами,
Четвертована на все стороны.»
но это не цезура, а междустопный интервал. Просто он слышится цезурой из-за большой длины стопы.
Область кольцовского пятисложника очень резко очерчена. Это различные народные (и псевдонародные) имитации, подражания Кольцову или народной песне, не охватывающие, впрочем, всего огромного размаха русских мотивов (Клюев и Есенин особо этим метром не увлекались). Ритмический рисунок этого метра не обладает большим разнообразием, но абсолютная узнаваемость и стопроцентная «русскость» обеспечили ему существование и в наше время. Но возможны ли другие пятистопники? Что будет, если сильное место сдвинуть, например, с третьего слога на второй (-+---)?
К сожалению, в русской поэзии мне известен только один пример такого рода: стихотворение Г.Шенгели «Барханы». Привожу его полностью:
Барханы
Безводные золотистые пересыпчатые барханы
Стремятся в полусожжённую неизведанную страну,
Где правят в уединении златолицые богдыханы,
Вдыхая тяжелодымную златоопийную волну.
Где в набережных фарфоровых императорские каналы
Поблескивают, переплескивают коричневой чешуёй,
Где в белых обсерваториях и библиотеках опахалы
Над рукописями ветхими — точно ветер береговой.
Но медленные и смутные не колышатся караваны,
В томительную полуденную не продвинуться глубину.
Лишь яркие золотистые пересыпчатые барханы
Стремятся в полусожжённую неизведанную страну.
У этого стихотворения есть несколько уникальных особенностей. Прежде всего — это очень частое использование длинных слов. Кроме этого, слова в строчках расположены так, что междустопные интервалы приходятся на середины слов — поэтому их почти не слышно. Если подобным образом писать кольцовским пятисложником — он, несомненно, полностью изменит свое звучание. Однако в написании таких стихотворений возникают большие трудности. Это и указанный ранее недостаток длинных слов, и трудность «счета» стоп. Многие авторы легко сбиваются в счете стоп и слогов простого ямба. Пятисложную стопу считать труднее. М.Гаспаров, анализируя это стихотворение Шенгели, нашел в нем три метрических сбоя, где в междуударных промежутках допущено 5 безударных слогов, а не 4, как полагается по схеме стопы.
У пятисложника небольшие возможности. Но, если хотите написать «экзотическое» или «фольклорное» стихотворение — то стоит попробовать писать им.
Автор статьи: Лаура Делла Скала